— Если бы ты не пилила меня насчёт квартиры, то она бы была жива. И пенсия её бы капала, и помогала бы нам с ребёнком, и на похороны тратиться не пришлось бы.
— Закопал бы в лесу и всё, — пренебрежительно фыркнула Людочка, дёрнув плечом.
От движения сосок выскользнул изо рта младенца и тот обиженно запищал. Та раздражённо сунула его обратно и ребёнок зачмокал.
Мне стало понятно, от кого Эдик наслушался про лес, когда кричал мне в пылу ссоры, что закопает как собаку. В душе поднялась горечь и тени словно сгустились, надвигаясь из углов к кровати и стоящему сыну.
— Умная сильно? — зло зашипел Эдик. — Мне бабка бы этого никогда не простила. Родственники из деревни понаехали, нужно было сделать всё по-людски. Бабка мне и раньше говорила, что дом отпишет, потому что не прогуляю наследство как другие детки. Она меня самым путёвым считает, а на родню остальную злится. На похоронах пообещала, что сделает это, чтобы и её достойно похоронил. Так что, когда в следующий раз в деревню поедем, нос сильно не криви. Нужно узнать, отписала ли, а если нет, нотариуса привезти, чтобы всё оформить.
Ого! Для меня стало откровением, что Эдик общается с бабкой. Я со всеми прервала отношения. Сначала меня вся родня осудила из-за развода и не хотели видеть. Но слетелись как вороньё после смерти тёти, когда она отписала мне квартиру. Уговаривали продать её и вернуться в деревню. Помочь с ремонтом дома. И у всех братьев и сестёр тут же образовались денежные затруднения, которые они хотели решить за мой счёт. Ведь не справедливо, что мне всё наследство досталось.
«Надо разделить поровну! Поступить по совести!» — твердили мне на все лады.
Не знаю, как я тогда не дрогнула. Спасло понимание, что это будет наследство Эдика и я не имею права его разбазаривать. Хотела для сына лучшего, чтобы жил в городе, учился, не знал тяжёлого труда.
Отказалась продавать, оставить квартиру мне было решение тёти и её право. На меня разобиделись, вёдра грязи вылили. Попытались судиться, но ничего не вышло. В итоге опять исчезли с горизонта. Эдик о родне знал, но ни слова мне не говорил, что общается с ними.
— Да сдалась тебе эта деревня и их развалюха! — воскликнула невестка.
— Дом — развалюха, согласен, но участок большой и земли два гектара под огородами. Так что будь добра, умасливай старуху.
— Ещё чего! — задрала нос Людочка.
— Шубу хочешь? Куплю, если напишет дарственную.
Слово «шуба» произвело магическое действие и лицо невестки просветлело.
А Эдик продолжил распекать супругу:
— Будь ты умнее — и насчёт матери бы мне мозги не выносила. Она ночью и к ребёнку бы вставала, и тебе с ним днём помогала. Ведь нелегко же всё одной, — сел рядом с женой и погладил её по руке.
— Нелегко. Всё на мне! — тяжело вздохнула невестка и стала оправдываться: — Гормоны. Видеть её не могла. Как ходит, шаркая ногами, как гремит кастрюлями, когда я сплю. И противно было, она же уборщица. Возюкается в грязи, а потом всё в дом несёт и к еде прикасается. Я же не знала, хорошо ли руки она мыла после всего. И меня тошнило!
— Ну, знаешь! — отдёрнул руку Эдик. — Это был токсикоз. У меня от стряпни матери ни разу изжоги даже не было, а после твоей я уже сколько раз расстройством маялся. Сама бы их почаще мыла.
— Готовь тогда сам, если не нравится! — разобиделась Людочка.
— А работать ты за меня будешь? — накинулся на неё сын.
Они начали собачиться, а мне так противно стало. Захотелось оказаться подальше от них.
Тени сгустились и их голоса стали отдаляться, смешиваясь, превращаясь в какофонию звуков, а потом всё заволокло тьмой и меня закружило.
Села рывком на постели, чувствуя лёгкое головокружение и горечь во рту.
— Простите, что разбудила! Его сиятельство уже несколько раз спрашивал о вас. И я взяла не себя смелость… — затараторила Таша, закрепляя подхватами раздвинутые шторы.
