Я не позволил себе сделать шаг назад, но и только.
– Это – метафора, – сказал он спокойно. У него был хороший голос, мягкий и удивительно глубокий. – Посмотрите на них. Плавание. Еда. Спаривание. Охота, убийство, бегство, сокрытие, каждый согласно своей природе. Все они столь различны. Столь чужды друг другу. Их мир в постоянном движении, все время меняющийся, все время угрожающий, бросающий вызов. – Он двинул одной рукой, охватывая все это широким жестом. – Они не могут знать, насколько хрупко все это, и что они постоянно окружены существами, имеющими власть разрушить их мир и убить их всех одним движением пальца. Они не виноваты, конечно. – Никодимус пожал плечами. – Они просто … ограничены. Очень, очень ограничены. Привет, Дрезден.
– Ты немножко напрягаешься, нагоняя жуткую атмосферу, – сказал я. – Может, тебе лучше было бы надеть черный цилиндр и еще чтобы играл орган.
Он спокойно засмеялся. Это звучало не зло, а только в высшей степени уверенно.
– Есть какие-то сложности со встречей, как я понимаю?
Кинкейд поглядел на меня и кивнул.
– Местная исполнительная власть желает, чтобы присутствовал их представитель, – сказал я.
Никодимус наклонил голову.
– В самом деле? Кто?
– Это имеет значение? – спросил Кинкейд тоном человека, которому надоедают. – Архив разрешает это, если у тебя нет возражений.
Никодимус наконец повернулся к нам полностью. Я не мог видеть выражение его лица, только силуэт на фоне резервуара. Его тень, тем временем, продолжала кружить по комнате позади акулы.
– Два условия, – сказал он.
– Слушаю, – сказал Кинкейд.
– Первое, то, что этот представитель должен быть разоружен, и что Архив даст гарантию его нейтралитета при отсутствии факторов, которые находятся в противоречии с правоохранительной деятельностью.
Кинкейд поглядел на меня. Мёрфи, конечно, это не понравится, но она сделает это. По крайней мере потому, что она не хотела бы отступить в моем присутствии, или, возможно в присутствии Кинкейда.
Но я должен был задаться вопросом, чем Никодимусу мешает вооруженный полицейский? Оружие не могло его обеспокоить. Даже немного. Зачем же это условие?
Я кивнул Кинкейду.
– Превосходно, – сказал Никодимус. – Второе… – Он пошел вперед, каждый шаг его четко звучал на мраморном полу, пока мы не увидели его совсем близко. Он был человеком среднего роста и телосложения, он был красив и силен, его глаза были темные и умные. Намеки серебра украшали его безупречные волосы, в общем, он выглядел вполне прилично для человека двух тысяч лет. Он носил черную шелковую рубашку, темные брюки, и нечто, что могло бы быть принято за серый западный галстук на шее. Но это был не галстук. Это была старая, старая веревка, такая же старая, как и монета на ней. – Во-вторых, – сказал он, – я хочу пять минут наедине с Дрезденом.
– Не проблема, Ник, – сказал я, – но это – приблизительно на пять минут дольше, чем я хочу потратить с тобой.
– Точно, – ответил он с улыбкой. Это был вид улыбки, которую можно увидеть в сельских клубах и в залах заседаний и у крокодилов. – Просто мне никак не выдается возможность цивилизованно побеседовать с тобой. А сейчас есть такой шанс. – Он показал на здание вокруг нас. – Без разрушений, если ты думаешь, что ты сможешь воздержаться.
Я нахмурился.
– Мистер Архлеоне, – сказал Кинкейд, – Вы предлагаете мирное обязательство? Если так, Архив поддержит вас в этом.
– Ничего такого я не предлагаю, – сказал Никодимус, не отводя взгляд от меня. – Дрезден посчитал бы это за ничего не стоящую монету, а его мнение – единственное, что действительно имеет значение в этой специфической ситуации. – Он протянул ко мне руки. – Разговор, Дрезден. Пять минут. Я уверяю тебя, если бы я желал причинить тебе вред, даже репутация Адского Пса – он сделал паузу, чтобы поглядеть на Кинкейда с откровенным презрением во взгляде – не заставила бы меня заколебаться даже на мгновение. Я уже убил бы тебя.
Кинкейд холодно улыбнулся Никодимусу, и в воздухе сгустилось потенциальное насилие.
Я поднял руку и сказал спокойно:
– Полегче там, Дикий Билл. Я поговорю с ним. А потом мы начнем наше заседание. Все хорошо и цивилизованно.
Кинкейд поглядел на меня и выгнул косматую, темно-золотую бровь.
– Ты уверен?
Я пожал плечом.
– Хорошо, – сказал он. – Через пять минут я вернусь. – Он сделал паузу, а затем добавил, – Если любой из вас начнет насилие за пределами правил формального поединка, он нарушит Соглашение. Кроме того, тем самым он оскорбит репутацию и целостность Архива – тогда я приму меры для возмещения.
Зимний холод в его синих глазах был главным образом для Никодимуса, но и я получил часть его также. Кинкейд имел в виду именно то, что говорил, и я видел его в действии прежде. Он был одним из самых страшных людей, которых я знал; даже более того, потому что он вел дела с безжалостной практичностью, вне связи с личным эго или гордостью. Кинкейд не заботился бы, как он будет выглядеть в моих глазах, убивая меня, если бы именно это он намеревался сделать. Он мог бы всадить пулю мне в голову, или подложить бомбу в мой автомобиль и читать о моей смерти в Интернете следующим утром. Невзирая ни на что работа сделана.
Такое отношение не поможет вам, когда дело доходит до обнаружения роскошных или драматических способов покончить с вашими врагами, но чего не хватает в эстетике, то возмещается в экономике. Марконе, вокруг которого заварилась вся эта каша, тоже применял этот метод, и это далеко его завело. Пересекаться с такими людьми очень опасно.
Никодимус издал тихий чарующий смех. Не похоже было, что Кинкейд произвел на него впечатление. Возможно, это и хорошо. Слишком большая гордость может убить человека.
С другой стороны, судя по тому, что я знал о нем, возможно, именно Никодимус был более жесток.
– Беги вперед, Адский пес, – сказал Никодимус. – Честь твоей любовницы не пострадает. – Он нарисовал X на своей груди. – Пересеки мое сердце.
Видимо, это была цитата. Глаза Кинкейда вспыхнули чем-то горячим и разъяренным прежде, чем снова стали ледяными. Он кивнул мне, точно так же, как Никодимусу, и ушел.
Я совершенно уверен, что на самом деле комната не стала более темной и более страшной и более угрожающей, когда я остался в ней с самым опасным человеком, с каким я когда-либо сталкивался.
Но также совершенно уверенно чувствовал, что стала.
Никодимус обернул ко мне улыбку зубастого хищника, а его тень начала скользить вокруг стен зала . Кружить вокруг меня. Как акула.
– Итак, Гарри, – сказал он, подходя ближе, – о чем мы будем говорить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});