одуванчиками. Лавочка с одной стороны и старая автомобильная шина, по-над которой возвышалась шапка петунии. И пышная такая. Массивная даже.
Интересно.
— Здрасьте, — сказали из-за шапки. — А вы новые соседи, да?
— Да, — Софья Никитична поправила шляпку. Костюм она успела сменить на другой, спортивный, из ярко-розового плюша с белыми полосочками и вышитыми золотой нитью кошечками. Был он куплен в минуту душевного помрачения, не иначе, ибо в столице носить этакую красоту она не осмеливалась.
Зато взяла с собой, подумавши, что для её роли розовый цвет, да еще с золотом — самое оно.
Кошечки опять же.
Чудо, до чего милые кошечки.
И шляпка соломенная неплохо сочеталась.
— А ты кто, дитя?
— Данька, — дитя поднялось и вытерло ладошки о грязные донельзя штаны.
— Интересное имя…
— Так-то Дарина, но все Данькою зовут, — сказала девочка.
Несомненно, девочка, пусть и донельзя худенькая.
— Софья Никитична, — представилась княгиня Кошкина. — А там мой… супруг Яков.
— Можно дядя Яша, — князь появился на пороге и потянулся. — Экий у вас тут воздух свежий…
— Хотите молочка? — спросила Данька, глядя на князя с некоторою опаской. — Я корову недавно доить ходила. Свежее.
— Хочу, — Софья Никитична собиралась отказаться, потому как предпочитала продукты проверенные, но… почему-то стало неудобно.
А Данька целый кувшин принесла.
— Спасибо…
— За спасибо сыт не будешь, — раздался скрипучий напрочь лишенный дружелюбия голос, от которого Данька вздрогнула и едва кувшин не выронила. Хорошо, князь подхватить успел. — Ишь, явились… дитё обирают.
Женщина, вышедшая из дома, была худа и судя по лицу, весьма недовольна. Причем вероятнее всего недовольна жизнью в целом, а не по какой-то определенной причине.
— Прошу прощения за недопонимание, — Яков протянул кувшин Софье, и та взяла. А он вытащил из кармана портмоне, из которого и вынул бумажку. — Надеюсь, этого хватит?
Данька моргнула и показалось, что того и гляди расплачется.
— Ваша внучка? — поинтересовалась Софья Никитична, чувствуя, что закипает в душе нечто этакое… недоброе… что может заставить её вести неподобающим образом, как в тот раз, когда случилось ей стать свидетелем обращения пьяного мужика с таким же тощим и испуганным мальчишкой.
Но тогда она послабее была.
А теперь сила зашевелилась, грозя вырваться. И Софья Никитична сразу же испугалась, что вырвется, что… нехорошо выйдет. Определенно.
— Моя. А чего?
— Мы тут только… приехали… ничего не знаем… может… девочка…
— Да, да, конечно, дорогая, — Яков успокаивающе тронул руку. — Отличная идея. Возможно, если ваша внучка не занята…
— Бездельница эта вечно ничем не занята, — буркнула женщина, глядя почему-то не на девочку, но на портмоне в руках Якова.
— Она сможет сопроводить мою супругу? Скажем, прогуляться по городу. Показать, где здесь и что… скажем, тот же рынок…
— На рынок с утра ходят.
Яков молча вытащил купюру, которую женщина прибрала быстро и, не чинясь, сунула куда-то за ворот платья.
— Данька! — от её голоса девочка вздрогнула и замерла. — Поводи вон… покажь, где и чего… а у меня голова болит!
И ушла.
Медленно так. Правда, недалеко, потому как взгляд женщины Софьей Никитичной ощущался весьма явно. Следит? И Яков чуть кивнул, подтверждая.
— Позволь, дорогая, — он забрал кувшин. — Не стоит даме столь хрупкой тяжести носить… дамам в целом тяжести носить противопоказано. Вне зависимости от возраста.
— Идем? — Софья Никитична протянула руку, и пусть не сразу, но её коснулась темная липкая слегка ладошка.
— Рынок… там… — Данька показала на ворота.
— Ну, для начала стоит подготовиться к выходу.
— Как?
— Умыться. Юная леди от воды станет лишь краше.
— Вы смешно говорите.
— Как уж получается. Я старая. Мне можно быть смешной.
Данька явно была озадачена.
— Сколько тебе лет, дорогая?
— Семь.
Выглядела она от силы лет на семь. И худенькая, что былинка…
— Ты с бабушкой живешь?
— И с мамой. Только она на работе. Она все время на работе. Много работать надо, потому что за дом платить дорого.
— За дом? — ласково уточнил Яков Павлович.
— Ага… папа, когда сюда приехал, дом купил… но деньги не отдал. И теперь вот…
Взгляд князя стал темен.
— … папы нет, а маме платить надо, чтоб не выгнали нас совсем, — как-то слишком по-взрослому сказала Данька. — А молоко я так бы дала. Оно не хранится. Еще час или два и все. Его и продать-то никак… разве что на рынке, но я туда не ношу.
— Почему?
— Так… а толку. Заберут.
— Кто?
— Глыба. Или еще кто…
Софья Никитична чуть прищурилась, запоминая. Память у нее в целом была девичьею, но иные обиды девицы имели обыкновение помнить долго.
— А давай, ты мне продавать станешь? — предложила она. — Я молоко люблю…
И стаканы, благо, в доме отыскалась кое-какая посуда, наполнила. И храбро сделала глоток, а потом… замерла, потому что этот вкус забыть было невозможно.
Яков Павлович тоже молока выпил. Сперва осторожно, потом… до дна.
— Надо же… — произнес он с удивлением. — Какое…
— Так от нашей коровки, — сказала Данька с явным удовольствием. — У нас особая… такой больше ни у кого нет.
В этом Софья Никитична не сомневалась, ибо эльфийских коров не было и в самом Петербурге.
— Только… — Данька чуть смутилась и покраснела. — Вы… может… деньги тогда… маме отдавайте? А то бабушка… прячет. И говорит, что нету. А у нее есть. Я знаю.
— Думаю, — Яков Павлович налил себе еще один стакан. — Этот вопрос мы можем решить. А теперь, мои прекрасные леди…
Данька хихикнула.
— … и вправду стоит осмотреть сей чудесный город.
— Это поселок.
— Поселок… — спорить князь не стал. — Есть тут достопримечательности?
— Досто… — Данька чуть растерялась. — Не знаю… рынок вот есть.
— Что ж, тогда с него и начнем.
Рынок… давненько Софье Никитичне не случалось бывать в местах подобных. И потому было удивительно, что столько лет прошло, а рынок-то почти и не изменился.
Те же торговые ряды, пусть и укрытые под навесами. Но в остальном-то… люди.
Голуби.
Коты.
И характерный запах свежей выпечки, мяса и еще чего-то…
— Тут-то уже разошлись все, — Данька шла, постоянно оглядываясь, будто выискивая кого-то.