Из окна лился солнечный свет, вызывая резь в глазах. Заморгала, прикрыв их ладонью.
Слишком резкий был переход из сна в реальность. От болтовни Таши воспоминания о прошлой жизни теряли яркость, отходя на второй план. Не знаю, сон это был или я действительно смогла заглянуть в другой мир и увидеть, что там происходит, но возвращаться к той жизни не хотелось. Даже за сына душа больше не болела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Эдик, Людочка — вызывали омерзение. Как я могла воспитать такое эгоистичное чудовище?! Хотелось бы думать, что это гены его попаши, не зря же говорят, что кровь — не водица, но и своей вины я не умаляла. Нельзя сильно баловать детей, нельзя. Теперь я это понимала.
— Мне кажется, он приготовил для вас какой-то сюрприз!
— Что? — постаралась вникнуть в слова Таши.
— Князь с нетерпением ждёт вашего пробуждения. Уверена, он приготовил для вас сюрприз, — повторила служанка.
— Почему ты так думаешь?
— От портнихи… уже с утра принесли платье для прогулки. Я немного поговорила с посыльным и узнала, что распоряжение насчёт него от князя поступило поздно вечером. Они хоть и удивились заказу, но работали всю ночь.
— А почему удивились?
— Платье не вашего статуса. Больше подходит зажиточной горожанке. Я поэтому и решила, что его сиятельство задумал нечто необычное. Извините, что разбудила. Вы не злитесь?
— Нет. Ты правильно поступила, — успокоила её, и откинула одеяло.
Я — княгиня, ко мне относятся с почтением и больше не нужно каждую копейку зарабатывать потом и кровью. Пусть прошлая жизнь остаётся тяжёлым, кошмарным сном. А что делают с кошмарами? Стараются как можно быстрее забыть после пробуждения.
Не хочу больше ничего знать ни об Эдике, ни об Людочке. Даже долгожданный внук не вызывал эмоций. В жизни всё возвращается бумерангом. Однажды Богдан вырастет и решит, что отец ему больше не нужен и мешает жить. Поймёт тогда, как это больно.
Взгляд упал на скомканную записку, отброшенную перед сном.
— Таша, посмотри. Это твоё? — взяла злополучный листок и протянула ей.
— Нет. А что это? — удивлённо покосилась она, но в руки так и не взяла.
— Прочитай.
— Простите, но я не умею, — смутилась девушка.
— Как?! — привыкшая, что у нас нет безграмотных, я была шокирована, но быстро взяла себя в руки. — Тогда, может, кто-то из убирающих в комнате девушек это потерял?
— Точно нет. Они тоже не умеют читать. Прислуге, убирающей в личных покоях, это не требуется и даже вредно. Так господа уверены, что никто не сунет нос в их личные бумаги во время уборки. А я только учусь грамоте. Стала сразу, как только вы повысили меня и назначили на должность старшей служанки.
— Кто же тебя учит?
— Договорилась с одним из учителей, что пригласили для вас. Им пока всё равно нечем заняться.
— Леди Зоргана ещё не составила моё расписание? — спросила я.
— Она больше не уполномочена решать эти вопросы. А его сиятельству не до них, вы же только поженились, — смутилась Таша.
Ну да, на данном этапе наших отношений князя заботит моё образование совсем в иной области и эти уроки он преподавать желает лично.
Я нахмурилась, посмотрев на записку в своей руке. В свете данных обстоятельств, получается, что эта писулька предназначалась именно мне. Но что за бред про спасение души? Да ещё уже второй раз обращение «дочь моя». Отец Самиры мёртв. Именно Самиры, себя я ею не ощущала, хотя умом и понимала, что это как бы я и есть.
Вот что бывает, если вытащить душу из тела и заставить прожить другую жизнь. Пусть и вернули обратно, но в одну реку нельзя войти дважды, я — другая и совсем не похожа на прежнюю.
— Леди, можно спросить? Что в этой записке? Почему вы решили, что она моя? — подала голос Таша, не совладав с любопытством.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Чушь, — ответила ей. — Но мне интересно, как она оказалась у меня в комнате. Ты можешь выяснить, кто вчера сюда заходил?
— Сюда имеют право входить лишь ваши служанки.
— Может, кому-то из девушек заплатили, чтобы её оставили у меня?
— Я могу спросить. Это сделать сейчас?