сможем все обсудить.
Предложение было достаточно любезным, но Гарган отметил, что оба человека не сели, а продолжают стоять перед ним. Все это медленно доходило до его сознания, но наконец он понял. Эти люди пришли за ним. Если понадобится, они применят силу. Что он мог сделать? Драться? Кричать? Смешно. Никого никогда не похищали из министерства здравоохранения. Но даже если предположить самый худший вариант, что тогда? Скорее всего часа два ему предстоит провести не слишком приятно, но рано или поздно он добьется разговора с достаточно высокопоставленным лицом, которое разумно отнесется к его словам.
— Хорошо,— сказал он. Все трое вышли вместе.
Он знал, что если не возвратится примерно через час, Джейн начнет разыскивать его. Ведь она будет в недоумении, когда вернется с бутербродами и содовым напитком и увидит, что его нет. Она начнет спрашивать… Гаргана беспокоили слова мужчины пониже о том, что доктор Максвелл знает про этот визит. Могло ли такое быть правдой?
Молча они спустились в лифте и вышли через вращающиеся двери на улицу, залитую ярким августовским солнцем. Черный лимузин стоял прямо перед зданием, третий человек сидел за рулем.
Они не случайно сели так, что Гарган оказался между ними на заднем сиденье. Машина тронулась.
15 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ
На сей раз Джонатан Коулбрук возглавлял совещание, и на сей раз Истлейк был уверен, что они придут к какому-то решению. Ренчлер был в совершенном смятении. У него не хватало мужества не только взять на себя ответственность, но даже просто разобраться в сложившейся ситуации. Но Коулбрук был кошкой иной породы.
Что касается Истлейка, то после долгих раздумий он решил, что его поведение, мнение и манера держаться были абсолютно правильными. В конце концов, определять политику —дело гражданских лиц. Люди в мундирах здесь только для того, чтобы выполнять приказы и добиваться нужных результатов. В их компетенцию не входит эти приказы обсуждать и тем более ставить их под сомнение.
Полет прошлой ночью проходил не совсем так, как Истлейк рассчитывал. Однако не так уж и плохо. В конце концов, Коулбрук не отменил предыдущих приказов, следовательно, хотя бы на время одобрил ход событий. Конечно, эта история пришлась ему не по вкусу. Но кому она по вкусу? В этой комнате нет ни одного человека, который бы получал от всего этого удовольствие. Даже полковник Инглиш. Просто он мыслит так холодно и цинично, что это смущает таких людей, как Ренчлер и Пеннибейкер. Что касается доктора Максвелла… он, конечно, имеет право злиться. Такие вещи Истлейку тоже не понравились бы. Двое головорезов входят в ваш департамент и забирают одного из сотрудников перед самым вашим носом. Конечно, после этого вы вправе высказать недовольство.
— Если разрешите, я хотел бы прояснить один вопрос,— сказал Инглиш.— Мне непонятно, чего именно добивался от меня доктор Масквелл своим звонком. Да, я приказал забрать Гаргана и попросил созвать это совещание. Надеюсь, мне не надо вас уверять, что доктор Гарган находится в полной безопасности, пользуется всеми удобствами и ему не о чем волноваться. Я искренне сожалею о причиненном ему беспокойстве, но мне кажется, что интересы безопасности страны, по всей вероятности, оправдывают эту меру.
— Вы могли бы просто сказать мне, чтобы я побеседовал с ним и попросил молчать. Я бы это сделал. И он бы меня послушал…
— Мне не хотелось ставить вас в неловкое положение, доктор Максвелл. Доктор Гарган в полной безопасности. Поверьте моему слову.
— И моему тоже,— сказал министр обороны Коулбрук.
Они пересекли Потомак и ехали по полям Вирджинии… Водитель нажал на кнопку, и черные шторы автоматически закрыли окна автомашины. Одновременно темное стекло поднялось между сиденьем водителя и задним сиденьем. Было ли это одностороннее зеркало, Гарган не знал. Во всяком случае, он теперь не мог видеть, куда ехала машина. Она шла с большой скоростью, часто поворачивала вправо и влево и несколько раз возвращалась назад. Но, может быть, просто дорога так виляла? Однако в этом он сомневался. Просто они предпринимали все усилия, чтобы он не смог потом найти это место.
Здание, к которому они подъехали, выглядело как простой каменный фермерский дом, где-нибудь в… Вирджинии? Мэриленде? Во всяком случае, недалеко от Вашингтона. Он должен был признать, что они все умно придумали. С внешней стороны здание выглядело абсолютно безобидно и вполне естественно. Внутри это была крепость. Тюрьма. И то, и другое, а возможно, и еще что-то. Подземная часть занимала гораздо большую площадь, чем сам дом и соседний сарай. Двое сопровождающих— Райли и Горан — привели Гаргана в комнату, напоминавшую тюремную камеру или монашескую келью, закрыли дверь, заперли ее и ушли, не сказав ни слова. Через несколько часов они вернулись и представились, что было странно. Но, возможно, они выдумали свои фамилии. Скорее всего, так оно и было. Затем начался допрос…
Гарган на их вопросы не отвечал. Молчал и слушал. Не слушать было невозможно. Все происходящее было слишком невероятно, чтобы полностью отключиться. И, надо прямо сказать, страшно.
— Послушайте, доктор, вы умный человек. Иначе вы не закончили бы медицинский институт и не получили бы высокого звания. У вас есть опыт, вы знаете наши возможности. Вам прекрасно известно, какое лекарство прописать в таком случае и каков будет результат. Так зачем причинять нам столько хлопот? И еще больше создавать себе? Не проще ли сообщить нам то, что мы хотим знать. Кто говорил вам про Тарсус? Ему ничего не будет. Или им. Нам жизненно важно знать это. Все равно мы узнаем. Так почему не избавить нас от лишних забот и не сказать, а?
Возможно, они применят химические вещества, думал Гарган. Сделают ему укол пентотала или какую-нибудь смесь с пентоталом, которая сейчас в моде, и таким образом узнают фамилию Розенталя. Но, возможно, это просто запугивание, угрозы, чтобы он выдал источник информации. Ведь пока не ввезли столик, не появились ампулы и иглы. Они способны на это, он не сомневался. Но будут ли они это делать? В конце концов, он американский гражданин, правительственный чиновник, врач. Потом им придется отвечать. Уж он об этом позаботится. И они не могут этого не знать. Или их положение настолько отчаянно, что они готовы пойти на такой риск? Ну что ж, он посмотрит. А пока будет молчать.
Шлейман, конечно, был прав. Все объяснения не меняли того факта, что был отдан чудовищный приказ