— Я получил приказ уехать сегодня вечером на персидский фронт в сопровождении адъютанта императора, которому поручили следить за мной. Мне запретили встречаться или переписываться с кем либо по дороге. Место моего назначения пока неизвестно, — сообщил он нам бесцветным голосом, стараясь сохранять спокойствие.
— Тебя, Феликс, отправляют в ссылку в твое поместье в Курской губернии. Позже шеф полиции сообщит нам время отправления наших поездов.
Дмитрий бросил фуражку на диван и стал ходить по комнате. Мы упали духом. Дело было не в наказании, которое на первый взгляд казалось очень мягким, а в том, какое влияние оно окажет на дальнейший ход событий. Вся Россия ждала реакции двора на смерть Распутина и задавалась вопросом, каким будет отношение к его убийцам. Теперь она получила ответ. Как она его примет? Не станет ли это последней каплей, не выпустит ли на свободу все темные страсти, не разрушит ли все барьеры?
Наказание убийц, хотя и обоснованное с юридической точки зрения, тем не менее доказывало обществу безмерную верность императрицы памяти Распутина, подтверждая слухи о его влиянии, и вновь демонстрировало беспомощную пассивность императора.
Но самое главное, что будет с Дмитрием? Ссылка на далекий персидский фронт несла в себе определенный элемент риска. Здесь, в Петрограде, он более или менее защищен от покушения приспешников Распутина, но кто знает, что может случиться с ним вдали от дома, в незнакомой обстановке? Им не составит труда устранить его и замести следы.
Так я думала; и если кому то мои мысли покажутся беспорядочными, то такими они и были тогда. Неделю мы все жили между призраком убитого, с одной стороны, и ожиданием краха — с другой. Я никогда — ни до, ни после — не испытывала такого острого ощущения катастрофы. К чувству страха за дорогого человека примешивалось предчувствие неминуемой и непоправимой беды.
— Нужно сказать отцу, — наконец, произнесла я. — Хочешь, я сама ему позвоню?
— Да, — ответил Дмитрий.
Я поднялась и вышла в комнату, где стоял телефон. У ее дверей в небольшом коридоре, ведущем к черному ходу, стоял часовой, которому было приказано следить за телефонными разговорами. Я связалась с Царским Селом, мне ответила наша мачеха княгиня Палей и пошла звать отца.
Дмитрий, который последовал за мной, взял трубку и застыл в ожидании.
— Это я, отец, — сказал он спустя несколько секунд, — я хотел сообщить тебе…
Он запнулся и, всучив мне трубку, беспомощно махнул рукой и вышел из комнаты.
— Алло, — услышала я тихий, спокойный голос отца.
— Это я, Мария, — ответила я, дрожа всем телом.
— А, это ты. Я не знал, что ты уже приехала из Пскова. Когда приедешь к нам?
— Папа, здесь все… не очень хорошо складывается, — произнесла я, не зная, как начать, и глотая душившие меня слезы.
— Что случилось? — спросил он, и теперь в его голосе слышалась тревога. — Дмитрий…
— Да, папа…
— Скажи мне, что произошло…
— Генерал Максимович только что передал ему приказ императора. Дмитрия высылают на персидский фронт. Он должен уехать сегодня вечером в сопровождении адъютанта. В пути он не должен ни с кем встречаться или писать письма.
Слезы мешали мне говорить. Трубка молчала.
— Алло…
— Да, я здесь, — произнес изменившимся голосом отец. — Спроси Дмитрия, хочет ли он, чтобы я приехал; я могу немедленно выехать на машине…
Я повернулась к Дмитрию, который уже вернулся, и повторила вопрос отца.
— Нет, нет! Не нужно. Я не хочу его волновать. Мне будет слишком тяжело с ним прощаться. Я и так причинил ему много горя.
— Папа, Дмитрий не хочет тебя беспокоить, он просит… Дмитрий взял у меня трубку.
— Отец, умоляю тебя, не приезжай. Я доставил тебе столько хлопот и беспокойства.
Отец неважно себя чувствовал. Мы оба знали, что он тяжело переживает события последних дней. Дмитрий не мог больше говорить. Он снова передал трубку мне.
— Это опять я, папа…
— Завтра, как только сможешь, приезжай к нам, слышишь?
— Хорошо, приеду, — ответила я.
Потом Дмитрий сказал еще несколько слов и повесил трубку. Это был их последний разговор; больше они никогда не виделись.
3Мы вернулись в гостиную. Известие о высылке Дмитрия и Юсупова распространилось с небывалой скоростью. Телефон не умолкал, многие приходили лично, чтобы получить точные сведения. Но Дмитрий хотел видеть только самых близких, и Лейминг согласился взять на себя остальных.
Приходили офицеры, которые предлагали спрятать Дмитрия в городе; другие предлагали начать восстание от его имени.
Все эти предложения он выслушивал с глубоким волнением и горечью, умоляя своих особо рьяных защитников не осложнять ситуацию. Он говорил им, что выполнит приказ императора со смирением и покорностью. Вступая в заговор против Распутина, он хотел лишь одного — защитить престол и сейчас не собирается менять свое отношение.
Чуть позже Дмитрию передали, что его хочет видеть граф Кутайсов, адъютант императора, которому поручили сопровождать Дмитрия на Кавказ. Вошел чрезвычайно взволнованный граф. Он был расстроен и возмущен порученным заданием, считал себя тюремщиком и даже не пытался скрывать свои чувства перед Дмитрием, которому в итоге пришлось его успокаивать.
В довершение картины позвольте мне добавить одну деталь: однополчане Кутайсова с таким презрением отнеслись к возложенному на него поручению, что после его возвращения с персидского фронта хотели выгнать графа из полка, и лишь с огромным трудом удалось убедить их этого не делать. По сути, такое отношение было сродни бунту, но в то время все вышло из под контроля, и поэтому эти разговоры никого не удивили.
Около шести вечера объявили о приходе шефа полиции. Он сообщил Дмитрию, что все готово к его отъезду. Специальный поезд отходит с Николаевского вокзала в полночь. Дмитрий поедет в сопровождении Кутайсова и Лейминга, который испросил особого разрешения.
Юсупов уезжал раньше под охраной одного из офицеров Пажеского корпуса.
После отъезда шефа полиции Дмитрий стал собираться. Я осталась одна, в полной растерянности и недоумении. Старое прочное здание, на котором мы строили свои жизни, из которого мы смотрели на мир и думали, что знаем его, — весь смысл нашего существования — рухнуло. Что привело нас к хаосу? Кто выпустил эти темные тайные силы разрушения? Где справедливость? Как нужно было поступить? На чьей стороне правда — на стороне Дмитрия или Царского Села, где правит в одиночестве неуравновешенная женщина?
Я не смогла найти ответы на эти вопросы. Но мне хотелось иметь веру в будущее. Склоняя голову перед поспешным поступком брата, я хотела верить, что его страшная жертва была ненапрасной.