— Это ты? — спросила она, коснувшись пожелтевшего фото, где возле боевого «Яка» стояло несколько людей в летной форме.
— Я, — Быстров кивнул, и по спине у него прошел холодок, словно откуда-то с прошлого дохнуло ветром воспоминаний.
Несколько этих фотографий были особо дороги ему. Они — немногое, что перешло из прежней жизни, когда звезды казались безумно далекими, манящими искрами. Эти снимки, как три ордена и летный шлем, стоявший на полке, достались от Сереги Гурова. Глеб навестил его, когда тому исполнилось семьдесят шесть, и выглядел Гуров глубоким стариком, а Быстров, едва не пустив слезу, вынужден был врать ему, что, мол, является родственником настоящего Глеба Васильевича Быстрова. Они выпили в тот день по три рюмки, Серега курил и вспоминал, вспоминал о себе, войне, родном истребительном полке. Потом вспоминал о своем друге Быстрове, который на самом деле не погиб в насквозь прошитой осколками машине, а живехонький и по-прежнему молодой стоял перед ним. Тогда Гуров, глядя на него, расчувствовался и все восклицал: «Как похож! Ну надо же! Наш вылитый Глеб!». А через два дня, Сереги не стало. Гуров, пожалуй, для Глеба был последний близкий человек из прошлой жизни.
— А это мой самолет, — землянин ткнул пальцем в соседнюю фотографию, где виднелось пол фюзеляжа другого «Яка» со звездочками под фонарем. — Что-то вроде вашего флаера. Я должен был погибнуть на нем, но меня спасла Олибрия. Я видел яркий свет и ее в ореоле. Думал, что уже умер и передо мной стоит ангел. Сверкающий ангел в ослепительных всполохах и такой же ослепительной красоте.
— И ты был предан ей до ее последнего дня. Я краешком знаю вашу историю. Если я когда-нибудь стану императрицей… — принцесса прошла до полок с диковинными минералами далеких планет, блестевших разными оттенками в свете яркой лампы, вернулась к Быстрову и положила руки ему на плечи. — Если я когда-нибудь стану императрицей, ты будешь предан мне, как ей?
— Я верен каждому, кто стал мне другом, — после некоторого молчания проговорил Быстров.
— Извини, я не имею права что-то требовать. Олибрия тебе когда-то спасла жизнь. А со мной другая история: ты спас жизнь мою, выдернул ее из тоскливого сприсианского плена. За те немногие дни, что мы вместе, я увидела и узнала больше, чем за все прошлые годы. Представляешь, ведь я не была нигде кроме Весириса, Совен и Присты? И то — тайком, скрывая свое имя и пряча глубоко в сердце свои желания.
Глядя на ее лицо, очерченное особой пристианской красотой, в глаза, похожие на две капли неспокойного зеленовато-стального моря, Быстров снова задумался: от чего же Фаолора столько лет скрывала дочь? Может, императрица опасалась, что после того как она представить ее, у наследницы как-то непредсказуемо проявятся гены отца. И Фаолора ждала, ждала, пока ее затянувшееся ожидание не прервала неожиданная смерть. Быстров слегка обняв принцессу, разглядывал ее, стараясь понять, что ее отличает от бесконечного числа людей, населяющих сотни планет галактики. И чувствовал, что его влечет к этому будто бы не совсем человеческому существу властная и таинственная сила, похожая на ветер, толкающий ночного путника по неизвестной дороге. Может быть, это был ветер грядущего, будущих потрясений, радостей или бед, ветер которым управлял древний бог с именем Ариет, по вере пристианцев плетущий среди звезд свою сеть Судьбы.
Он поцеловал ее, и наследница ответила, как всегда, жарко, рассмеялась, освободившись из его рук, и подошла к полкам. Осторожно потрогала искрящийся минерал с Цебры, потом так же осторожно взяла старый летный шлем Быстрова и надела его.
— Мне идет, господин капитан? — она хохотнула, расправляя темно-каштановые волосы, выбившиеся из-под убора, и вспомнила о множестве земных нарядов, купленных полчаса назад. — И где я могу это примерить? — Ариетта подняла с кресла тугой пакет.
— Наверху три комнаты, — Глеб указал на винтовую лестницу. — Выбери, какая понравится и располагайся там. Возможно, мы останемся здесь на несколько дней, и тебе лучше устроиться со всем удобством.
