живописным плафоном с изображением танцующих нимф и амуров. Все это изящество освещала бронзовая трехъярусная люстра, состоящая из хрустальных подвесок и ярких лампочек, создающих необыкновенный свет.
— Как же тут роскошно! — мои глаза округлились. — Сногсшибательно!
— Альберт Катеринович Кавос был великим архитектором, — согласился Гронский, — таких больше никогда не будет.
Мы вышли на позолоченный балкончик и сели на деревянные стулья с красной обивкой. Между ними, на лепном столике, нас ждала бутылочка старейшего коньяка и парочка нарезанных лимонов.
— У тебя тут связи?
— Связи есть везде, — подтвердил Гронский, наливая коньяк, — вот только Мариинский театр я не посещал уже двадцать семь лет. Хочется насладиться постановкой так, как я делал это раньше, с долей броскости и восхищения.
— Интересно, сильно ли изменился балет с того момента? — поинтересовалась я, беря в руки предложенный бокал. — Мне не с чем сравнивать, я никогда не ходила в Мариинский.
— Все в мире меняется, в том числе и искусство, — спокойно рассказывал он. — Одно лишь печалит, что многие дисциплины с годами становятся хуже. Уповаю, что волна деградации обошла стороной чудные балетные постановки.
— Ты не думал, что деградацией тебе кажутся новшества, которые ты не хочешь принимать, так как живешь прошлым? — серьезно спросила я, пробуя коньяк. — Тебе нравилось то время, и ты не хочешь принимать изменения, даже хорошие.
— Я принимаю те изменения, которые не затрагивают издавна поставленную классику. Новшества обязательны, без них, бесспорно, никак, но есть вещи, к которым не должна прикасаться рука молодого новатора. Новшество — это новое явление, изобретение, которого никогда до этого не существовало, а изменение классики — банальное неуважение к культуре прошедших времен.
— Мне даже нечего сказать, — кивнула я, поднося к носу лимонную дольку, — ты говоришь на языке фактов, друг мой.
— Wie immer, — промурлыкал демон, оглядывая зал, — сейчас начнется выступление.
Яркий свет погас и зал оказался в томном приглушенном освещении. Оркестр заиграл удивительную музыку, под которую артисты, одетые в красочные костюмы, синхронно стали выходить на сцену. Тоненькие балерины изящно кружили вокруг роскошной примы, что порхала по сцене как легкая бабочка, филигранно исполняющая трудные элементы. Я украдкой взглянула на Гронского и заметила, как его губы постепенно опускаются вниз, снося с лица восторженную улыбку. Огонек в его глазах исчез, а на его место встал железный холод с долей невозмутимого разочарования.
— Неужели тебе совсем не нравится? — удивленно прошептала я. — Это же восхитительно!
— Ты права, тебе не с чем сравнивать… — холодно прошипел демон. — Меня не восхищают вымученные лица деревянных балерин. Они не чувствуют сцену, не играют! Они как роботы, выполняют выученные элементы, не попадая в оживленный ритм оркестра, который, между прочим, шикарен!
Я глянула на сцену и прищурилась. Спектакль был все так же прелестен, и я не замечала того, что замечал он. Единственное, лица артистов на самом деле выражали тяжесть, которая, как по мне, была оправдана.
— Это ведь тяжелый труд, — шептала я, — они работают на износ, сквозь пот, кровь и слезы, оттачивая всю эту красоту. Как можно выполнять такие элементы с легким лицом?
— Зрители приходят посмотреть на красивую постановку, на легкость чудных балерин, — отвечал он. — Их не интересует пройденный труд и тяжесть этой благородной профессии, им нужно красивое и цепляющее исполнение, радующее глаз и душу. Артист должен играть, а зритель, в свою очередь, может восхищаться и оценивать купленную им игру.
— Ты хочешь сказать, что раньше было лучше? Балет все-таки поддался деградации?
— Поддался, — демон огорченно кивнул, — еще двадцать семь лет назад они чувствовали музыку, замечательно играли свои роли и летали по сцене словно лебеди, изящные и легкие, способные довести зрителя до исступления одним своим видом!
— Если меня поражает сегодняшнее выступление, то мне страшно представить, что же было раньше…
Артисты бегали и прыгали на сцене, выписывая высоченные прыжки и скоростные фуэте. Я продолжала глядеть на выступление, как завороженная, не отводя глаза. Гронский медленно поднялся с места и приблизился к уху.
— Я покину тебя на несколько минут, — шептал демон, — Александр прибыл.
— Хорошо, — покраснев от его дыхания, ответила я.
Демон вышел, и я осталась в одиночестве. Балет гипнотизировал и притягивал меня, заставляя душу щебетать. Внутри постепенно разгоралось пламя, но разжигал его не балет и даже не коньяк, а обходительный и страшно привлекательный демон. Я никогда не ощущала столь сильной мужской энергии, которая умещала в себе утонченную харизму и поразительный интеллект. Хотя, это и не удивительно, ему стукнуло несколько столетий, и я сомневаюсь, что он тратил время впустую. Несмотря на это, мне было не страшно открыться перед ним без всяких стеснений. Я чувствовала комфорт и защиту. Я понимала, что ему можно доверять. У нас один Бог и практически одна задача, поэтому мы в любом случае близки. Во мне возрастал азарт, желание узнать его всего, с самого начала и конца. Он может стать моим, и я не упущу такого шанса, несмотря ни на что. Какими бы не были эти чувства, они сжигали мое сердце и душу, страстно желая очутиться в тех холодных руках. В тот день, зимним вечером, я и представить не могла, что буду так относиться к этой личности. Он напугал меня, остался в памяти на всю оставшуюся жизнь, но кто бы мог подумать, что мы будем пить вино в его роскошной квартире? Кто бы мог подумать, что он окажется таким сильным и интересным собеседником? Кто бы мог подумать, что нас вообще что-то связывает? Никто. Я всегда мечтала оказаться девочкой, немного глупенькой и в каком-то смысле слабой девочкой, за которой стоит сильный и уверенный мужчина. Кажется, что мечты начинают сбываться. Быть может, судьба решила вознаградить меня за былые потери, что причинили уйму боли…
Спустя десять минут Гронский вернулся, деликатно присаживаясь на стул.
— Тебе все нравится, принцесса? — тепло поинтересовался он.
— Очень! — громко воскликнула я. — Я в полнейшем восторге!
— Тш-ш-ш.. — шепнул Гронский, прислоняя к губам указательный палец. — Твой восторг услада для меня, но все же, оркестр стоит уважать.
— Да-да… — шепотом хихикнула я, возвращая взор на сцену.
Все радости рано или поздно кончаются. Артисты, поклонившись, убежали за кулисы и спектакль окончился, оставив после себя приятный осадок. Яркий свет ослепил меня, и я поспешила подняться со стула, кладя руку в предложенную кожаную перчатку. Мы спускались вниз, делясь впечатлениями о сегодняшнем выступлении. Забирая верхнюю одежду в холле, я услышала за спиной знакомый бас с ярко-выраженным акцентом. Обернувшись, увидела Билли, который с яростью что-то доказывал стоящему рядом мужчине. Тот был одет в серый костюм, явно не подходящий ему размеру, а его пепельные волосы, уложенные набок,