— Вроде неплохо получи… — Самодовольное заявление Андраса прервало падение здоровенной ветки в руку толщиной, со знанием дела приземлившейся прямо ему на голову.
Вопреки ожиданиям Йена и испуганно дернувшихся эльфов, демон нисколько не пострадал, поскольку прилетевший в него древесный снаряд тут же рассыпался мелкой серой пылью, на глазах истлевая и оседая на траву.
— А-а-а… Это что ещё? — Лаэф осторожно отступил от сыплющегося ему на башмаки пепла и вопрошающе уставился на друзей и в особенности на озадаченного демона.
Ответ последнего вновь оказался заглушен — откуда-то сверху совсем рядом с ними с треском обрушилось ещё несколько здоровенных ветвей, а сразу вслед за этим ближайший к стоящей полукругом компании сосновый ствол с резким грохотом, больше похожим на взрыв, надломился почти у самого корня и начал заваливаться на Фаддиля.
— Блядь! — рявкнул Андрас, бросившись к эльфу и мощным рывком сдергивая его вместе с женой с траектории падения. — Все в пещеру! Живо!
Выкрикнув приказ, Андрас принялся подталкивать засуетившихся напарников, затылком ощущая, как вся роща за спиной приходит в движение. Ещё один угрожающий низкий стон, переходящий в едва уловимую слухом вибрацию, оповестил округу о том, что все происходящее было лишь предвестником основной катастрофы, и неподалеку рухнули ещё два дерева, одно из которых чуть не придавило ногу успевшему отпрыгнуть Йену.
Тому удалось отпрыгнуть, растянувшись при этом на земле. Но радость от мимолётного успеха оказалась недолгой: стоило ему лишь попытаться вскочить на ноги, уперевшись руками в землю, как та под его ладонями начала стремительно расползаться, превращаясь в сухой белый пепел, столь невесомый и вязкий, что действовал не хуже зыбучих песков. С воплем откатившись в сторону, хакер все же оказался на ногах и успел отскочить от белесого пятна, стремительно распространявшегося в его сторону и грозившего вот-вот отрезать им вход в пещеру, слившись с несколькими такими же пятнами, возникшими слева и справа. Глядя на то, как надвигается на них непонятная субстанция, по дороге поглощая и превращая в серую пыль траву и парочку невысоких кустов, Йен с затаенным страхом осмотрел собственные ладони, соприкоснувшиеся с этим нечто, которое вполне могло оказаться чем-то вроде кислоты. Несмотря на заметную дрожь, пальцы вроде бы оставались на месте, но на этом хорошие новости заканчивались.
Заметив Лаэфа, в ужасе отступавшего от надвигающейся на него непонятной угрозы, Йен чертыхнулся и, раздумывая всего какое-то мгновение, кинулся наперерез, надеясь преодолеть белесую трясину за счёт собственной скорости.
Поначалу незамысловатая идея вроде бы сработала: ломкие белые хлопья, ещё недавно бывшие листьями, корнями и землей, расползались под ногами, но все-таки выдерживали, позволив Йену продвинуться вперёд на несколько метров, но, сделав третий по счету шаг, парень понял, что коварная белесая мерзость неотвратимо побеждает, утягивая его вниз. Из последних сил хакеру тем не менее удалось дотянуться до накидки Лаэфа, намертво вцепившись в неё руками. Запоздало он подумал, что сделал тем самым только хуже, увлекая их обоих вниз на верную смерть.
Серая бездна сомкнулась над головой мгновенно. Хакер успел лишь зажмуриться и приготовился к неизбежному, рассчитывая задержать дыхание как можно дольше, чтобы не задохнуться слишком быстро, но так и не успел долететь до невидимого дна пропасти, когда чья-то стальная хватка вздернула его за плечо и с невероятной силой швырнула в сторону темнеющего входа в пещеру. А дальше вновь было ощущение полёта и темнота.
***
Переполошенное чем-то чудовищным зверье, населявшее тихую некогда рощу, где и волк-то бывал нечастым гостем, что уж говорить про эльфов или иных двуногих, в ужасе разбегалось, стремясь как можно скорее покинуть свое пристанище.
Лишь одни глаза не выражали всеобщей паники и неотрывно следили за их стремительно увядающим домом, разом будто лишившимся всех красок жизни. Глаза эти принадлежали огромному чёрному ворону, уже битый час сидевшему на дереве недалеко от входа в волшебный грот. То, что грот был именно что волшебным, ворон знал точно — вонь странной, но такой знакомой эльфийской магии он чувствовал всеми своими перьями.
