Читать интересную книгу Смерть на выбор - Марианна Баконина

Нина застонала и попыталась подняться: надо поправить измазанную неведомо чем рогожку-ветошку, а заодно проверить оковы на прочность. Она с трудом встала, бронзовый и почти мелодичный звон напомнил о музыке, слышанной совсем недавно. Два шага в сторону — цепи держатся и в стене, и на руках. Зато определилось пространство для маневра: два шага налево, два шага направо. Прогулки по камере — излюбленное развлечение невинных узников — отменяются. Пришлось сесть и заняться воспоминаниями. Она отчетливо помнила собственное имя, фамилию, род занятий, помнила, где работает, помнила, как зовут маму, отца и мужа, помнила о кинжалах, поисками которых занимается супруг, помнила, что была на работе. Далее — пустота, провал. Провал, который следует заполнить.

Думать не получалось. Вместо связных воспоминаний мелькание и кружение перед глазами и свист в ушах. Она сжала виски. Не помогает. Тряхнула головой, так что заболела шея. Тоже без толку. Круги перед глазами стали отчетливее. Мыслей по-прежнему никаких. Мозг отказывался повиноваться. Впервые в жизни. И все. И страх. Кто-то провел хирургическую мини-операцию в ее голове — ампутировал кусочек жизни. А она даже не знает, большой или маленький кусочек ее собственной жизни украден неизвестным и умелым эскулапом. Слезы потекли сами собой — она плакала от страха, от сознания собственного бессилия, она плакала в бессильной ярости. И при этом смотрела на себя словно со стороны: девица в джинсах и свитере сидит на рваном одеяле, прикована к стене антикварными кандалами, стена же тоже часть антикварной темницы. Сидит, плачет и ничегошеньки не понимает. Все вместе более всего походит на бред шизофреника.

Она плакала так горько и долго, что совсем отключилась от происходящего и не заметила, как и когда в темницу вошел мужчина в свободном азиатском одеянии. Такие хлопчатые шаровары и рубахи носят повсюду на Ближнем Востоке, от Ирана до Магриба. Очень удобно при жаре. Специалист-этнограф по неуловимым тонкостям кроя и отделки сможет отличить шальвары, шитые в Сирии, от тех, что произвели в пограничной северо-западной провинции Пакистана. Нина специалистом такого уровня не была. По крайней мере в тот момент, после ампутации памяти. Она все еще продолжала всхлипывать, а заодно тупо смотрела на незваного гостя.

Лицо до боли знакомое — красивое лицо с чеканным профилем. Лицо меднотелого богатыря Рустама, прямой, открытый взгляд, брови вразлет, твердый очерк губ. Красавец мужчина, без всяких скидок. Такого хочется попросить о помощи, именно такие в свободное от основной работы время занимаются спасением вдов и сирот. А Нина и была невинно обиженной сироткой.

— Кто вы?

— Вы хотите знать мое имя? — Голос глубокий, убаюкивающий. Тоже рыцарственный.

— Ну да, имя…

— Земное имя — пустяк. Я — самит, молчащий.

Ответ слишком трудный для полупарализованного мозга.

— То есть вы говорить не любите? — Она задала очередной глупый вопрос и сама удивилась, что заставляет ее мирно бредить, в то время как нормальный человек, брошенный в узилище, уже давно кричал бы и требовал объяснений. Нина поискала внутри себя эмоции, ответственные за крик. Не нашла. Молчащий самит, как и положено, молчал.

— Вы пришли, чтобы молчать?

— Я пришел, чтобы разъяснить уже принесенное знание.

У Нины снова закружилась голова. Самит, молчащий, что-то разъясняет. Речь идет о вещах до жути знакомых. Она уже слышала или читала где-то об этом. Свист в ушах стал сильнее, круги в глазах плодились и множились.

— Постойте, это не самое главное…

— Вы ошибаетесь, — сурово оборвал ее посетитель с обликом благородного рыцаря.

— А зачем вы пришли сюда, ко мне? Тоже чтобы разъяснять?

— Конечно… — Как чисто азиат говорит по-русски. И она определенно видела его раньше, причем совсем недавно. Опустевший кусочек памяти начал потихоньку заполняться, думать стало проще даже под аккомпанемент невыносимого свиста. Во всяком случае, думать о том, что следует узнать у пришельца.

— Тогда действуйте… Как я сюда попала?

— Вас привезли мои люди.

Он действительно готов отвечать на вопросы! Нина заторопилась и теперь говорила чуть захлебываясь:

— Кто? И зачем? И к чему весь этот антураж? И что вам от меня надо?

Молчащий помалкивал. То ли не знал, с чего начать, то ли решил, что одного ответа более чем достаточно.

— Кто вы? И что вам нужно? И где я нахожусь?

— Не спешите… У вас же и так голова кружится…

— Откуда вы знаете? — опешила девушка.

