— Как это другое? — смутился кладовщик.
— А вот так! „Как, как!“ — передразнил он Корчагина. — „Как накакал, так и смякал“. Он утверждает, что догнал тебя у столовки, когда ты шел туда, а как только окликнул тебя, ты тут же развернулся и пошел ему навстречу, будто ты так и шел все время. Что ты на это скажешь?
Корчагин быстро преодолел свое смущение.
— Какая разница? Что это он другого сказал? — зло упрямился он. — Окликнул меня кто-то со стороны столовки. Мне послышался голос „смотрилы“, вот и возвернулся назад. Потом смотрю, нет его, я и пошел обратно. Все равно, мимо барака и кладовки я проходил уже вместе с мастером.
— А кто тебе мешал сначала Костыля „замочить“, а потом возвернуться к столовке? — поинтересовался Вася.
— А что мне его „мочить“? — удивился Корчагин. — Дорогу он мне не переходил, в карты я его не проигрывал, потому как не играю и даже не умею играть. Смысл какой или выгода?
— Странно получается! — заметил сурово Игорь. — Появляешься ты вчера на швейке не в свою смену, а после Моню находят с переломленной шеей. Договариваешься с Костылем открыть ему кладовку, а через несколько часов в закрытой кладовке находят задушенного Костыля. Ключ от кладовки ведь только у тебя.
— С чего это ты решил так? — усмехнулся Корчагин. — Вот даже гражданин начальник Вася и тот смеется в душе своей.
— Ты на меня не клевещи! — возмутился Вася. — Но в данном случае ты прав, ключ от кладовой отряда находится еще в административном корпусе, у дежурного.
— Так он намекает, что это гражданин дежурный „мочит“ всех? — изумился Игорь.
— Ничего я не намекаю! — отказался Корчагин. — Это вы, прежде чем наговаривать, о других подумайте. Кто желал смерти Костылю, Моне да и Пану. Я с ними и не общался. Я вообще без „семьи“, сам по себе. Вы бы отпустили меня, гражданин начальник! План на швейке горит „синим пламенем“.
— Нет! — отказал Вася. — Ты посидишь, пока я не расследую это дело.
— Значит, всю жизнь! — вздохнул обреченно Корчагин. — Это дело вам не по зубам.
— Это почему? — обиделся Вася.
— Так вы — любители! — охотно пояснил Корчагин. — А там профессионал работает! На глазах у всех так лихо „мочит“ одного за другим, все только ушами хлопают.
И он довольно хохотнул, словно ему все это доставляло огромное удовольствие, хотя, может быть, и доставляло.
Вася не стал вступать с Корчагиным в пререкания, повернулся и вышел из камеры. Игорь следом.
Когда лязгнула за ними входная дверь, Вася заметил:
— Пусть посидит, пока еще кого-нибудь не шлепнут!
— Ты уверен, что шлепнут? — усмехнулся Игорь.
Сообщение о ключе у дежурного несколько смутило его душу. Он стал подумывать и о заинтересованности администрации в установлении беспредела, чтобы вернуть колонию из „черной“ зоны в „красную“.
Но по зрелому размышлению он решил, что Дарзиньшу сейчас совсем не „с руки“ устраивать беспредел в зоне, и это никак не согласуется с временным послаблением внутреннего режима.
То, что одно другому не противоречит, ему в голову не пришло.
Но Игоря „грел“ больше другой след, более логический: убийца один и тот же — кто и уголовников порешил, и теперь устраняет нежелательных свидетелей.
Теперь он ни капли не сомневался, что точно слышал шорох, человека, подслушивающего откровения Пана. Видно, Пан, действительно, подошел очень близко к разгадке убийства пятерых авторитетов и блатных, что так испугал убийцу.
„Но почему он стал убивать и слушателей Пана? — думал Игорь. — Или решил, что Пан мог дать ключ к разгадке?“
Идея была интересная, и Игорь стал думать, что же может подтолкнуть его к разгадке?
Думал, думал, но так ничего и не придумал. Не было ни малейшей зацепки.
Васю, похоже, это мало волновало. Потому что он сиял своей пышущей здоровьем физиономией и если и думал о чем-то, то лишь о какой-нибудь женщине в поселке. Скорее всего о новой учительнице, присланной по разнарядке в этакую глушь обучать сразу всех детей, по причине их малочисленности.
Вася устроил дежурному форменный допрос, кто мог иметь доступ к ключам?
Дежурный клялся своим партбилетом и божился по-привычке, что ключи все находятся под пристальным наблюдением, и он, когда выдает даже ключи от кабинетов владельцам, всегда записывает, когда и во сколько ключи получены назад. А шнырю Котову он самолично отпирает двери, чтобы он убирался под его бдительным присмотром.
