Большую радость мне доставляет шелапут – Федька. Он любит есть у меня хоть рисовую кашу, любит валяться в моей постели, создает обо мне всякие лестные для меня мифы (которые я опровергаю в пользу Марины, а это не помогает), он жизнерадостен и весел – а это так прекрасно! Марина бы была и ничего, если бы не груз ответственности и неиссякаемые хлопоты о нас. Очень смешно, но поначалу я никак и никому не верила, какие это бюрократы – квебекцы и как здесь все теряют, опаздывают, не выполняют обещаний и т. д. А это все на самом деле так. <…>
Я уверена, что твоя «брошюра», как ты ее называешь, – дай Бог ей выйти! – будет одна из лучших твоих книг, только вот не наложилась бы печать страдания на нее…
Юрочка, будь здоров, мой милый, пиши, пиши, пиши мне не реже, если можешь, чем сейчас. Обнимаю тебя, мой друг.
Твоя Фрина
P.S. прости опечатки: плохо работает машинка и чинить некому. Получил ли ужасную нашу фотографию?
14.5.91
19 мая 1991 года
Милая Фрина!
Пишу тебе кратко – что-то с правой рукой, кажется, ночью продуло, поэтому писать не очень удобно. По той же причине написал Марине кратко, но с большим удовольствием отвечу на все ее вопросы. 26.V. еду с лекциями (вместе с Мишей и одной преподавательницей, Любой Киселевой) в Стокгольм – Хельсинки. Числа 6-го VI надеюсь быть в Тарту. Настроение у меня смутное: я сейчас, впервые в жизни, в обстановке абсолютного одиночества. Тем людям – очень милым, включая моих детей – я по сути совершенно не нужен. А я всю жизнь был не только нужным, но и необходимым. Переход был слишком резким.
Прости, мой милый друг, что я немного поныл. Вообще это неблагодарность по отношению к жизни, которая так много дала.
Обнимаю тебя, приветы всем твоим.
Твой
Ю. Лотман
19. V.91.
19 мая 1991 года
19.5.91
Юрочка,
Слава Богу Марина дозвонилась тебе, услышала твой живой голос и передала мне, как ты тревожишься обо мне и о ней. Так и живем: я – о тебе, ты – обо мне… Кажется, по своему делу она все спросила у тебя, вот только: не знаешь ли ты, откуда взялось вообще «армянское радио», почему именно армянское? (Теперь это определение имеет какой-то совсем иной смысл, по несчастьям бедных армян.) Не знаешь ли, почему стал героем анекдотов В. Чапаев, которого народ наверняка знает только по фильму, даже не по Фурманову[431], а уж где он раньше воевал, кто был, – тем более не знает. Потому ли, что официально – герой, а над ним как раз хорошо посмеяться? Или он что-то вроде пресловутого Чукчи? <…>
Ты спрашиваешь меня о новой квартире. Она хороша всем, но я почему-то не чувствую ее своею и живу в ней, как жила в комнатах, снимаемых на время, например, в Латвии. Кажется, это должно пройти. В ней почти нет мебели, но все удобно, просторно, все «мое» со мной. Ус[432] тебе кланяется. Бедный маленький Юра не захотел его оставить себе, побоялся реакции отца. Он сказал, что будет приходить ко мне и спать с ним у меня. Такто вот.
Виля ничего, он более оптимистичен, чем я вообще, как-то радуется вкусной еде; Марина и Федя стараются его развлекать. Конечно, без языка тяжело. А я вот нахально говорю, где только можно, с ужасающими неправильностями, но ведь это единственный способ научиться говорить, даже собираюсь на днях говорить «речь», при большом скоплении народа, когда Марина и ее дети будут получать канадское гражданство. <…> За Марину и детей я особенно рада: это даст ей возможность без страха навестить Юру, поможет ей поверить, что он вернется, когда захочет и когда сам решит свое будущее.
Монреаль сейчас немыслимо красив. Ты пишешь о снеге в апреле, а сейчас здесь двадцатые числа мая. Цветет как бешеная сирень, отцветают какие-то немыслимой красоты махровые тюльпаны, нарциссы. А главное – весь город украсился какими-то невиданными для меня деревьями, покрытыми сплошь сиреневыми цветами, так, что листьев не видно. Канадцы не знают, что это за деревья. Спрашивала у десяти человек. Пожимают плечами; это не имеет значения. <…>
Не грусти обо мне, мой милый, капитализм меня не съест. Не съела бы тоска по тебе, остальное не страшно. Знаешь ли ты известную фразу Чехова, что в России надо жить долго? Живи, пожалуйста, живи. Я допишу тебе письмо 21 числа, после церемонии в муниципалитете.
21.5.91. Сам Бог велел мне, Юрочка, закончить это затянувшееся письмо на мажорной ноте! Марина и дети получили сегодня – два часа назад – канадское гражданство. Очень было все мило и торжественно. <…> Но и это еще не все. Буквально вчера – моя счастливая рука, со мною бывает, ты знаешь, я нашла ей прекрасную квартиру, в 10 минутах от нас. Вот наши новости.
Порадуйся вместе с нами.
Засим, будь здоров, дай Бог тебе всего и всякого, как я о том неустанно Его молю. Твоя Фрина.
2 июня 1991 года
<Стокгольм> 2.VI.91.
Милая Фрина!
Пишу тебе из Стокхольма – делаю попытку лекций поближе к дому – Стокхольм – Хельсинки. Вообще же поездки уже не для меня – все грустно.
Как ты? Как Марина – все думаю о вас и с болью все время думаю о Заре.
Целую тебя нежно (каков почерк, а?).
4 июня 1991 года
4.6.91
Милая Фрина!
На этот раз пишу тебе из Хельсинки. Здесь тоже симпозиум и тоже две лекции. Одна была сегодня, другая – через день. Я здоров, но как-то тоскую. Со мной Миша – он сделал отличный доклад.
А как ты, что Марина? Думаю о вас, хотелось бы не писать, а говорить с тобой. Пусть Марина мне из Москвы непременно позвонит.
Целую. Твой Ю.
3 июня 1991 года
3.6.91
Друг мой дорогой, здравствуй!
Через три дня ты должен бы вернуться из поездки в Скандинавию. Хочу надеяться, что все было благополучно и что ты вернулся с лучшим настроением, чем уезжал. Я всей кожей чувствую твою боль, твое одиночество и не знаю, как тебе помочь. Был бы здесь – знала бы, да… судьба не велит. Чего можно желать от наших детей, живущих такою тяжелою жизнью, особенно твоих, имеющих много детей. К тому же, они не обладают и нашей выносливостью. Так что… Вот пожалуйся я тебе на Марину несколько лет назад, ты бы сказал в ответ одно, свое вечное: «не дури». А вот сейчас я бы и пожаловалась, да что толку? Жизнь ее не проста, где уж ей быть со мной такою, какою бы мне хотелось. Достаточно того, что она сделала для нас. Кто бы мог подумать, что ей удастся все так скоро? Определенность нашего положения теперь дает мне устойчивость и лучшее настроение. А это все заслуга Марины. Сколько материалов она перевела! В скольких комитетах заседала, скольких помощников отыскала! В результате не два-три года и не зависимость от нее полная, а восемь месяцев и почти полная материальная свобода. Это ли не достижение? А все остальное, прости, мои старушечьи «сопли». Обойдется как-нибудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});