— Так всегда бывает после аханджа. Сначала прекрасная музыка, потом небытие, потом немного кружится голова… Это скоро пройдет…

— Вы меня, вы меня от… отравили? — Она почему-то вдруг стала заикаться.

— Какой же это яд, это, наоборот, лекарство, — сухо усмехнулся молчащий.

— Ага, лекарство от ума, вроде аминазина… Чтоб ничего не помнить и не знать!

— Просто непристойные сравнения — грубая оглушающая химия и древние рецепты, создающие иную жизнь… И вообще, некогда спорить. Я хочу задать вам несколько вопросов… Если вы ответите удовлетворительно, вас немедленно отпустят. Хорошо?

— Освободительный экзамен. — Он оказался прав: мелькание прекратилось, Нина даже смогла сосредоточиться. — Я отвечу, если смогу… — Она облизала губы.

— Договорились, только не торопитесь. Вопрос такой: что вы знаете об ассасинах?

— О ком, о ком?

— Об ассасинах, — терпеливо повторил молчащий.

Девушка пожала плечами, теперь разум вернулся к ней, и маразм происходящего — цепи, темница, рыцарь в белых шароварах и вопросы об ассасинах — казался глупым розыгрышем.

— Что я знаю? Что и все: это политические или наемные убийцы, слово происходит от арабского хашиш — трава, и…

— Я же просил не торопиться. Подумайте как следует. — Посетитель пятился к двери, не отводя глаз. — Я вернусь, а вы подумайте как следует, я же могу заставить вас отвечать, и вы это знаете.

Лязгнул замок, и вновь наступила тишина. Теперь уже не разбавленная ее собственным внутренним свистом.

Нина опять вскочила — сколько ее тут держат, сколько еще собираются продержать в этих железах, как Стеньку Разина? Она опять заметила царапины на руках. Кровь перемешана с ржавчиной, вполне может начаться заражение крови. Зачем понадобились глупые театральные эффекты? Зачем ее сюда приволокли? Зачем оборудовали декоративную темницу? Ведь специально искали — чтоб ни окон, ни бетона, цепи ковали опять же таки. Ее возмущенный разум просто кипел. Слез не было, — наверное, выкипели.

Весна совершенно неожиданно превратилась в зиму. Еще вчера небо голубело, лужицы блестели, и всем казалось, что можно позабыть о промозглой сырости, свинцовых тучах и снегопадах. Мерзнуть в марте гораздо тяжелее, чем в январе, возникает чувство, что тебя несправедливо обидели, наказали незаслуженно, к тому же лишили права на апелляцию и помилование.

Максим оставил машину на переполненной транспортом улице Каляева, она же Захарьевская. Личные и казенные милицейские колеса, построенные в аккуратные ряды, тянулись почти до Потемкинской, то есть были гораздо длиннее дома, издавна прозванного «Большим». Правда, во всех городах России эти дома называют большими, и непосредственно с размерами и архитектурой прозвище сие не связано. Просто дань уважения или другая дань.

Постоянно-временный, годный на три месяца, пропуск в милицейскую часть дома на Литейном Максиму выписал Фомин, как и другим особо приближенным журналистам-криминальщикам. Дежурный у входа внимательно поглядел на картонку с фотографией и кивнул. Далее бегом по лестнице — мимо прежнего покровителя правоохранительных органов. Бюст Феликса Эдмундовича Дзержинского, поставленный на парадной лестнице ГУВД, пережил все реформы и реорганизации. Из кабинетов фотографии и портреты железного чекиста с узкими глазами и узкой бородой убрали. Вероятно, для того, чтобы не обвиняли каждого конкретного хозяина того или иного служебного помещения в болезненном и безрассудном пристрастии к старине и ее преданиям. А общественный, лестничный, Дзержинский удержался. То ли как знак корпоративной солидарности, то ли потому, что его почитали талисманом для защитников права и порядка. Ведь при любой власти тем, кто держит карающий меч правосудия, не помешают холодные головы, горячие сердца и чистые руки. Впрочем, журналист, мчавшийся в пресс-центр ГУВД, менее всего думал о том, каковы головы, сердца и руки у тех, кто сидит в комнатах, мимо которых он пробегал.

Фомина на рабочем месте не было. Милая девушка-прапорщик, ласково улыбаясь, объяснила, что начальство в лице Александра Витольдовича Фомина с утра вызвали к руководству и более она информацией не владеет.

Максим толкнулся еще в несколько кабинетов. С тем же успехом. Некоторые двери были попросту заперты, а там, где по должности прилагались секретарши с приемными, девушки отделывались все теми же отговорками. Рядовые сотрудники отделов и подразделений также знать ничего не знали, ведать не ведали. Тем более не знали они о том, как идет расследование убийства господина Батинкова. Все связанные с этим расследованием как раз и были вознесены в высшие сферы. Остальные же занимались рутинной работой.