не мог не сделать. Все! Теперь, когда твоя молодая и преданная этой еб…. власти душа больше не вибрирует, расскажу все по порядку.
И начал по ермаковски, не выбирая выражений:
— Наш неповторимый советский гнойник зреет-зреет, а когда-нибудь и прорвется. Начал, конечно, с кухарки, которая, как и завещано Владимиром Ильичом, дорвалась, наконец, управлять государством. Явился к Катерине Алексеевне.
«Вы что, дорогая, говорю…На такой суд примчит весь мой рабочий люд, и его не удержишь ничем. Обнажится — для всего мира — все наше дерьмо…
Она руками разводит.
— Все понимаю, Сергей Сергеевич, но остановить уже ничего невозможно. У Александра Николаевича Шелепина двенадцать томов оперативного расследования. Поезд ушел.
— На Колыму?! — иронизирую. — Нынче, вроде, не тридцать седьмой…»
Колыма — это слишком далеко. Но Мордовии хрущевскому крестнику не избежать..
— Что за двенадцать томов, Сергей Сергеевич?
— Да все те же оперативные данные, как они говорят. Подглядывание-подслушивание. Узнал, Игорь, что и наши рабочие кабинеты и твой клуб-ангар нашпигованы всевозможными устройствами, закупленными на золотишко в Штатах. День и ночь записывалось каждое слово.
А Зот Инякин, мой старый дружок, к тому же настораживал ЦК в своем духе: вокруг Ермакова сбились одни жиды..
Катерина Фурцева всполошилась: Только один Чумаков — из наших.? Тогда все яснее»
— «Только один Чумаков — наш?!» — удивленно воскликнул Некрасов. — она, Сергей Сергеевич, член ЦК партии большевиков или Михаила Архангела?»
— Со сталинских лет эти два сообщества, Иваныч, сблизились настолько, что стали однояйцевыми близнецами.
Господи, наивняк ты университетский, да если б ты знал, что Дунька вытворяла, когда была министром культуры… Мой знакомый режиссер подал ей на утверждение сценарий по рассказу Исаака Бабеля. Наша интернационалистка взорвалась: «Зачем вам эта местечковая литература?!»
— Сергей Сергеевич, да она, оказывается, просто дикая баба. Откуда в ней столько дерьма?…
— Игорь, Дунька пуста, как вакуумная лампа. Она — зеркало, отражающее Генерального. В этом вакууме раскаленная ниточка — Хрущ… А насчет «дерьма» ты попал в точку… В Германии ее имя в газетах никогда не печатали. Даже когда она каталась туда-сюда руководителем партийной делегации. «Фурцева — нехорошо прозвучит, — оправдывались немцы. — «Furzen»(фурцен) по немецки — вонять».
Лады! Прочь от Дуньки. Двинемся далее. По счастью, на Старой площади столкнулся нос к носу с главным устрашителем Хрущева. Генерал КГБ Юрий Андропов, бывший посол в Венгрии. Ныне он в ЦК завотделом. Создал и возглавил здесь «научную группу разработчиков». Тему «разработчиков» не скрывают: Безопасность! Как предотвратить подобные «волынки?!
Выслушав мои адвокатские всхлипы, Андропов провел меня в свой кабинет и, едва прикрыли дверь, раскричался: «Тебе хочется висеть на телеграфном столбе с высунутым языком, как висели венгерские коммунисты?»
Похоже, в Будапеште, откуда он бежал в одном исподнем, струсил мужик навсегда — на всю жизнь струсил. Ощетинился, как еж. Доказывает, что замысел «суда устрашения» своевременен.
— Ты не представляешь себе, Ермаков, как разболталась сейчас наша интеллигенция. Мы просто завалены материалом.
Хлынула литература антисоветчиков. Возвращается Михаил Булгаков с восторженным предисловием Ильи Эренбурга. Выполз из расстрельной ямы Исаак Бабель с его стариком Гедали: «Все говорят, что воюют за правду и все — грабят!» Крамолу вытолкали в дверь, а она — в окно!
А потоки анекдотов?!! Горы анекдотов! Хрущев и такой и сякой… Шпарят друг другу прямо на улице, в трамваях.
