Йен брезгливо поморщился, не отрывая взгляда от кольца. Он по-прежнему был на удивление молчалив. Сусанна тоже приняла моё объяснение без энтузиазма, но решила больше не допытываться, вместо этого поставив ребром вопрос об оплате.
— За что? — искренне удивилась я, одновременно мысленно попрощавшись с кошелём, который остался там же на кровати в доме Гудора.
— За приют, за тепло, за заботу, за чистую рубаху, — бросилась перечислять женщина, загибая пальцы на руках. Я отвернула краешек одеяла, опустила взгляд и ощупала то, что якобы именовалось рубахой, а чистой называлось с большой натяжкой. Схожесть со старой, порванной везде, где только можно, наскоро постиранной и высушенной половой тряпкой было просто поразительным. Ладно хоть не пахла ничем. Значит, всё-таки побывала недавно в мыльной воде. — … отвары целебные, мазь целебная…
— От чего целебные-то? — мой вопрос остался без внимания, зато перечисление благих дел ускорилось.
— …тряпица на лоб, грелка под пятки…
— И где она? — я воинственно хлопнула ладонью по пустой скамье.
— Да вон же, к стене задвинулась, — женщина проворно наклонилась, выуживая из-под лавки горшок с широким горлышком. — Чего вылупилась? Грелке внизу стоять надо, чтобы налитый кипяток паром исходил и грел то, что сверху.
Я посмотрела на неё так же, как до этого Йен на Пыхая с дубиной. Не знаю, как у него, а у меня жалости было пополам с желанием этот горшок ей на голову надеть.
— Где моё платье? — я собрала всё своё самообладание и исхитрилась не цедить сквозь зубы.
Сусанна недовольно прервала оглашение списка товаров и услуг к оплате, повторно наклонилась и вытащила оттуда же теперь уже добротную половую тряпку — грязную, влажную и с узнаваемым цветочным узором. Сперва я схватилась за голову, потом за платье. То, что оно больше не ноское, было очевидно. Если пятна от грязи и травы ещё можно было отстирать, а многочисленные дырки заштопать, то оторванный рукав, оставшийся где-то там, на бришенском холме, заменить было нечем. Я горько вздохнула. Кин будет…
— Что с моим братом?
Йен Кайл поднял на меня взгляд и ответил прямо-таки с подкупающей честностью:
— Не знаю и знать не хочу.
— Где мы?
— Понятия не имею.
— Что?!
— Расплачиваться чем будете? — снова потребовала к себе внимания меркантильная знахарка.
— Вы же видите, нам платить нечем. — Попыталась я пристыдить корыстную тётку, тем более, что Йен, если у него и завалялась в кармане пара монет, не спешил выкладывать их за сомнительное лечение.
— А мне тоже жить на что-то надо. Огород нынче плохо разродился, всё из-за засухи проклятой. А за бесплатно чужакам напомогаешься, и сама через месяц с голоду околеешь.
— Так ваш Пыхай говорил, что тут чужаков почти не бывает. — Кстати ввернула я.
— Не бывает. — Буркнула Сусанна.
— Ну а своих-то лечите не за просто так?
— Своим только самогонку подавай. Свои у меня не лечатся. — Совсем поникла знахарка. — Боятся концы отдать.
Так высоко на лоб мои глаза ещё не вылезали никогда.
— Что значит «концы отдать», Вы меня чем напоили?! — я схватилась за горло, потом за грудь, за живот, лихорадочно гадая, переварились ли уже те «целебные отвары», или меня ещё можно спасти.
— Самые лучшие пробные настойки на воде, соли и картофельной кожуре! — в свою очередь ощетинилась «знахарка». — Меня учить некому, все рецепты своим умом дохожу! В прошлый раз пучок сушёной крапивы в кипячёном молоке растолкла и птичьего помёта добавила — знатное говногонное средство вышло, а эти чурки деревенские мне за него чуть шею не намылили! В животах у них, видите ли, бурчит и блевать тянет! Ну так и пусть — побурчит, потянет и перестанет! А тебя я, девка ты неблагодарная, сметаной пополам с тёртым хреном намазала. Между прочим, последнюю с донышка отскребла, даже в щи теперь положить нечего.
Я отвернулась к окну и посетовала ему на происходящее. Вода из-под варёной картошки и сметана с хреном… Уж лучше б облила первым и накормила вторым — толку бы и то больше вышло. Или нет? Ведь, получается, и так помогло? Да нет, что за глупость! Может, Йен?.. Тем более нет. Какой из него целитель. Наверное, просто реакция организма на небывалое потрясение. Всё-таки не каждый день на моих глазах убивают людей, а потом заставляют падать в пропасть. А Сусанна… Боже, храни дураков в сухом прохладном месте! Спасибо, хоть молока с помётом не предложила!
— И что, я теперь должна возместить Вашу потерю троекратно, ещё и хлебный каравай сверху положить? — устало поинтересовалась я.
— Не помешало бы. — Важно кивнула Сусанна. Жаль, что я так и не собралась опробовать способ угольной росписи лба. Сейчас идеально подошёл бы моменту «Сарказм».
— Это всё, конечно, очень забавно, — неожиданно прекратил изображать немого Йен, — но ты сейчас пойдёшь и принесёшь нам чего-нибудь поесть. Чего-нибудь свежего, вкусного и побольше. Бери. — Серебряный кругляшок движением большого пальца вспорхнул с согнутого указательного, приземлился в подставленную ладонь и переместился в протянутую женскую руку. — Ты не знаешь ничего, кроме того, что твои гости очень устали с дороги, и тревожить их нельзя. Иди. И иди быстро.
Входная дверь хлопнула за спиной моментально выскочившей за порог Сусанны. Я только покачала головой.
— Много я последствий от питья самогона видела, но чтоб такое…
Йен равнодушно дёрнул плечом, давая понять, что услышал, но поддерживать разговор не собирается.
— Ты маг. — Я не спрашивала, я просто произносила свою догадку вслух, чтобы лучше уложить в голове. — Нет, ты правда маг, или как вы там называетесь.
— Нет. А ты? — Он высоко вскинул брови и смерил меня неприятным взглядом.
— Я тебе уже всё рассказала, хватит видеть во мне кого-то другого. Я травница. Я даже не знаю, чем маги отличаются от обычных людей помимо того, что в один момент гасят уличное освещение.
— И? Был в этом замечен?
— Ты делаешь то, чего я не понимаю, этого достаточно.
— А я не понимаю, как кузнец лошадей подковывает. Выходит, он тоже маг, а мне никто не сказал? Это просто ужас какой-то, — проникновенно зашептал изворотливый болтун, постоянно косясь на дверь, словно оттуда вот-вот появится разоблачённый кузнец и страшно отомстит за раскрытие тайны путём загибания подковой самого болтуна.
— И глаза у того кузнеца такие же чёрные, и лицо всё венами вздувается, — сладким голосом подхватила я. Терпение стремительно начало заканчиваться. Это произошло слишком быстро, но у меня было так много вопросов, а он так легко уходил от прямого ответа. Пришлось мысленно признаться в собственном бессилии: можно хоть до вечера задавать Йену один и тот же вопрос в любой формулировке. Ничего не скажет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});