ночи, сотканный из звёздного хоровода и студёной синевы, приглушал яркость солнца и вызывал у меня зевоту. Подыскать трактир мне не удалось, и потому я лёг на влажную траву. Сумка под голову, вот так… Я завернулся в плащ и достал кинжал гномов. Джейкоб, мне бы сейчас с тобою поболтать! Ты тоже, небось, скучаешь по моей магической белиберде… Я хмыкнул. Конечно, Джейкоб бы скрасил моё одиночество, но не так, как могла бы сделать это Эмилия. Где ты, моя подруга? В Ильварете? Надеюсь. Хотя… Чувствую, что в нём ты надолго вряд ли бы задержалась. Да и к тому же, живущий в Ильварете человек, наше с тобой табу, уж точно не поспособствовал бы твоему длительному пребыванию в этом городе… А вдруг я ошибаюсь?
Вздохнув, я убрал кинжал и погрузился в тревожную хлябь дрёмы.
Если выпадает нужда «караулить» луну под голым небом, без подстилки и тёплых вещей, то с утра есть вероятность проснуться задубевшим и простывшим. Простыть я не простыл, однако замёрз изрядно. После зарядки я позавтракал, чем спровоцировал желудочный спазм и рвоту. Всё это, несомненно, ерунда, но чтобы меня стошнило на тарелку на приёме у королевы, мне бы не хотелось.
Не долетев до лютиков, Кампри завибрировал. Сапфировые створочки золотого ореха разошлись в стороны. Юнивайн выпрыгнул и переливисто заржал. Поздоровавшись с эфемерным другом, я вскочил в седло и рванул к Оспрису.
На Юнивайне я стал подобен метеору, прорывающему собой материю мира. Мы скакали, а где–то позади, едва слышным эхом, доносились изумлённые крики людей. Нечего и говорить, что столь необычного, воздушно–молниеносного коня случается увидеть не каждый день. Я спокойно трясся на закромах Юнивайна до тех пор, пока его копыта не оторвались от земли, и мы не сиганули с обрыва в реку. У-у-у-у! А-а-а-а! Мой рот распахнулся сам собой. Нет, мы не разбились и не утонули. Юнивайн приземлился на водную гладь и поскакал прямо по ней. Обогнув плывущий корабль, призрачный конь вспорхнул на поросший бурьяном уклон. Мы пересекли широченную Туманную Пляску всего за какую–то минуту! Юнивайн пробрался сквозь заросли и выбежал на мощёную колею, которая, немного погодя, привела нас под закопчённые стены Осприса. Я слез с Юнивайна и огляделся. Лешпри Хельберт не солгал – пару месяцев назад тут было страшное сражение. Всюду рытвины, сажа и обгоревшие стволы деревьев. М–да, миленько! Пождав губы, я кивнул хмурому стражнику и прошёл через уже отреставрированный городской бастион. Внутри меня ждали разруха и запустение. Утлые кварталы, облепленные остовами пострадавших в пожарищах домов, шептали мне о развернувшейся здесь трагедии. Хрустя подошвами по кирпичной крошке, я с грустью думал о том, как преобразился Осприс. Встречающиеся мне по пути обломки и незрячие бельма окон, словно язвы на теле чахоточного больного, нещадно изглодали его статный облик. Улочки и переулки, с их чумазыми перекрёстками и унылыми подворотнями, навевали на меня тоску. Впрочем, кое–где шли восстановительные работы. Семьи Осприса потеряли кров, однако веру в себя сохранили. Отцы и деды латали крыши и чинили фасады, отроки подвозили им на тачках строительные материалы, а мамаши и дети подавали инструменты. Моё первоначальное впечатление было неверным. Рана, нанесённая Десницей Девяносто Девяти Спиц, не оказалось для Осприса смертельной. Он не погибал от неё, а оправлялся. Минует фазис, и всё здесь вернётся на круги своя. Так будет – это точно.
