Читать интересную книгу Гибель Византии - Александр Артищев

Ликованию византийцев на Морских стенах Константинополя не было предела. На глазах у всех маленькая эскадра прокладывала себе путь в густом скоплении вражеских кораблей, из которых не менее полутора десятка галер уже горело или тонуло в море, а остальные беспорядочно сновали из стороны в сторону, как птицы в переполошенном курятнике.

Горожане радостно обнимались и покатываясь со смеху, указывали пальцами на противоположный берег, где металась, беснуясь от ярости, маленькая фигурка верхом на белом скакуне. Некоторые, повернувшись к берегу спиной, спускали штаны и показывали врагу свои голые зады, подпрыгивая и похлопывая по ним. Столь неприкрытое глумление вызывало у турок яростные крики и, теряя головы от злости, они пытались дометнуть до стен копья и стрелы. Но расстояние было слишком велико.

Торжествующее выражение не покидало лицо василевса. Еле сдерживая улыбку, он повернулся к Луке Нотару.

— Когда корабли приблизятся, прикажешь опустить Цепь на один пролёт и выслать в поддержку пять галер под началом Тревизано.

— Это слишком опасно, государь. Османские корабли только и ждут момента, чтобы прорваться в залив.

— Что же ты предлагаешь? Бросить наших храбрецов на произвол судьбы?

— Отнюдь. Корабли укроются в гавани Феодосия: подступы к ней простреливаются с башен и там они будут в полной безопасности. С наступлением же сумерек, под защитой стенных камнемётов, они проследуют вдоль берега до входа в Золотой Рог, где их и примут под конвой венецианские галеры.

— Мне нравится твой совет, — согласился василевс.

Предложение Нотара было хорошо продуманным, но довести его до сведения сражающихся мореходов оказалось непростым делом: на кораблях не замечали отчаянных усилий сигнальщиков на башнях или, в горячке боя, просто не успевали расшифровать условные знаки разноцветных флажков.

Турки предприняли ещё одну бесполезную попытку сломить сопротивление христиан. Палда-паша сорвал себе глотку, пытаясь собрать вокруг себя разрозненные корабли, вдохнуть боевой дух в объятые паникой экипажи судов. Он взывал к доблести и мужеству, обещал награду или смерть на колу и на плахе, напоминал о радостях битвы и об ожидающем смельчаков загробном блаженстве. Его бирема, как ткацкий челнок, сновала сновала вдоль линии боя, с каждым поворотом увлекая за собой всё больший хвост галер с оправившимися от растерянности командирами. Османские суда сгруппировались и вновь, мешая и преграждая путь друг другу, помчались на уже изрядно потрепанные корабли христиан.

Атака захлебнулась точно так же, как и в предыдущие разы. Поспешное отступление увлекло за собой и бирему предводителя, который, стоя на мостике, осыпал проклятиями трусость своих подчиненных.

— Да падут на ваши головы все кары небесные! — вопил он, размахивая кривым отточенным мечом. — Но если даже Аллах простит, то я вам никогда не спущу!

— Ах ты, собака болгарская! — прошипел капитан одной из удирающих галер, которая как раз проплывала мимо адмиральского судна. — Прикинулся правоверным, чтобы руками нечестивых истреблять нас?

Он выхватил у солдата пращу, вложил в неё камень и быстро завертел над головой.

Яркая вспышка боли ослепила флотоводца. Он вскрикнул, схватился за лицо и ощутил струйку крови у себя между пальцами. Мучительная боль сводила глазницу; Палда-паша понял, что свет навсегда померк в его правом глазе. Тихо застонав, он опустился на палубный настил и впал в беспамятство.

На юго-восточной части Константинополя, среди части османского флота, ещё не снявшегося с якорей, возникла паника. Экипажи спешно рубили якорные канаты и бросались за весла, торопясь поскорее уйти с дороги с рвущихся вперед неприятельских кораблей, а также турецких галер, которые преследуя врага, в слепой ярости уже не разбирая, таранили борта судов своих единоверцев, если те оказывались у них на пути.

Хотя запасы ядер и пороха быстро иссякали, «Святой Павел» по-прежнему продолжал отбиваться от врага, не щадя своей огневой мощи. Но наиболее устрашающее действие производило жидкое пламя.

Греческий огонь — оружие, на протяжении восьми веков, не раз выручавшее Империю в морских сражениях; неугасимая смесь, способная гореть на воде и под слоем песка; стараниями византийских мастеров доведённая почти до совершенства — и в тот день переломил неблагоприятный ход событий.

