что вам не хватило ни смелости признаться, ни мужества признать. Это я нашла ту ошибку в балансе, Лариса Михайловна, которую вы допустили. Из-за которой были неправильно уплачены налоги, из-за которой у компании могут быть серьёзные неприятности. И Жулебов тут совсем ни при чём. Вас увольняют из-за профессиональной некомпетентности. А с кем спит генеральный директор это его личное дело, — я встала. — Как бы вам ни хотелось выдать желаемое за действительное.
— Кристина! — крикнула она мне вслед.
Не знаю, о чём она хотела попросить: её лицо покрылось пятнами, руки дрожали. Она сглотнула. Я остановилась, но лишь покачала головой и закрыла за собой дверь.
Немая сцена. Вытянувшиеся лица. Судя по всему, нас слышали. И это не могло не радовать.
Я демонстративно подошла к той овце, что задела меня бедром. Толкнула её чашку с кофе:
— Упс!
И вышла из кабинета.
Смешно, но я даже забыла про ту ошибку, неправильный расчёт, на который обратила внимание ещё до того, как меня забрали работать с документами «Экоса». Но потом на собрании Жулебов сказал: «Бухгалтерские скандалы всегда порождают волны негативной реакции. Любая найденная ошибка чревата». И я вспомнила, перепроверила. Сравнила с расчётами «Экос». Залезла на форум главных бухгалтеров, в архивы журнала «Главных бухгалтер», на сайт «Консультант-Плюс» и поняла, что в «Экосе» как раз считали правильно, там придраться не к чему, а вот в «Органико» — есть к чему.
Я сказала об этом Жулебову в больнице. И тоже забыла. Вернее, не придала значения: все ошибаются, даже бухгалтера с огромным опытом. Особенно они — законы меняются. Объяснила Степану Аркадьевичу как исправить, уточнила, что, видимо, придётся доплатить, приложить к балансу пояснительную записку. Самостоятельно найденная, добровольно исправленная ошибка не карается.
Но он посчитал иначе.
Я заслужила эту должность, чёрт побери!
И совесть меня не мучила. Отмучилась и сдохла.
Но всё это уже неважно.
Я обвела взглядом кабинет. Поправила неровно стоящий дырокол.
— Что-то ты рано сегодня домой, — удивилась Таисия, посмотрев на меня поверх монитора.
— Да, в больницу ещё надо заехать, — кивнула я.
— Точно, ты же в командировку, — вспомнила она. — Ну, хорошей поездки.
— А тебе хороших выходных, — махнула я в ответ.
— Кристина Валерьевна, — остановила меня в коридоре Катерина. — Из Гонконга прислали ответ. Гостиницу подтвердили. Завтраки заказала, — отчитывалась она. — Степан Аркадьевич просил уточнить: за вами прислать машину до аэропорта?
— Нет, спасибо, я доберусь сама.
— Хорошо, — сделала она пометку в рабочем блокноте. — Отличной поездки!
Я увидела не разобранную кипу писем на её столе.
Он моё получит в понедельник. Я специально спросила на почте, когда вечером опускала письмо в ящик: выемка дважды в день, почтальоны работают и по субботам, но организации в выходные отдыхают.
Ну, в понедельник, так в понедельник, я вздохнула и пошла на остановку.
— Так какие у вас новости? — нарушила я внезапно затянувшуюся паузу, сидя на гостевом стуле в маленькой палате Ротмана.
Вета, я, Вадик, Маринка, Натаха — и как мы только вместились, — но собрались все.
— Невероятные, — взяла Наташа Гарика за руку.
Он сжал её руку в ответ.
Она на него посмотрела. Глаза у Гарика покраснели.
— Простите, Игорь пока не может говорить, — ответила за него Наташа. Прочистила горло. — Попробую я. В общем, та вторая старая гематома, которую удалили заодно с первой. Врачи говорят дело было в ней. Она давила на какой-то центр, отвечающий за подвижность или чувствительность нижних конечностей. И сейчас, когда её удалили. Покажи, — повернулась она.
Гарик сделал самое обычное движение — самое простое, которые здоровый человек делает по сто раз на дню — согнул ногу. Но мы то знали, что это значит.
— Она работает? — встал Вадим.
Гарик кивнул. Вадик стукнул его по ноге.
— Ай, — дёрнулся Ротман и пнул его в ответ. Потянулся — и ещё бы раз пнул, но тот увернулся.
— Господи, ты можешь ходить?! — всплеснула руками Вета.
— Могу, — вытер слёзы Гарик и кивнул своей девушке.
Она подала ему протез. Гарик пристегнул его к культе и… встал.
Встал и пошёл.
— Твою мать! — зажала я руками рот. — Ну вот, узрите! И не говорите, что вы не видели. И хомячка не надо покупать. А ты хотел и вторую ногу отрезать.
Он подошёл и подхватил меня на руки.
— Ротман, прекрати, — завопила я, когда он обнял так крепко, что у меня затрещали кости.
— Спасибо! — отрывисто выдохнул он.
— За что? — обняла я его за шею. — За то, что я тебя чуть не убила?
— За то, что не давала мне спуску. За то, что верила. За то, что с тобой никогда не знаешь, что на самом деле хорошо, а что плохо. А при чём здесь хомячок? — поставил он меня на пол.
— Ну как, — вытерла я слёзы. Он меня всё же растрогал, хотя я проплакала всю ночь и решила, что на этом всё, больше ни слезинки. — Говорят, собак покупают те, кто хочет любви, кошек — те, кто сам готов любить, а у хомячка задача в духе Христа — показать детям смерть. Ты показал, что можно встать и пойти.
— А где Миро̀? — озабоченно спросил Гарик, глядя на меня с подозрением, словно я сейчас заговаривала ему зубы.
Я выдохнула.
— Они расстались, — ответила за меня Вета.
— Когда? — побледнел Ротман.
— Я бы спросила: зачем? — вставила чёртова Виолетта. Я посмотрела на неё укоризненно. Она подняла руки: — Молчу. Молчу.
— Всё сложно, — ответила я и повесила на плечо сумку. — Ладно, хорошо с