лондонские газеты во всем городе.
Оливия испуганно замотала головой, зная по собственному опыту, что иногда он вполне может принимать импульсивные решения.
— Нет-нет! Не нужно.
Саймон тихо рассмеялся.
— Вот и хорошо. — Саймон погладил ее по лицу. — На днях после приема мы поедем в Лондон. Я поговорю с твоим отцом и сразу же поеду к викарию.
Выражение глаз Оливии было ошеломительным. Она чуть не подавилась воздухом.
— Что? Стой-стой! Зачем к отцу и к викарию?
— Что за вопрос? Или ты не хочешь венчаться в Лондоне?
Оливия села в кровати, сложив руки вместе.
— Саймон, я не хочу венчаться. Я не готова к этому.
Выражение лица Саймона сейчас было еле отличимо от куска камня.
— Я что-то не совсем понимаю. Ты хочешь выйти замуж, как полагается, через шесть месяцев? Зачем ждать так долго, когда я могу ускорить этот процесс?
Оливия глубоко вздохнула. Только бог мог видеть, как тяжело ей было об этом говорить. Хотя замуж насильно тоже не хотелось.
— Нет, я вообще не собираюсь замуж.
Саймон наскоро сел.
— Я тебе говорила с самого начала, что женитьба не входит в мои планы. Я хочу реализовать себя, занимаясь написанием картин. Это мой талант. Это то, что я умею лучше всего, и ты это знаешь. Но, будучи герцогиней, я не смогу этим заниматься в силу занятости, понимаешь?
Саймон сжал руку в кулак, рассматривая дальний угол спальни. Его мозг отказывался верить в ее слова.
Оливия, отдышавшись, продолжила:
— Саймон. — Она взяла его руку. — Ты мне нужен.
— В качестве кого я тебе нужен? — Его глаза тяжело посмотрели на нее. — Друга? Любовника? Спонсора? Или, — он сжал ее руку, и в его голосе появился проблеск надежды, — как муж?
Оливия закусила губу. Конечно, в качестве друга! Ведь именно это было ее целью, когда она ехала сюда, верно же? Вот только почти достигнутая задача не приносила в душе приятного удовлетворения. Наоборот, ее сердце отвергало дружбу с Саймоном, как если бы Оливия вместо сытного и вкусного бекона на завтрак съела бы лишь конфетку. Вкусно, но крайне мало! Одной конфетой сыт не будешь. И все-таки она ответила:
— Пока что в качестве хорошего друга.
Слабый свет в его глазах потух. Обвалившаяся на голову крыша дома показалась бы Саймону намного легче по сравнению с тем, что сейчас выдала Оливия. Ему стало невыносимо находиться в этой комнате, будто воздуха стало катастрофически мало, и он задыхался.
Саймон убрал свою руку, на которой лежала ее ладонь, и Оливия опечалилась. Оба молчали: она ждала, пока он скажет то, что думает, а он, в свою очередь, даже и не знал, что говорить или думать.
Саймон любил Оливию. И этой ночью он занимался любовью со своей, как он думал, невестой. Но это был призрак его надежд. Она хотела независимости и свободы, а Саймон хотел ее и ничего больше. Если бы она любила его, то осталась бы с ним не задумываясь. Но правда в том, что он не пробился к ее сердцу. Саймон не нашел нити, ведущие к выходу. Они спутались, уводя его глубже в пустоту.
Саймон встал и начал натягивать брюки со всей остальной одеждой. Оливия непонимающе глядела на него.
— Ты меня любишь? — вдруг спросил ее Саймон, застегивая пуговицы на ширинке.
Взгляд его был пристальным, поражающим насквозь. Оливия недоуменно захлопала ресницами.
— Я не знаю, Саймон. — Симпатия это одно, а любовь совсем другое. Однако, стараясь исправиться, она поспешно добавила: — Ты мне очень нравишься.
Саймон издал нервный смешок, как если бы ему продавали битое стекло, убеждая, что это алмазы.
— Нравлюсь?! — Он натянул рубашку и заканчивал с жилетом. — Знаешь, Оливия, я и не подозревал, что ты настолько далека от меня, чтобы понять.
Оливия вскипела как никогда. Уж кому и говорить о понимании, то не ему точно.
— А я и не смела предположить, что ты способен на понимание! — Она повысила тон. — Это слишком большая цена для тебя. Эгоизму не престало водиться с пониманием, ибо они ходят разными дорожками.
Саймон смотрел на нее и не видел. Это ли его Оливия Уотсон? Он не мог узнать в этой сидящей в смирной позе леди свою чувственную девушку, с которой провел ночь. Злая и оскорбленная Оливия смотрела в окно, сложив руки. И Саймон понял, что больше здесь нечего делать. Она назвала его эгоистом, но он ли эгоист?
Саймон выбрал путь, на котором они оба могли быть счастливы друг с другом. Они могли каждый день наслаждаться обществом друг друга, согревать холодными ночами в горячих объятиях, растить детей и состариться вместе. Однако Оливия выбрала свою дорогу сама, на которой ему нет места. Она выбрала самостоятельность и свободу, делая обоих несчастными. Они обречены друг без друга. По крайней мере, Саймон, ведь Оливия еще может повстречать джентльмена. Хотя он не верил, что тот сможет ее осчастливить. Не желал верить — слишком больно. И если Оливия еще не понимала, что путь одиночки тяжек и тосклив, то поймет в будущем.
Саймон, не сказав ни слова более, вышел, громко хлопнув дверью. Оливия сидела и долго смотрела на закрытую дверь. Мокрая слеза скатилась по ее щеке, затем хлынула вторая. Вот уже она сидела, закрыв ладонью лицо, мучаясь в собственном море отчаяния и боли. И все, что раньше ей казалось ясным и очевидным, вдруг перестало быть таким. Ее ориентир, ее компас сбился, и она не знала, куда идти. Оливия заблудилась в собственной пучине чувств, среди своих желаний и целей. Вокруг нее все смешалось в один большой ком, из которого не видно было солнца, не видно было выхода наружу.
Вечером Саймона не было видно за ужином. И это было к лучшему, ибо Оливии не хотелось с ним пересекаться, потому что все еще сердилась и потому, что он также зол на нее. Весь день они друг друга избегали, словно провинившиеся дети, которые прятались от взрослых. Оливия интересовалась у слуг, где находился их хозяин и обходила места, в которых он мог бы быть.
Весь остаток дня Оливия ходила, будто в трансе. Пропал аппетит, в голове кто-то до боли отбивал молотком чугун, а ноги еле переносили ее по комнатам. Окружающие любопытствовали о ее состоянии и чем вызвано такое плохое настроение.
«Как будто вам не все равно, леди и джентльмены» — мрачно отвечала она в мыслях.
Тем же утром Лили не без сияющих глаз сообщила ей, что Сара написала ей письмо, которое отнесли в ее комнату