в составе этой бригады. На концерты мы ходили пешком, не доверяя трамваю – единственному в то время виду городского транспорта – фашисты вели прицельный артиллерийский огонь по трамвайным остановкам в час пик.
Своими концертами дети вдохновляли наших солдат
География наших «гастролей» в основном ограничивалась Петроградской Стороной – госпиталей было много. Ходячие раненые с костылями, в гипсе и повязках наполняли зал до отказа. Они внимательно слушали музыку и Чайковского, и Баха, и Глинки или Бетховена и Моцарта. Нам всегда горячо аплодировали, хотя нередко аплодисменты звучали приглушённо – мешали повязки. Мы видели слёзы у них на глазах, вызванные воспоминаниями о родных, о разлуке, о страшной войне. Раненые высказывали удивление, что дети в Ленинграде учатся, занимаются музыкой. Наши выступления были доказательством того, что город жив, полон энергии и веры в победу.
В городе и госпиталях мы видели много людей, покалеченных войной. Это не удивляло и не пугало, было частью жизни города-фронта. Но однажды… Мы должны были выступать в Травматологическом институте в парке Ленина. Как всегда, в назначенное время собрались в школе и отправились.
Дорога предстояла недолгая и приятная – всего-то пересечь парк. Вдруг начался обстрел. Обычно фашисты били прицельным огнём, но в этот раз снаряды падали в парке, где кроме нас никого не было. Укрыться негде. Было очень страшно, но короткими перебежками от дерева к дереву мы наконец добрались до толстых стен института. Запыхавшись, вбежали в вестибюль, увидели первых раненых и… окаменели на мгновение. Первым порывом, когда мы пришли в себя, было бежать обратно, под обстрел, только ничего не видеть. Иван Петрович Аркадьев, который всегда был с нами на концертах, почувствовал наш ужас и тихо сказал: «Ребята, нас здесь ждут». Оказалось, что в этом институте лечили людей, раненных в лицо!
Концерт состоялся, в институте был большой зал с хорошим инструментом. Мы выходили на сцену и играли, боясь поднять на слушателей глаза, чтобы не разрыдаться.
Концертов было много, иногда по два-три в день. Это была радость и труд наперекор врагу, во имя победы. Этот труд получил неожиданную для нас, очень высокую и почётную оценку. Целая группа учеников ДМШ Петроградского района была награждена медалью «За оборону Ленинграда».
Музыкантом я не стала, но школа во многом сформировала мой характер, я провела здесь свою юность и познала радость творчества. Всю жизнь воспоминания о тех днях согревают мне сердце.
Н. Н. Сотников
Дошкольное рабство
Очерк
Война от нас не уходит. Она рядом с нами. Не война вообще, а Великая Отечественная, всенародная, незабываемая, завершившаяся нашей Победой.
Я знаю всех действующих лиц этой трагедии. Это три женщины, объединенные горем и родством: Мария Терентьевна (бабушка), Анна Никифоровна (мать) и Эльвира Павловна (внучка одной и дочка другой). Знаю с детских лет своих и место начала этой трагедии: ранее посёлок, а теперь часть города Отрадное Кировского района Ленинградской области. Эти три женщины – наши хозяйки, мы – их дачники. Дом послевоенной постройки, обширный ухоженный огород, сенокос, цветник, деревянные большие качели с навесом от дождя. Всё знакомо до мелочей на усадьбе, в посёлке, в окрестностях…
Эличка в свои семь лет собиралась в школу, и последнее своё дошкольное лето, праздное ещё, собиралась проводить, как всегда, у бабушки. Лето для неё, девочки из большой коммунальной ленинградской квартиры, где в одной тесной комнатушке проживала их семья – отец, инженер-энергетик, и мать, экономист, – было подлинным праздником раздолья!
Семья уже поспешно готовилась к школе, подумывала обо всех переменах в жизни. А страна – о том, какой будет война. Радио у бабушки Марии Терентьевны в доме – том ещё, довоенном – не было. Речь Молотова по радио не слушала и о войне узнала лишь тогда в своих летних хозяйских хлопотах, когда заскочил попрощаться сперва зять – на шесть лет разлуки, затем – сын. Эшелон его шёл в Карелию, на станции Пелла остановился на несколько часов. Вот и отпросился молодой солдат проститься с матерью, сестрой и племянницей. Оказалось – в последний раз повидал их.
А 7 августа в посёлок уже ворвались немецкие мотоциклисты.
Растеклись, как мазут, по линиям Отрадного (линиями – как на Васильевском острове улицы называют: просеками раньше они были, ещё в начале века). В дома ворвались, кур и мелкую живность всю перехватали. Схлынули, умчались. Пехоту вскоре завезли. Надолго. Стали обустраиваться. Они тоже изучали проблему: «Как нам обустроить Россию». Как-то сразу появились и первые «власовцы» – пусть и не под началом у генерала Власова служили. Особо немцы благоволили к «крепким хозяевам», «коровникам». Им было нужно «млеко». «Коровники» благополучно пережили оккупацию и радушно встретили прежнюю власть, которую, как припомнилось, называли властью советской, и стали на все лады охать и вздыхать, как им тяжело жилось под пятой оккупантов!
А семья Элички приспособилась жить в землянке на краю своего огорода, потому что шесть офицеров уже жили в их доме, но на всякий случай себе подобное укрытие вырыть солдатам приказали: всё-таки ленинградская земля ещё не совсем фатерляндом стала, надо подождать ещё чуток.
Помню я то место – там потом Мария Терентьевна чудный цветник устроила. Красота горе заглушала. Как и всегда в нашей жизни. А для лошадей укрытие сделать офицерьё приказало в том уголке сада, где «синие качели в небеса летели», как я писал в одном из своих ранних стихотворений. Там отличные крытые качели устроены были! Порою дождь, даже ливень, а я сижу под их навесом, раскачиваюсь, маленький дачник, потихоньку и книгу за книгой про войну всё читаю… А война – вот она, рядышком!
А там, где мы, маленькие дачники, в городки и в футбол играли на опушке соснового и елового леска, по ночам расстрелы шли. Там же, вероятно, и могилы послевоенные десятилетия густым дёрном и кустарником укрыли. На соседней улице в сарае пересыльная тюрьма была. В чёрном доме, высоком таком (мы в детстве в его пустых стенах в прятки играли!), штаб себе фашисты устроили. У станции Пелла за железнодорожной колеёй дороги мостить из брёвен женщин и подростков гоняли. Мы ещё застали следы этих деревянных дорог в мглистых болотах. Там в канавах множество моховиков росло, но и железа военного было не счесть.
Зимних вещей Эличке не брали: зачем – город-то рядом! Город-то остался в СССР, а в Отрадном Германия оказалась. Крупы кончились, картошку всю немцы слопали. Баба Маша от голода вся опухла.