которого можно было послать делать прививку эскимосам.
Розенталь всему этому не верил ни одной секунды. Это была глупая, неуклюжая ложь. Но когда правительство врет, оно редко чувствует необходимость делать это умно. А Гарган, где же он мог быть? Если не на Аляске, то где?
Это не требовало долгих размышлений. Розенталь почувствовал острую жалость к другу. Он вспомнил одну беседу с Гарганом именно на эту тему. Они сидели поздно вечером в его доме в Тарбоксе. Розенталь объяснил, почему он никогда не присоединялся к движениям протеста, никогда не подписывал петиций, никогда не шумел. Вообще старался держаться вне политики и ни во что не вмешиваться. Гарган тогда, покачивая головой, посмеивался и говорил правильные и красивые слова об ответственности ученых.
— Нет,— возразил тогда Розенталь.— Ты ничего не понимаешь. Вопрос не в том, может это случиться здесь или нет. Ты не веришь, что это может случиться здесь, потому что не веришь, что это может вообще случиться. Но после того, как ты сам все видел собственными глазами, после того, как узнал, что это такое, после того, как удостоверился, что существует реальная возможность, уже не можешь не опасаться.
Том не согласился. Конечно, он не согласился. Но ведь невозможно отрицать эту тенденцию. Даже Гарган был вынужден признать существование черного списка научных работников в департаментах здравоохранения, образования и социального обеспечения. Для него это был просто анахронизм, пережитки времен маккартизма. Для Розенталя же это было напоминанием о постоянно существующей опасности. И теперь Гарган расплачивается за свою близорукость. Слишком много времени ему понадобилось, чтобы усвоить это. Столько же, сколько отцу Розенталя.
Розенталь, конечно, не допускал и мысли, что Гаргана могут отправить в газовые камеры. К тому времени, когда такие вещи начнутся, будет слишком поздно для всех. Пока тайно исчезают люди, внезапно отключаются телефоны, раздаются зловещие щелчки на телефонных линиях… Но подобные факты являются предостережением для тех людей, которые достаточно умны, достаточно бдительны и достаточно осторожны или, в каком-то смысле, достаточно мужественны, чтобы понять, что это значит. В конце концов, для этого необходимо своего рода мужество. Потому что рискуешь все время чувствовать себя дураком. Но в противном случае рискуешь своей собственной жизнью.
Розенталь повернулся на стуле, посмотрел на стоявший сзади столик и остановил свой взгляд на микроскопе отца. Из выпуклости стеклянного колпака на него смотрело собственное искаженное изображение. Пришло время смотреть правде в глаза. Вернее, это время уже прошло: он понял, что решение давно принято.
Он чуть дольше, чем обычно, собирал бумаги в портфель. Потом закрыл лабораторию на замок, спустился вниз, к стоянке, сел в свою машину и поехал домой. Машинально он отклонился на два квартала от обычного маршрута, проехал в потоке движения через площадь Харварда, чтобы остановиться у газетного киоска около станции метро.
Через открытое окно машины он позвал продавца и спросил, нет ли у него газет из Солт-Лейк-Сити. Продавец зашел за киоск к стенду, где у него висели иногородние газеты, и вернулся с газетой в руке.
— Тридцать пять центов,— сказал он.
Розенталь поискал в кармане мелочь, нашел две монеты по двадцать пять центов и отдал их продавцу. Сзади сигналили машины, и он не стал дожидаться сдачи. Он тронулся, свернул направо, а потом налево, к дороге на Массачусетс. У очередного красного светофора он остановился и взглянул на газету, лежавшую рядом с ним. Черным по белому там было написано: «Охота за сумасшедшим убийцей продолжается». Под этим крупным заголовком была помещена фотография Поля Донована.
Это была не галлюцинация. Это была реальность, прямо перед ним, на первой странице газеты «Трибуна» из Солт-Лейк-Сити. Розенталь удивился своему спокойствию. Он чувствовал только тихую грусть. У него здесь, в Штатах, была хорошая жизнь. Но он жил замкнуто, не пускал глубоко корни, всегда оставаясь готовым к перемене места жительства. Теперь уже нет никакой надобности думать о более разумном использовании недвижимого имущества и о возможности вложения капиталов в острова Карибского моря. У него есть дом в Сент-Андросе, двадцать две тысячи долларов в Ройял-банке на Багамских островах и профессиональная дружба, которую он предусмотрительно поддерживал с коллегами из больницы в Нассау… Он не ошибся. Он скажет детям, что едет в отпуск, который неожиданно подвернулся. Он повернул на главную магистраль, ведущую в Массачусетс, и поехал, соблюдая установленную скорость и осторожность. Он думал о Томе Гаргане и о Поле Доноване, желая им всяких благ. Один бог знает, как он им этого желал. Но он не мог ничего для них сделать. Он протянул руку к газете, лежавшей на сиденье рядом с ним, и перевернул ее, чтобы лицо Поля больше не смотрело на него печально и укоризненно.
17 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО МЕСТНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ
— Ужасно шумно, мама!
— Да, я знаю, дорогая. Но это не опасно.
— Нет? Ты обещаешь?
— Я обещаю, дорогая. Это не опасно. Он приземлится точно там, где предыдущий. Люди сядут в него, и он поднимется. Ты сможешь посмотреть. Он сразу поднимется.
— А мы полетим на одном из них, мама?
— Да, дорогая.
— А это будет интересно?
— Да, очень интересно,— сказала Хоуп.— Ты сможешь смотреть вниз и увидишь весь город и все горы.
— Неужели весь город? И наш дом тоже?
— Да, твой дом тоже,— сказала Хоуп.
Она обнимала плечи Марты. Марта переложила куклу из одной руки в другую и левой рукой взяла Хоуп за руку. Большой палец у Марты был мокрым. Она его только что сосала.
Доктор Льюин объяснил Хоуп, что последствия болезни в совокупности с моральной травмой от потери всех пятерых детей вызвали у Марты Пратт этот невероятный трагический возврат к детству. Она впала в безмятежное состояние пятилетнего ребенка. Пятилетние дети не имеют детей и поэтому не могут их потерять. Или, может быть, она сама начала превращаться в детей, которых потеряла. Как долго это продлится, доктор Льюин не мог сказать. Но во время эвакуации он попросил Хоуп ухаживать за Мартой. Это была просьба, и Хоуп не могла ему отказать.
Хоуп прекрасно понимала, что, несмотря на всю естественность этой просьбы, доктор Льюин мог обратиться к ней не только с целью помочь Марте или даже совсем не с этой целью. Насколько ей было известно, он тоже слышал сообщение по радио, и можно было подумать, что он явился немедленно для того, чтобы помешать ей тут же сбежать. Но она