К трем часам полполудня сражение начало затихать. Разгром османского флота, лишенного к тому же своего предводителя, был настолько внушителен, что оставшиеся военачальники уже более не помышляли о противостоянии.

Грохоча ржавыми звеньями, часть заградительной цепи сползла глубоко в воду. К образовавшемуся проходу приблизились высланные навстречу венецианские галеры, но в том уже не было необходимости: наученные горьким опытом, турецкие суда остерегались подходить на пушечный выстрел. Византийский корабль сманеврировал, пропуская генуэзцев вперед и выпустив в сторону моря прощальный залп, последовал за ними.

Колокольный звон величаво плыл над Константинополем. Со стен ему вторило ухание пушек и торжественное пение фанфар. На башнях распускались полотнища стягов, в воду летели охапки цветов. Под звуки священной литургии ворота храма Святой Софии медленно распахнулись, пропуская процессию священослужителей, несущих впереди крестного хода икону Богоматери. При виде святыни народ опускался на колени, славил и благодарил, не спуская увлажнённых глаз с её строгого в своей простоте лика.

Четыре корабля медленно плыли вдоль Золотого Рога. Ликование горожан взбодрило измученных моряков и с их лиц ушли остатки боевого запала и ожесточенности. Вёсла с новой силой опускались в воду; солдаты выстраивались вдоль бортов, махали встречающим касками и руками; выставляли напоказ изрубленное и окровавленное оружие.

Ноги почти не держали Флатанела. Он опустился на ступеньку мостика, обеими руками снял с головы тяжёлый шлем. Случайно встретился глазами с критянином, который оседлав свою катапульту, нежно, как женщину, гладил ее по бокам.

— Где Анисим? Где этот негодный канонир? — внезапно вспомнил он. — Я задолжал ему один золотой.

Стоящий рядом адъютант заботливо баюкал свою повреждённую стрелой руку. Вопроса он не расслышал и честно в этом признался.

— Анисим. Старик. Тот самый, кто с первого выстрела подбил турецкий флагман.

Адъютант подумал и пожал плечами.

— Где-нибудь там, — равнодушно кивнул он в сторону уложенных возле мачты тел погибших. — Среди раненых и прочих я его не видел.

Капитан глубоко вздохнул.

— Жаль. Значит, награда ему и впрямь не понадобилась.

— Не надо скорбеть о нём. Его ждет высшая награда на небесах!

Священник, стоящий на коленях подле мертвых, повернул к Флатанелу свое покрытое гарью лицо, по цвету мало отличающееся от черной сутаны и значительно поднял указательный палец к верху.

На пристани солдаты еле сдерживали напор возбуждённой толпы. Каждому хотелось протиснуться вперед, дотронуться рукой до героев или хотя бы досыта насмотреться на них. Раненых заботливо укладывали на груженные соломой возки и оберегая от малейших толчков, быстро везли в госпитали при монастырях. Целый отряд плакальщиц окружил погибших. Громко причитая, они смывали копоть и кровь с холодеющих лиц, укутывали тела в белоснежные полотнища саванов. Тем же, кто мог самостоятельно передвигаться и не нуждался в срочном врачевании, на улицах устраивали торжественные встречи, напоминающие чествование триумфаторов во времена древнего Рима.

Выбрасывая в воздух клубы чёрного дыма, медленно догорали остовы турецких кораблей. Множество моряков погибло в огне и в воде; обезображенные трупы густо устилали палубы. Несколько сот несчастных ещё держалось на плаву, но их мольбы о спасении оставались без ответа. Повреждённые галеры торопились к мелководью, чтобы там, вблизи от берегов, зализать свои раны; остальные, слабо полоща веслами, бесцельно бороздили акваторию моря.

Когда, перекрывая проход, заградительная цепь вернулась на своё место, Мехмед дико взвизгнул, пришпорил коня и помчался обратно в лагерь. Ворвавшись в свой шатёр, он рухнул на ложе, в слепой ярости молотя подушки кулаками. Затем, не успев отдышаться, с такой силой ударил в гонг, что серебрянная цепочка лопнула и диск, громко звеня, покатился по полу.

— Позвать сюда всех пашей и беев! — крикнул он выросшему в дверях начальнику охраны.

Низко кланяясь, военачальники и царедворцы поочередно входили в шатёр и толпясь у входа, чуть ли не прячась за спинами друг друга, стыдливо отворачивались, стараясь не попасть под испепеляющий взгляд молодого владыки.

— Что же вы молчите? — язвительно осведомился Мехмед. — Вам наверное есть, что рассказать своему господину!