— Переоденусь и тебя позову, — принцесса поспешила наверх, шелестя полиэтиленом.
Она позвала нескоро, наверное, перемерив все костюмы и платья. Большинство из нарядов были хороши и не уступали красотой и элегантностью изделиям, продававшимся на «Сосрт-Эрэль».
Когда Быстров вошел в просторную спальню, Ариетта стала перед трюмо и разглядывала себя в зеркало. Синее с дымчато-серыми полосками платье на ней смотрелось эффектно и совсем по-земному. На полу, на кровати и кресле валялись другие одежды с блестящими этикетками Armani, Roberto Cavalli и Emanuel Ungaro, разорванные пакеты, колготки и нижнее белье, с которым пристианка, возможно, не знала что делать.
— Очень идет, Ваше Высочество, — признал Быстров. — Но боюсь, что в этом наряде с тебя не будут сводить глаз.
— Тогда сними его, — Ариетта повернулась к нему, в ее глазах мелькнул воинственный блеск.
— Это было бы кощунством, — проговорил землянин.
— Помнишь, когда ты стоял над раздетой галиянкой, я сказала, что убила бы тебя, если бы ты так разглядывал мое тело? Теперь я хочу, чтобы ты видел его, — дочь Фаолоры приблизилась к нему, протягивая руку. — Я хочу, чтобы ты его трогал.
— Боюсь, что теперь и угроза убийства не остановит меня, — Глеб медленно расстегнул три пуговицы на ее спине, поднял низ платья, освобождая ее стройные ноги.
Он хотел что-то сказать, но Ариетта закрыла его рот поцелуем. Ее маленькие пальчики быстро справились с застежками на его рубашке. Раскрасневшись и тяжело дыша, она откинула с лица волосы и победно взглянула на землянина.
— Ты очень красива, дорогая моя госпожа, — прошептал Быстров, подняв ее и опустив на кровать.
— Почему ты не говорил мне этого раньше? Почему? — она прикрыла глаза и сжала губы, когда он поцеловал ее грудь.
— Потому… — прошептал капитан, гладя кончиками пальцев шелковистую кожу. — Потому, что не хотел сам себя дразнить.
— Ты трус, — тихо произнесла принцесса, тихонько разводя ноги и отдаваясь его ласкам.
Сама лская его тело: трогая кончиками пальцев кожу плечь и спины, под которой так притягательно проступали тугие мышцы.
Быстров не ответил на слова пристианки. С нежной силой сжал ее, и Ариетта замерла, вдруг ощутив упругое тепло землянина, ткнувшееся между ее разведенных ног.
— Глеб, — прошептала она, едва не застонав от нахлынувших ощущений. — Пожалуйста! Хочу тебя…
Она изогнулась, старась скорее приняить его, но упругая плоть дразня еще сильнее, скользнула вверх по ее влажной щелочке. И вдруг он нашел ее вход — принцесса шумно выдохнула от проникновения. Слабо вскрикнула, прижимаясь к землянину и подрагивая от болезненно-сладкого ощущения. Он медленно двинулся в ней, наполняя ее всю наростающей дрожью.
Дочь Фаолоры чувствовала усиливавшийся пульс в висках и то, как в сердце рождаются опасные, сильные толчки. Они разливались по всему телу, растекались тонкими вибрациями, и каждую клеточку словно пронзал электрический заряд. Какой-то частицей сознания пристианка подумала, что находится на той кованой грани, которую она называла «потрясение» и сейчас может произойти то, что уже происходило несколько раз — из нее родиться чужое существо. Она вскрикнула, изгибаясь под своим любовником, мотнула головой и почувствовала горячую, сотрясающую волну.
— Капитан… — прошептала Ариетта, сдавливая землянина. В ее голове мелькнула мысль, что если бы Быстров сейчас сделал то, что вытворял с ней корсар Иорис Коалн, то это было бы приятно.
Глеб лежал неподвижно, глядя в потолок. На трюмо тикали маленькие часики, а свет, проникавший сквозь красную штору, окрашивал спальню медным отблеском.
— Ты делал это… — принцесса, опираясь на локоть, повернулась к землянину, — с Олибрией?
— Почему ты спрашиваешь? — каверзный вопрос пристианки снова застал его врасплох.
— Хочу знать, была ли она счастливой женщиной, — наследница повела ногой, отттягивая покрывало.