— Жоао подал мне знак, уходя от него, что все обстоит благополучно. Дело сделано. Диего выпил сонное питье… Я только что оттуда и слышал, как он храпит, словно наевшийся боров. Кроме того, я видел и условный знак, оставленный Жоао, — колос маиса, положенный поперек дороги у входа в карбет!
— Если так, то ладно… Ступай вперед, мы за тобой!
Четверо каторжников молча вооружились, захватили с собой тесаки и босые вышли вслед за мулатом. За хижиной их ждали остальные мулаты, к которым они и присоединились, а затем все вместе крадучись тронулись к жилищу Диего.
До сих пор все шло как нельзя лучше. Но вот нечто непредвиденное расстроило весь этот план, столь простой и прекрасно обдуманный. Жоао, который должен был стоять на страже в нескольких шагах от карбета, где свирепый вождь спал мертвым сном, предвестником вечного сна смерти, на посту не оказалось.
— Проклятые негры, — ворчал Луш, — на них никогда и ни в чем нельзя положиться! Значит, затея не удалась, и самое умное — вернуться восвояси!
— Но, — возразил Геркулес, — раз уж мы начали, то по мне было бы лучше довести дело до конца. Эта скотина храпит, как тюлень, даже отсюда слышно. Можно и без негра обойтись. Я берусь прирезать Диего, как свинью перед праздником.
— Ну, как знаешь, — проговорил Луш, по обыкновению колеблясь между своей обычной трусостью и желанием избавиться от страшного негра. — Кроме того, нас здесь девять человек, хорошо вооруженных; «мясницкое» дело нам тоже знакомо! Почему бы нам, в самом деле, и не справиться одним, без этого негра?!
Заговорщики, торопясь покончить с начатым делом, смело вошли в карбет, не более роскошный, чем всякий другой, у любого из туземцев.
Это был простой навес из листьев на тонких, но прочных столбах, соединенных между собою, вместо стен, бамбуковым плетнем. Три широких открытых отверстия заменяли собою окна и двери: Диего не боялся ни сквозняков, ни мошкары, ни скорпионов и вампиров.
Вся обстановка жилища состояла из нескольких табуретов, двух сундуков или ларей и гамака, подвешенного между двумя столбами. Ни часовых, ни ночной стражи Диего не терпел: у него был сон, чуткий, как у ягуара; видел он впотьмах также не хуже ягуара, да и силой Бог не обделил его, — словом, он всегда мог сам постоять за себя в случае надобности.
Геркулес, идущий впереди, передает свое ружье соседу, чтобы освободить руки, и, подойдя вплотную к гамаку, заносит свой тяжелый тесак. Его успевшие привыкнуть к темноте глаза ясно различают сероватый силуэт гамака, слегка отвисшего посредине, под тяжестью спящего в нем человека.
Уже не соблюдая никакой осторожности, Геркулес, левой рукой придержав одновременно ткань гамака и лежащего в нем человека, быстрым движением проводит своим тесаком по неподвижной туше. Спящий издает глухой храп и делает конвульсивное движение. Геркулес придавливает его еще крепче, наносит второй удар тесаком, затем — третий и, наконец, охмелев от запаха горячей, свежей крови, льющейся ручьями, принимается с бешенством рубить и колоть давно уже ставшее неподвижным тело.
— Вот тебе, негодяй, за удары хлыста, которыми ты нас потчуешь! Получи, мерзавец! Я хотел бы, чтобы у тебя было сто жизней, чтобы отнять у тебя отдельно каждую из них! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! На, получи! — и каторжники, и мулаты, торжествуя столь легкую победу, ликуя, что им удалось порвать цепь, тяготевшую над ними, шумно столпились вокруг Геркулеса, неистовствовавшего над своей жертвой.
Вдруг все смолкли и точно застыли на своих местах: позади них раздался быстрый металлический свист, похожий на скрип пилы по металлу. Этот неопределенный звук был всем им хорошо знаком и леденил их души ужасом. Это был свист озлившейся змеи тригоноцефала. Обезумев от страха, они кинулись было к окнам, но в недоумении остановились при виде света, льющегося из соседних жилищ. Перед каждым окном выстроился небольшой отряд негров, вооруженных ружьями. Они кидаются к выходу. Но им навстречу снова раздается зловещий свист тригоноцефала, вслед за ним громкий злорадный хохот. В тот же момент в карбет летит брошенный снаружи зажженный прорезиненный факел и падает как раз к ногам столпившихся мулатов и каторжников, осветив их, как молнией. Одновременно с этим в дверях появляется колоссальная фигура и отталкивающее лицо Диего со скрещенными на груди руками и торжествующим видом. Он стоит в дверях, как грозное привидение, как страшный призрак.
— Диего! .. Диего! .. Это Диего! — стон отчаяния вырывается из уст присутствующих.
— Он самый! — подтверждает насмешливо негр.
— Но тот… тот, что лежит там… Кто же он? — невольно спрашивает совершенно растерявшийся Геркулес.
У таких людей, как эти преступники, даже в тот момент, когда они попались в западню, реакция происходит удивительно быстро. Не сказав ни слова, даже не посоветовавшись, все они, точно по взаимному соглашению, заранее обдуманному, вскидывают ружья и прицеливаются в негра, продолжающего хохотать.
Но прежде чем они успевают спустить курки, Диего, молниеносно вытянув вперед руку, вооруженную револьвером, делает три выстрела один за другим. Трое из мулатов падают убитые наповал. Остальные, ослепленные вспышками пороха, пятятся назад и с минуту колеблются. Пять-шесгь ружейных дул высовываются из каждого окна, угрожая маленькой кучке убийц, захваченных врасплох и растерявшихся.
— Долой оружие, негодяи! — крикнул Диего, держа их под огнем своего револьвера. — Пусть хоть один из вас тронется или произнесет слово, — и я уложу его на месте, как собаку!
— Ну что ж, — соглашается Луш, который всегда является сторонником кротких мер, — раз он не расстреливает нас тут же, лучше всего ему повиноваться. Надо спасать свою шкуру! .. Ладно, ладно, вождь, мы сдаемся! — и, не колеблясь ни минуты, он бросает свое ружье.
— Ну а вы там, остальные, поторапливайтесь! — резко понукает Диего. — А теперь выходите поодиночке, один за другим, и смотрите, чтобы не было никаких предательских штук, не то я вас живыми изжарю!
Пристыженные, подавленные, осоловелые от страха и удивления, заговорщики машинально повинуются страшному негру и медленно выходят из ловушки, не будучи в состоянии сообразить, каким образом они могли попасться в эту западню.
Сторонники вождя тотчас же хватают их, крепко связывают по рукам и по ногам с поразительным проворством и ловкостью, затем, покончив с этим делом, остаются в ожидании дальнейших распоряжений.
Диего, по-видимому, чрезвычайно весел и доволен. Его безобразное лицо выражает ужасающую веселость, от которой буквально содрогаются несчастные.