памяти Сергея Тимофеевича. Бывало, придет он со своей Харлампиевной в гости к Герасиму, Рая стол соберет, выпить поставит — все честь по чести, и с умилением смотрит, как Геська потягивает лимонад. Вот так же, принимая их у себя, Сергей Тимофеевич обязательно запасался минеральной или брал ситро специально для Герасима. Несколько раз видел его в буфетах с бывшими сослуживцами-паровозниками. Герасим щедро угощал их. Сам не прикладывался, сам пил фруктовые воды, будто испытывал себя. Выглядел он неплохо: посвежел, раздобрел.
А недавно заявился какой-то помятый, осунувшийся. «Сто грамм нальешь?» — спросил.
Нс держал Сергей Тимофеевич водку в доме. Покупал при надобности, а чтобы постоянно стояла — такого не было в его правилах. Сам не злоупотреблял зельем и о сыновьях думал. Сыны росли — зачем им этот соблазн? По себе знает: когда-то мать держала для отца графинчик водки, настоянной на лимонных корочках. Садился батя обедать, а перед ним уже рюмка, на блюдечке отваренная луковица — остуженная и круто посоленная. Так вот, с того графинчика, бывало, и он, Серега, нет-нет да и потянет тайком. Как же, в «мужчины» готовился, «познавал» мир... Зачем детям повторять его глупости! Герасиму же сердито ответил: «И имел бы, так шиш тебе, а не водку. Надо же — опять сорвался!.. Эх, Геська, Геська, бестолковая твоя башка». «Бестолковая, — согласился Герасим. — И не шуми. Лучше, эт самое, помоги устроиться на работ,у. Ты тут свой человек. Говорят, по петушкам с директором». «Так у нас на заводе электротяга, а ты — паровозник, — растерялся Сергей Тимофеевич. — Тут и Пал Палыч ничем не поможет».
В ответ Герасим глухо заговорил: «Был когда-то паровозником. Сейчас, Серега, я никто. Права забрали. Могу выполнять работы, «не связанные с движением поездов». Вот как написали. Хорошо хоть без суда обошлось... Понимаешь, хмельной собственник норовил закрытый шлагбаум восьмерочкой проскочить да и заглох на переезде. А тут я из-за поворота. Може, на какой миг и прикрыл глаза Не пьяный же вовсе. Так, чуть разморило: перед рейсом закусывал, допил половинку чекушки. Ерунда ведь, какие-то сто — это двадцать грамм. Одним словом, проволок метров пятьдесят эту «Волгу», разнес вдребезги. Правда, без жертв обошлось хозяин успел выскочить. Инспекция наехала — наша, автомобильная. Провели техническую и медицинскую экспертизы... В общем, владельцу машины сказали, что пусть пеняет на себя, что будет знать, как садиться за баранку пьяным и нарушать правила. А у меня тоже запашок обнаружили, доказали, что в той ситуации можно было избежать столкновения, если своевременно тормознуть. Ну и лишили прав управления паровозом, с треском выперли...»
Вот до чего докатился Герасим. Записи в трудовой книжке такие, что разве подметайлом могут принять на шестьдесят рублей в месяц. Это после того, как и двести, и двести пятьдесят зарабатывал!
«Куда же тебя пристроить? — сокрушался Сергей Тимофеевич. — Что ты еще можешь? Слесарить? Так ведь оборудования и машин коксовых печей не знаешь... Да и опасно хлопотать: наберешься — в беду попадешь».
«Все, Серега, — сказал Герасим. — Завязал. Можешь не сомневаться. Главное, чтобы работенка была под силу, и зарплата, соответственно, не совсем сиротская».
С директором у Сергея Тимофеевича и в самом деле очень хорошие отношения. Ценит его Чугурин как работника, считается с ним. Да и вообще, чисто по-человечески симпатизируют друг другу. Пошел к нему Сергей Тимофеевич, пересказал Геськину судьбу без утайки.
«Невеселая история, — задумчиво отозвался Павел Павлович. — Хуже всего то, что не надежные эти люди, вот такие — пораженные алкоголем: бессовестные, безвольные... И все же посочувствовал: — Жаль. Рабочий человек. Надо спасать. Куда же нам, Тимофеич, определить твоего друга?»
Прикидывали они и так, и этак. Выходило — на первых порах лишь дверевым можно использовать Герасима. И не на коксовой стороне, где надо и ванну подавать к камерам, и двери снимать, а на машинной. Обязанности там не сложные: забрасывать грабаркой коксовую осыпь в камеры и зачищать порожки, чтобы плотнее садились двери.
Обрадовался Герасим. Начал работать. А душу, видно, мутит: как ни как, специалист он высокого класса, столько лет водил поезда и вот так опустился. Конечно, управлять паровозом, а потом вдруг стать, по существу, разнорабочим!.. Ясное дело — страдает его самолюбие. Только и того, что не показывает вида. Вст и сейчас по пути в бытовку, где хранится рабочая одежда, снова начал благодарить:
— Сто шестьдесят рублей почти ни за что. Вон как в атомный и космический век ценится лопата! Пожалуй, мне больше платят, чем новоиспеченным инженерам. Очевидно, потому, что без этой железины на березовом держаке и в коммунизме не обойтись, а охотников браться за нее — все меньше и меньше.
2
Из тушильной башни вырвалось белое облако пара, заклубилось, роняя на землю, на прилегающий участок асфальта главной аллеи, протянувшейся вдоль выстроившихся в ряд коксовых батарей, мельчайшую ядовитую изморось. Башня, как ей и полагается, стоит с коксовой стороны, несколько ближе, чем сама батарея, к проходной. Когда-то здесь, начиная сразу же от входа, ребята высеяли траву, посадили акации — хотелось как-то украсить завод. Потом каждый год занимались озеленением. Но проходило время — и выгорала трава, чахли деревья. Да что растения! Отравленная фенолом изморось съедает и металл. Уж как бережет Сергей Тимофеевич свой коксовыталкиватель; зачищает, подкрашивает — а ржавчина одолевает. Такая же беда с трубопроводами и другими металлоконструкциями соседних цехов, на которые попадает подхваченный порывами ветра фенольный дождь. Одно спасение от этой напасти, как считает Сергей Тимофеевич, переход на сухое тушение кокса. Такая установка недавно вступила в строй. Её преимущество, но утверждению сынаша, побывавшего на преддипломной практике в Череповце, где уже после отъезда Сергея Тимофеевича пустили «устэка» — как сокращенно называют эту махину, — несомненно. Доменщики получат кокс стабильный но влаге и ситовому составу. Повысится его механическая прочность. Энергетиков может заинтересовать вторичное, дармовое тепло. А экономия воды! В условиях Донбасса это очень важно. Наконец устранится причина, вызывающая бурную коррозию металла и преждевременный износ машин, оборудования — исчезнет вредоносное облако, ныне взметающееся над тушильной башней через каждые шесть минут.
Так думал Сергей Тимофеевич, попав в полосу искусственных, далеко не приятных осадков. Он вышел из бытовки, уже переодевшись в робу. Хозяйским взглядом окинул свою батарею. Нахмурился: газовали двери, планирные лючки. Темно-рыжие смолистые дымы вились и над верхом печей. Неровно шли печи, натужно. Видимо, создалось избыточное давление. А это значит, барахлит газодувка. Или, может быть...
Звякнул предупредительный звонок, и, качнувшись, коксовыталкиватель поплыл к очередной, девятой по счету, как указано в сменном графике машиниста, готовой камере. Сергей Тимофеевич свистнул. Из кабины высунулся Рыгор Кравчёнок, которого все называют Григорием, — их