бы этого изречения.
– Впервые вижу такой калибр, но уверен, что мои ребята смогут установить, из какого пистолета или револьвера был выстрел, – сказал Глесон.
– Вам не кажется это странным, мистер Глесон? – спросил Юлиан.
– Что именно?
– Что пуля так выгодно появилась. Словно из ниоткуда.
– Она не могла появиться из ниоткуда. Выстрел был – мы установили этот факт. А то, что не смогли найти сами, подчёркивает лишь нашу неусмотрительность.
– И всё же. С какой целью Моритц Зенхайзер прислал её именно мне?
Юлиан понимал, что Глесон не знал ответа, но больше спросить было не у кого.
– Разве это имеет значение? Мы получили ценную улику. Так что давай порадуемся. У нас в последнее время не так много причин для радости, не так ли?
Их вообще не было. Ни одной. Прошло два дня, но Юлиан испытывал такую же подавленность, как и в день конфликта с Браво.
– Мы должны быть внимательней, – сказал Юлиан.
– И я много раз тебе об этом говорил. Почему Моритц Лютнер ввалился в мой кабинет с требовнием тебя арестовать?
Слова Пенелопы были правдивы – её отец и впрямь донёс в полицию.
– Он думает, что я украл их вазу, – спокойно ответил Юлиан.
В какой-то мере он даже начинал гордиться этим.
– А ты украл? – подозрительным тоном спросил Глесон.
Юлиану не хотелось разговаривать на эту тему, но Уэствуд имел право знать правду.
– Вы же знаете, что я не способен на это.
– Я сказал Лютнеру так же и не принял его заявление. За неимением доказательств. В ответ он громко оповестил меня, что будет обращаться в выше стощие органы.
– Департамент?
– Посмотрел бы я, как он туда приходит и обвиняет несовершеннолетнего юношу в краже вазы. Напоминаю – эта организация занимается серийными убийцами и террористами.
Это могло бы быть весело, но в этой обстановке. Пенелопа упоминала, что герр Моритц способен сделать и ей, и Юлиану очень плохо, и оснований не верить ей не было, потому что она хорошо знала своего отца.
– Из-за этого я расстался с Пенелопой, – сказал Юлиан.
– Неудивительно… Моритц Лютнер всегда отличался крутым нравом. Если я могу чем-то поддержать тебя, ты только скажи.
– Как вы упомянули – полиция не занимается вазами.
– Я не об этом. Я имею в виду моральную поддержку.
– Я чувствую себя нормально, – соврал Юлиан.
Он не видел никакого смысла раскрывать кому-то свою душу, потому что поддержка с использованием банальных мотивирующих фраз никогда и никому не помогала.
– Вы можете сделать для меня фотографию этой пули? – спросил Юлиан, сделав вид, что он действительно чувствует себя хорошо.
– Зачем тебе?
– У меня появилась одна идея.
Глесон бросил подозрительный взгляд в сторону Юлиана. Он не стал спрашивать, что это за идея, потому что понимал, что не одобрит её. Изобразив понимающее лицо, он поднялся и вытащил из своего шкафа фотоаппарат мгновенной печати.
Покидая «Аттилу» последний раз, Юлиан был уверен, что уже ничто не заставит его вернуться сюда. Но судьба распорядилась иначе – и уже сегодня Юлиан открывал дверь в эту лавку.
Ему совсем не хотелось видеть Ганса Сорвенгера, но он был единственным знакомым Юлиана, который разбирался в антиквариате. А значит, он мог помочь.
Зайдя внутрь, Юлиан не увидел хозяина. Внутреннее убранство помещения совсем не изменилось за эти дни – всё те же шкафы с пистолетами, стеллажи с монетами и полки с книгами. На прилавке, гордо и одиноко сидел серый горностай, игриво виляющий своим хвостом и наглыми глазами изучающий Юлиана.
– Герр Сорвенгер! – громко крикнул он, но никто ему не ответил.
Юлиану не оставалось ничего другого, кроме как заглянуть в соседнюю комнату, в которой ранее ему не приходилось бывать. Она отличалась от главного помещения. Прежде всего размерами, но и товар тут был совсем другой. Тут находились искусственные черепа, миниатюрные корабли, скелеты животных и слепки чьих-то ног. Юлиану стало немного жутко, но в это время его окликнул голос Сорвенгера:
– Я здесь!
Звук доносился из главного помещения, что удивило Юлиана, потому что он никого, кроме горностая и попугая там не видел. Скорее всего, из-за своих проблем он стал рассеянным и невнимательным, поэтому решил не придавать этому никакого значения.
Выйдя из комнаты со скелетами и черепами, он встретился с хозяином лавки с глазу на глаз.
– Опять вы? – спросил Сорвенгер.
– Извините, если я доставляю вам неудобства.
– Вы всё-таки решили что-то купить?
К сожалению, Юлиану было нечем порадовать хозяина лавки.
– Я здесь по другому вопросу.
Сорвенгер демонстративно развёл руками и вернулся за прилавок.
– Вы опять пришли за консультацией? – спросил он.
– Вы же разбираетесь в оружии?
Юлиану всё ещё было тревожно находиться подле человека с этой фамилией. Кроме фамилии Ганса и Якоба объединяло поразительное внешнее сходство, что добавляло ещё большей неприязни.
– Это антикварная лавка, а не оружейная.
– Но вы же продаёте раритетные револьверы.
Ганс Сорвенгер бросил взгляд в сторону шкафа с оружием, после чего ироничным тоном ответил:
– Это игрушки. Болванки. Когда-то они были настоящим оружием, но ныне, по сути, это выставочные образцы. Никто не позволил бы мне продавать огнестрельное оружие без надлежащей лицензии. Ганс Сорвенгер не хочет сидеть в тюрьме, как его брат.
Юлиан вытащил из внутреннего кармана пальто фотографию, сделанную Глесоном, и положил на стол перед Сорвенгером. Тот непонимающе посмотрел на неё и спросил:
– Что это?
– Это фотография пули.
– Зачем она мне?
– Вы можете определить, какому оружию она принадлежала?
Сорвенгер, не скрывая своей недоверчивости, поднял фотографию и принялся рассматривать её. Делал он это достаточно поверхностно, не используя ни очков, ни лупы, что выглядело сродни оскорблению.
Юлиан посчитал, что зря сюда пришёл и уже приготовился забрать фотокарточку и уйти отсюда, но Сорвенгер наконец заговорил:
– Это очень редкий образец. Зачем вам название оружия?
– Это имеет какое-то значение?
– Для меня, как знатока револьверов XIX века, несомненно, да. Хотите сделать подарок своему деду?
Юлиан мог сказать, что так оно и есть, но поведение Сорвенгера заставило выпалить неожиданно правду:
– Если я скажу, что именно эта пуля убила Густава Забитцера, вы поверите?
Глядя в глаза Юлиана, хозяин лавки улыбнулся.
– Если вы хотите, чтобы это осталось втайне, то пусть так оно и будет.
Конечно, Сорвенгер не поверил. Юлиан на это и не рассчитывал.
– Пуля от эксклюзивного револьвера «Кольт Уокер», – сообщил Ганс. – Вернее, одного из его вариантов, созданного специально для отстрела оборотней в 1849 году. От оригинального Уокер его отличает длина ствола, увеличенная начальная скорость полёта пули и больший калибр. Штука очень редкая в Союзе Шмельтцера,