Ворон был стар и не отличался добродушием, а мучивший его последние лет триста ревматизм и постоянный зуд в крыльях, который, по его мнению, наверняка был чем-то безнадёжно неизлечимым, делал птицу тем более раздражительной. Плохому настроению также способствовала необходимость без движения сидеть на ветке и ждать. Однако перспектива куда-то лететь и в этом где-то невесть чем заниматься вызывала ещё большее отторжение, поэтому ворон предпочитал скучать. А от скуки и неподвижности, кои он считал достоянием существ исключительно мудрых, долгоживущих и высокоразвитых, ворон наблюдал и подмечал многое.
К примеру, день назад видел он двоих, вышедших из разящей эльфийской волшбой пещеры и ушедших по дороге в места, где и эльфов и их проклятого колдовства было много раз больше. Наблюдать за путниками, а тем более подслушивать их разговоры, было чуть веселее, чем сутки напролет зыркать за тупыми белками и их прятанками, выклевывать которые ворону до смерти надоело.
Но там, куда держали путь тупые двуногие, располагался город, полный гадких эльфов и их колдунов, а этого ворон терпеть не мог: злобная волшба лесных отродий била молниями и чуть не лишила его рассудка, стоило лишь разок попробовать приблизиться к каменным идолам, охранявшим пещеру. Так что ворон принял решение остаться там, где сидел, и посмотреть, что будет дальше. К тому же одна из белок, серая с подпалинами, которую он про себя окрестил Марекой и которая раздражала его менее прочих своих товарок, как раз припрятала в дупле по соседству весьма аппетитный орех.
И вот, как это всегда и бывало, его ожидание принесло свои плоды. Двуногие вернулись день спустя, вывалившись прямо из воздуха, и было их уже не двое, а сразу пятеро. Или четыре с половиной — полумертвая эльфийка вороном за полноценную единицу не считалась. И тут же вслед за безмозглыми человеками пришла беда — растревоженная земля под ними, застонав от терзающей её боли, стала превращаться в зыбкий песок, затягивающий и поглощающий в себя все, до чего мог дотянуться.
Понаблюдать за гибелью что людей, что эльфов ворон бы не отказался, в его памяти до сих пор как живые воскресали поля былых великих сражений, устланные телами павших воинов. И если кто иной назвал бы подобные картины далёкого прошлого трагедией, то был бы тот глуп, как и все люди. А для него же, ворона, подобные места были и лучше, и милее любой пиршественной залы. Но только от людей никогда не стоит ожидать ничего хорошего, особенно если ты ворон. Вот и сейчас творящееся внизу бедствие принялось распространяться все дальше, грозя поглотить собой всю рощу.
Ворон впервые ощутил беспокойство и нервно переступил лапами, пронзительно каркнув, когда дерево под ним почернело и обуглилось, но не опало пылью, как остальные, а немыслимым образом изогнулось, словно мучимое судорогой, да так и застыло.
Понаблюдав ещё за глупыми и беспомощными существами, копошащимися внизу, ворон с разочарованием отметил, что умирать посреди песчаного моря те, похоже, не собираются. Сначала один из этих глупых двуногих обратился в какое-то чудовище и, барахтаясь и проваливаясь по самую шею, все же добрался до своих спутников, двух из которых, уцепившихся друг за друга мёртвой хваткой, одним махом зашвырнул в чрево пещеры, после чего подхватил оставшихся и, выбиваясь из сил, попытался выбраться следом.
Птица с недоверием смотрела на старания бывшего двуногого и раздражённо щёлкнула клювом, когда тому удалось-таки сначала затолкать под своды каменной толщи оставшихся трех эльфов, а потом, ревя как настоящий зверь и оставляя глубокие борозды на стражах-истуканах по бокам от входа, забраться внутрь самому.
Ворон был раздражен: какая прекрасная могла быть добыча! Ну да ничего, пусть им, двуногим, сегодня удалось обмануть судьбу, но даже если эти выжили, он свое все равно получит. С такими мыслями он ещё раз зыркнул по сторонам, наблюдая, как вокруг выворачиваются из земли и истлевают на ветру корни огромных вековых сосен, и спустя пару грузных взмахов огромных чёрных крыльев сорвался с облюбованного насеста и полетел прочь по насущным вороньим делам.