– У вас лихорадка.
Шарлотта выругалась про себя. Наверняка это из-за того, что в рану попала инфекция. Она никогда не простит себе, если он из-за нее серьезно заболеет. Как ни была она разгневана и уязвлена его подозрениями, Дилан не заслуживал таких страданий. Кошке предстоит выслушать строгую лекцию.
– Пойдемте в коридор, там теплее.
С невероятным усилием она подняла его на ноги. Он оперся рукой о ее плечо, и она медленно повела его к одной из мраморных скамеек, стоявших в коридоре.
Он безвольно повалился на нее.
– Лихорадка у меня не из-за порезов… Это малярия.
– И вы бежали через весь Лондон с приступом малярии! Что теперь я с вами буду делать?
Она попыталась снова дотронуться до его лба, но он схватил ее руку.
– Вы должны простить меня. – Он дрожал так сильно, что было удивительно, как он еще может сидеть.
Слезы, которые она до сих пор старалась сдерживать, предательски побежали по ее щекам.
– Дилан, я не думаю, что сейчас подходящее время говорить о том, что произошло. Вы больны и…
Он сжал ее пальцы. Его рука была пугающе горячей.
– Я не хотел причинить вам зла. Клянусь вам в этом. Просто ваше обручальное кольцо было украдено из моего раскопа. Что мне оставалось делать? Я не мог не подозревать…
– Не надо снова про кольцо.
– Может быть, и ваш муж тоже не крал этого кольца, – продолжал он хрипло. – Может быть, он просто купил его у торговца в Луксоре… но это кольцо было украдено в Секкаре. – На мгновение он остановился, не в силах сдержать дрожь. – Его украли у меня из раскопа.
Шарлотта вздохнула. Он оставался самим собой: ищейкой, которая в течение десяти лет вынюхивала следы контрабандистов. Он привык никому не доверять, работая в Службе древностей. Даже ей. Это разбило ей сердце, но сейчас оно болело от того, что он был такой больной и слабый.
– Все это сейчас не важно. Я хочу вызвать экипаж и отвезти вас домой. Потом пошлю за доктором.
– Мне просто нужен хинин. – Он схватил ее за руки. – Я хотел рассказать вам, как я сожалею… Я люблю тебя, Шарлотта, я не хотел огорчить тебя.
Отведя взгляд, она смотрела поверх его изуродованного лица, сосредоточив свое внимание на мраморных бюстах греческих философов, которые стояли вдоль стен. Все, что угодно, только бы не видеть его искаженного болью лица.
– Да, вы не хотели огорчить меня, – проговорила она наконец. – Но все-таки огорчили, и очень сильно.
– Я… я хочу доверять людям. – Он снова сжал зубы, и слезы еще сильнее хлынули из глаз Шарлотты. – Я хочу доверять, мне нужно доверять тебе. Просто это невероятно тяжело для меня.
Она заставила себя посмотреть на него. Господи, она не может больше любить его, особенно после того, как он обвинил ее в воровстве. И отца тоже. Конечно, он никогда по-настоящему не знал ее отца. Если бы он знал, то понимал бы, что такое просто невозможно представить. И еще у нее в голове не укладывалось, как он мог сначала говорить ей слова любви, а потом со всех ног побежать в полицию, чтобы собирать на нее досье.
Но если даже он по-прежнему думает, что она виновата в краже обручального кольца, сейчас в ее сердце не было на него ярости. Сейчас, когда он весь горит в лихорадке.
– Не надо об этом сейчас беспокоиться. Сидите здесь. Я пойду вызову экипаж.
Но когда она попыталась встать, он дернул ее, чтобы она снова села.
– Сначала скажите, что вы простили меня. Мне необходимо услышать это, дорогая.
– Вы больны. Вам нужно в постель. Сейчас нет времени вести разговоры. Он затряс головой, дрожь становилась все сильнее.
– Но я должен тебе сказать… Я должен сказать тебе о Долине Амона. Эта катастрофа вовсе не катастрофа…
– У вас бред. – Она огляделась вокруг, ища глазами музейного охранника или полицейского, кого-нибудь, кто мог бы вызвать экипаж.
Он схватил ее дрожащей рукой за подбородок и заставил посмотреть прямо ему в глаза.
– Вы в опасности. Он тоже был.
– О чем вы говорите?
– Его убили. Я думаю, его убили.
– Кого убили? – спросила она, не понимая, что он бормочет.
Но в этот момент Дилан без сознания упал ей на колени.
Глава 17
Дилан лежал на песчаном бархане. Каждый вдох опалял его грудь огнем. Казалось, его тело лишено кожи и в пылающую плоть вонзаются горячие осколки стекла. Он чувствовал себя обнаженным, незащищенным. Где тент? Куда девался его проклятый верблюд? Голова раскалывалась на мелкие кусочки, и он вспомнил, что вышел в пустыню, даже не захватив с собой шляпу, чтобы защитить голову от палящих лучей солнца. Его лицо горело, и когда он попытался сесть, то понял, что совершенно голый.
Он закричал и повалился обратно. На него напали египетские разбойники. Наверное, так оно и было. Отобрали у него ценности и оставили умирать голым и одиноким в пустыне. Этого он всегда боялся. Его всегда окружали ненадежные и вероломные подлецы. Он никогда не знал наверняка, кому можно верить. Теперь злая судьба его настигла. Он попробовал дотянуться рукой до своего пылающего лица, но что-то мешало ему. У него не было сил, чтобы предпринять еще одну попытку. Лучше покориться неизбежности. Все люди умирают, а он по крайней мере сможет умереть в своей любимой пустыне. Но умирать в одиночестве так печально, неутешительно… Если бы только он в последний раз мог увидеть Шарлотту! Он должен что-то сказать ей, нужно так много сказать ей, но теперь слишком поздно.
– Шарлотта, – пробормотал он спекшимися губами.
– Ш-ш-ш, не надо говорить.
Эти ласковые слова были, очевидно, последней стадией предсмертной лихорадки, которая началась от солнечного удара. Он почувствовал влажное и прохладное прикосновение к своему лицу, успокаивающее боль и жар. Застонав, он вернулся к своему бреду и миражам, которые разговаривали с ним мягкими голосами. У самого главного миража были нежные руки, которые пахли жасмином. Оказывается, умирать не так уж и плохо. Жаль только, что он не смог прожить лучшую жизнь.
– У отца никогда не было таких сильных приступов, – произнес его мираж.
– Инфекция от ран на его лице усугубила ситуацию, – ответил грубоватый голос в отдалении. – Полагаю, что в последнее время он принимал недостаточно хинина.
Его тряхнуло, как будто весь мир вокруг него рушился. Удивительно, как песчаная буря может так его разозлить. Снова что-то прохладное коснулось его лба.
– Он как в огне, доктор.
Дилан прислонился к чему-то прохладному, слабый и изнемогающий от боли.
– Помнится, один капитан с немецкого судна однажды…
Голоса постепенно затихли. Какая, в сущности, разница, о чем говорят его призраки? Его снова охватил жар, он погрузился в запах жасмина, которым пах обжигающий хамсин. Это напомнило ему о Шарлотте, его смелой женщине с длинными волосами цвета белого золота. Если он сможет разлепить веки, то представит себе, что смотрит в ее серые глаза, а они смотрят на него, и у них такой неземной оттенок, какого еще никогда не было…