Игорю показалось, что дежурный врет, но причину его вранья не смог себе объяснить. Вася если и понял эту причину, то Игорю ничего не сказал и ушел, не попрощавшись.
Васильев тоже не счел нужным возвращаться перед светлые очи Дарзиньша и, покинув „крикушник“, отправился в барак, гудевший от обсуждения очередного убийства.
Но у многих было написано на лице полнейшее равнодушие к жизни. Они и жили так, по инерции. Что хорошего ожидало их по выходе на волю, даже с чистой совестью? Вечное недоверие и подозрение, пренебрежение к их нуждам и предоставление только такой работы, от которой все отказываются.
Или опять старая компания и новый срок.
А из строгого был лишь один путь: вверх на север, вниз по течению реки и жизни, в особо строгий режим, каторжный, „полосатый“, где ты уже не человек, а только опасный рецидивист, которого можно ломать и прессовать любыми способами. Невидимое клеймо каторжника жжет тебя и превращает поистине в зверя.
Желая исправить, система еще больше ломает и портит, мастерски превращая обычного хулигана-шпану в матерого и беспощадного „волка“.
К Игорю подошел „шестерка“ из соседнего барака. Игорь видел его в столовой, но не был даже знаком, знал только, что он шустрит на „смотрящего“.
— Канай, Студент на „толковище!“ — сказал он. — Авторитеты тянут.
— Зовут, надо идти! — охотно откликнулся Игорь.
„Вряд ли они меня кличут, чтобы убить! — разумно рассудил Игорь. — Они всегда это могут сделать, не объясняя причин“.
В углу соседнего барака было создано подобие человеческого уюта, явно выбивающегося из правил внутреннего распорядка, но администрация, видно, закрывала на такое нарушение глаза, исходя из высших соображений.
Авторитеты и блатные сидели тесным кружком на двух стоящих рядом кроватях, покрытых цветастыми покрывалами „под бархат“, и пили из литровой банки чифирь, черную, как деготь, жидкость, попыхивающую парком, бережно передавая из рук в руки банку.
— Садись, Студент, — пригласил „смотрящий“, и все остальные сразу же потеснились, освобождая Игорю место напротив „смотрящего“, чтобы удобнее было разговаривать. — „Чифирнешь“ с нами? Угощаю!
„Раз угощают, значит, разговор будет деловой! — решил Игорь. — Отказываться не следует, хотя пить на ночь чифирь — это значит плохо спать всю ночь“.
— Кто же откажется от угощения? — улыбнулся он открыто и безо всякого страха. — Если ничем за это платить не надо.
Он достаточно ясно намекнул „смотрящему“, что своими принципами поступаться не намерен и работать на него не собирается.
— Помочь нам и в твоих интересах! — усмехнулся „смотрящий“. — Пей пока!
Игорю тут же подошла очередь, ему вручили горячую банку с чифирем, которую трудно было долго держать в руках. Он отхлебнул черную жидкость, ощутив уже знакомый кисловато-терпкий привкус вываренного чая, и поспешно передал банку сидящему рядом авторитету.
Банка несколько раз прошла по кругу блатных, включая и Игоря, и пока она не опустела, все были преисполнены благостного молчания, ловили „кайф“.
Опустевшую банку убрали, „авторы“ задымили „косячками“ травки, в основном, анашу курили, и вот только теперь и можно было затевать серьезный разговор.
— Твои интересы в том, Студент, — продолжил „смотрящий“, — что ты был в котельной с Паном и следующим трупом можешь стать ты. Согласен?
— Согласен! — помрачнел Игорь.
„Почему это их заинтересовала смерть фраеров и приблатненных? — подумал Игорь. — Может, тоже догадываются, как и я, что убийца один и тот же?“
И, словно подслушав его мысли, „смотрящий“ заметил:
— Мы с братвой посоветовались и решили, что „козел“, который вашу „семью“ „мочит“, тот же самый, что и наших „корешей“ порезал. Падла буду!
— Я не считаю Корчагина виновным! — сразу же предупредил Васильев, чтобы избежать повторения ситуации, когда он невольно оказался пособником убийц Горбаня. — Его взяли, в основном, потому что надо кого-то схватить, чтобы всегда был под рукой „козел отпущения“.
— Мы его тоже не держим за „мочилу“, — согласился с Игорем „смотрящий“. — Кличка Мочила Деревенская дана в насмешку над фраером. Влипнуть из-за бабы! Для мужика настоящего нет ничего более унизительного. Какие у тебя догадки есть? — спросил он так, что отказать ему в подобной информации было просто невозможно.