Но что? Он должен был бы узнать это, похоже, это входило в его курс обучения… Он пытался вспомнить, но тварь приближалась и увеличивалась в размерах. Он уже не мог думать связно: суеверный страх льдом сковал его мозг. Он знал, что его ждет, слышал о судьбе других, которые ехали по этой дороге, знал, что никакие самые изощренные и безумные маневры не по могут.
Так и случилось. Когда тварь пересекла дорогу и попала в свет фар тягача, она приняла ужасающие, гигантские размеры. Затем она встала на дыбы, а всадник бросил что-то прямо в ветровое стекло. Оно пульсировало, светилось ярко-оранжевым светом и прямо на глазах раздувалось до неимоверных размеров…
Грузовик потерял управление, съехал с дороги, из орудийной башни послышались испуганные вопли. Безмятежный мир земных полей разлетелся вдребезги, когда он с оглушительным треском протаранил ограду и врезался в посадки из молодых деревьев, перевернувшись на ходу всеми четырьмя колесами вверх.
Внутри расплющенной кабины умирающий радист сражался с темнотой, пытаясь найти кнопку ларингофона, чтобы сделать донесение.
— Без головы… — его голос был слабо слышен, и кровь заливала его гортань. — Всадник был без головы… он бросил свою голову в меня! Он…
И тут он умер.
А где-то там… Этой ночью солдаты стояли на своих постах в состоянии повышенной боевой готовности, напрягая глаза, чтобы проникнуть в темноту, и уши, чтобы расслышать любой необычный звук. Солдаты, дежурившие на локаторах, вдруг стали самыми главными в лагере: эти парни словно ощупывали своими чуткими пальцами и просматривали электронными глазами всю окружающую местность. Мягко мигала ограда, подавая сигналы солдатам пешего караула.
Это им не помогло. Вся бдительность, все меры предосторожности — все напрасно. Пока их командир крепко спал в своей походной койке, уверенный в боевой готовности своих солдат, в их способности встретить и отразить все, что может предложить им спящая планета, караулы один за другим гибли в полной тишине, не издавая иных звуков, кроме звяканья упавшего оружия. Слабые струйки пара, невидимые ночью, появились, принесенные попутным ветром, и проникали через амбразуры внутрь бункеров. Спустя несколько мгновений боевые расчеты потеряли сознание прямо на местах, а обслуга аппаратуры слежения свалилась без чувств прямо в своих креслах.
Когда все еще было благополучно и тихо, кроме шелестящего легкого ветерка, забор по периметру один раз на какой-то миг озарился, когда к нему прикоснулся какой-то предмет, а затем кривая энергии снова выровнялась. Но не было слышно ни криков тревоги, ни резких звуков авральных рупоров, ни топота ног. И некому было заметить вспышку, никого, кто отдал бы необходимые приказы, никого, кто их выполнил бы, если бы они были отданы.
В течение всего нескольких секунд генераторы ограды были аккуратно отключены, и из ночи ветер пригнал призраки фигур-теней, которые проникли беспрепятственно и молча, как пар. Над окопами коротко полыхнуло из автоматов, и для большей части солдат наступил вечный сон. Лишь один или два солдатика сдавленно вскрикнули и дернулись в судороге, когда их срезала автоматная очередь.
Заспанный радиооператор в штабном бараке заметил, что в приемнике что-то не так. Раньше небольшие помехи создавались работающей электрической оградой. Теперь помехи исчезли, значит, ограда больше не срабатывала. Но смена у него была долгая, он устал и с минуты на минуту ожидал прибытия своего сменщика…
Дверь за его спиной открылась.
— Как раз вовремя, — сказал он не оборачиваясь. — Я уже начал было думать, когда же ты… — ему так и не удалось закончить эту фразу. В проеме двери что-то сверкнуло и загудело, и тело оператора расслабилось, а дремлющий разум почти с облегчением отправился в небытие.
А еще где-то… Два солдата-десантника, закутанные в тяжелую зимнюю одежду, но тем не менее отчаянно мерзшие, несли дежурство у командирской авиетки, припаркованной на улице рядом с входом в бомбоубежище.
— Это же с ума сойти, — выразил свое мнение высокий. — Почему мы должны замерзать до смерти, просто карауля их аппарат, а они в это время там, внутри, пытаются доказать, что мы стали жертвами галлюцинаций?
— Потому, — сказал тот, который пониже, — что они из всемогущей имперской разведки, а мы всего-навсего простые пехотинцы. А еще, — он улыбнулся широкой бесцветной улыбкой, — потому что они не хотят, чтобы «оранжевые шарики» и прочие мерзкие маленькие вымыслы, плоды нашего переутомленного воображения, не удрали вместе с их транспортным средством и не оставили их на мели.
— «Оранжевые шарики», — фыркнул высокий десантник. — Я знаю, что я видел — прямо там, наверху, — он указал на балкон на высоте примерно двадцати этажей над улицей, сейчас почти полностью скрытый за стеной падающего снега. — И вообще это был не шар. Это было… нечто иное.
— Что ты мне рассказываешь, — сказал тот, что пониже ростом. — Им расскажи. — Он сгорбился, пытаясь поглубже забраться в свою куртку.
А вокруг них тихо-тихо по холодным серым улицам вился снег, и резкий ветерок заставлял его клубиться и кружиться, как в водовороте, у оснований огромных, погруженных в зловещую тишину зданий. Городской транспорт землян, застрявший на улицах, был погребен под сугробами снега, и весь большой город, казалось, вырастал из снежного поля.
— Это забытый Сирри мир, — заметил высокий десантник. — Неудивительно, что у рекков такой скверный характер и они такие несговорчивые.
— А их призраки такие неутомимые, — добавил его напарник. — Тебе понравился бы вечный сон, если бы твоя могила была так же холодна, как, должно быть, холодны могилы в этих краях?
Высокого передернуло:
— Не хотелось бы мне, чтобы ты говорил подобные вещи. Я…
— Смотри!
Он поднял глаза, застыл, начал нащупывать негнущимися пальцами свой автомат, переброшенный через плечо.
— Ну вот, снова!
— Йио, только в этот раз ребяткам из разведки придется также их увидеть. — В том, что он сказал и как он это сказал, слышалось угрюмое удовлетворение. Он побежал по направлению к бомбоубежищу, поскальзываясь на неровной тропинке, оставив своего напарника наедине с этим новым явлением.
Снег продолжал падать, образуя неровные белые наносы, а ветер убаюкивающе завывал, неся поземку за углы, но там, где снег лежал несколько дней, он таял. Таял и превращался в воду, и вода утекала прочь, прежде чем мороз успевал превратить ее в лед.
И в каждой высокой башне, и в каждом менее высоком здании один за другим, а затем десятками и сотнями по всему городу начали зажигаться огни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});