Актеры «Современника» по телефону, прямо из своего театра, называют члена Политбюро Екатерину Алексеевну Фурцеву «НИКИТСКИМИ ВОРОТАМИ» Мол, у них, как и в театре: путь к новой роли — через постель… Так вот: за оскорбления Членов Политюро БУДЕМ САЖАТЬ.
И добавил не без грусти: Только вот, увы-увы! Не ко всякому подберешься…
И тут я понял, почему он закогтил именно тебя. Судить Акимова и его театр сатиры или «Современник», и другие знаменитости, на слуху всего мира — сложно. Нужны прямые доказательства. А ты, Иваныч, известен лишь в Заречьи. Тут можно взбодрить идейку нетерпимости к «болтовне интеллигенции» хоть до визга, не опасаясь вселенского скандала.
— Так твой Некрасов, говоришь, идейный? — спросил вполголоса Андропов.
— Болтун-ленинец или большевик? Если твердый большевик, будет говорить, что надо… Убедим! Напишем! Уверяю тебя, убедим. Убе-дим» повторил трижды.-. История нашей партии свидетельствует: и не таких приводили в чувство…»
Тут заглянула секретарша, сказала, что инструкатаж кончился. Идут к вам по записи..
Андропов кивнул ей, а мне пояснил, что сегодня был инструктаж, который проводил в шеф КГБ Александр Николаевич Шелепин.
«Мне-то его и надо.» — понял я, и попросил Андропова представить меня Шелепину.
Андропов руками замахал.
— Незачем вам туда ходить! Жить надоело, что ли?!
Вышел из кабинета Андропова. Идет толпа. Нечто вроде небольшого театрального разъезда. После «инструктажа», наверное.
А вот появился и сам Шелепин, крупный мужичина. Сумрачный, хмурый. Взгляд отстраненный, поверх голов. Движутся, как в замедленном кино, плечо к плечу, почти в обнимку с Семичастным, нынешним комсомолом..
Шелепин, известно, по общенародной кличке «Железный Шурик» — бывший комсомольский бог. А Семичастный — нынешний. Странно, но гебистов у нас всегда поставляет комсомол. Веселые ребята.
Вижу, в ногу идет по коридору комсомол, как в строю. Огромные парни. Хорошо упитанные, провожаемые десятками почтительных или остро встревоженных глаз. Похожие на двух дрессированных цирковых слонов, хорошо знающих и свою роль и цену себе…
Тут вспомнилась мне просьба Семичастного отдать ЦК комсомолу в новом корпусе подъезд.
«Комсомол меня и представит…» мелькнуло. Иду сквозь толпу к богатырям. Приблизился так близко, что Семичастный, хочешь-не хочешь, представил полушутливо: — Наш главный строитель, Ермаков.
Шелепин дернул губой в улыбке. Подал руку.
— Александр Николаевич, — говорю ему. — прошу вас принять меня. Дело на пять минут.
Лицо Шелепина окаменело. Улыбки и следа нет. Отрезал густым генеральским басом:
— Это невозможно. И минуты нет свободной… Ни минуты!.. До свиданье!
Ушел я тогда из ЦК разбитый, несчастный. Убить человка — у ГБ находится сколько угодно минут, спасти — нет ни единой. Понял, кого закогтит эта помесь Хруща и Дзержинского — пиши-пропало.
Лады, — вздохнул тоскливо. Осталось одно. Итти на прием к Никите Хрущеву. Знакомы, все-таки…
Пробился. Как с Хрущем говорить — хо-о-рошо продумал.
Для начала поинтересовался, есть у Никиты Сергеевича ко мне, как управляющему строительством, какие-либо претензии.
— Нет, сказал. Ты пашешь, Ермаков, как никто. Широко берешь.
Тогда голосом агнца пробекал-мекал: Позвольте мне высказать свое мнение, Никита Сергеевич? Можно? — И быка за рога: — Процесс над Игорем Некрасовым идет с подачи Зота Инякина. А на самом деле — против меня. Мои отношения с Инякиным в строительном мире известны всем и каждому. Все эти восемь томов «подслушек» и «перлюстраций» — оперативная дешевка. Чистая липа…
В чем подоплека задумки, Никита Сергеевич? Вы недовольны усилиями министра строительства и в Египте и в Индии. Известно, что Индия только что отказалась он советского проекта жилья для металлургического завода. Мы запланировали каждому рабочему по комнате, как у нас. А не по отдельной квартире, как у них.