Зажиточная часть Осприса от нападения не пострадала. Гротескные часы, умостившиеся на ратуше, пробили шесть раз. Значит план таков. Сейчас коли не поздно, наведаюсь в Академию Изобразительных Искусств имени Рамира Пятого, а затем, к самому вечеру, переберусь в таверну пропустить стаканчик пивка. Вон она, кстати, «Злачное Место».
Утвердительно кивнув составленному мною расписанию, я купил у лавочника фисташковое мороженое. О–хо–хо… Восхитительный вкус! Уплетая ледяную сладость, я, не торопясь, пошлёпал вперёд. Добираться до архаичных шпилей Академии Изобразительных Искусств мне предстояло по проспекту Пленэр Сараха. Он примечателен тем, что по бокам его брусчатки, стелящейся вдоль рядов двухэтажных зданий, испокон веков студенты–художники выставляют свои зарисовки на всеобщее обозрение. Понравившуюся картину тут, обычно, можно купить втрое дешевле, чем в специализированной галерее. Аристократы Соединённого Королевства, желающие щегольнуть роскошью перед друзьями и родственниками, посылают на Пленэр Сараха своих доверенных лиц, дабы те раздобыли им какое–нибудь произведение «вырви глаз». Сейчас, шествуя по знаменитому проспекту, я непрестанно водил носом влево–вправо, взад–назад. Перед моим взором мелькали полотнища всех видов и мастей. Их авторы, по внешности в основном мечтательные и томные, лениво беседовали с клиентами либо обсуждали друг с дружкой тот или иной приём, используемый ими при создании очередного, как им казалось, шедевра. Обрывки фраз, типа: «… важность стаффажа…», «…согласен, эстетика, заключающаяся в приёме сфумато, служит передачей…», «…госпожа, я никогда не торгуюсь, но для вас устрою скидку…», «…ха, да он по трафарету малюет!…», «…я считаю её бесценной, а вы?…» проникали в мои уши со всех сторон. Деликатно обойдя уставившегося на небо веснушчатого живописца с карандашом в руке – он застыл посреди проспекта, видимо проникшись музой, я, наконец, оказался у массивных дверей Академии Изобразительных Искусств.
– Поступать надумал, касатик? Сегодня все преподаватели уж разошлись. Завтра приходи, – по–свойски прокряхтел мне старичок–портье.
– О, нет–нет, я здесь не для того, чтобы сдавать вступительный экзамен, – улыбнулся я. – В Осприсе я проездом. Зна…
– А?! Говори громче. Я глуховат.
– Знакомые посоветовали мне завернуть к вам, посмотреть «Мазню–Возню»!
– А! Что же ты тогда молчишь? Она закрыта.
– В каком смысле –, закрыта? Почему?
– А?!
– Почему она закрыта?! По–че–му?!
– Не надо так орать! Ишь, раскричался–то!
– И?
– «Мазня–Возня» расположена, где? А? Правильно, в самом низу Академии нашей–то, в подвале. И тут на днях грянул ливень как–то, да тако-о-о-ой, скажу тебе, что в Осприсе не видывали. Угу. Ну и затопило её–то, «Мазню–Возню». По дырочкам, по трещинкам водичка забралась в неё. Теперь она опечатана.
Новость старика меня сильно огорчила. Впрочем…
– Кто может меня пусть в «Мазню–Возню»?
– Ась?!
– «Мазня–Возня»! Кто меня туда пропустит?!
Всенепременно я бы сумел навестить хранилище экспонато» и без чьего–либо дозволения, но… Зачем так поступать?
– Руководитель–то наш, ага, Стампи Шклир, разумеется! Он!
– Где мне его найти?! – прогорланил я.
– Ты чего такой нервный? Вопишь, тут мне. Шклир у себя в мастерской. На четвёртом ярусе. Ага!
– Спасибо! – крикнул я, переступая порог Академии Изобразительных Искусств.
Внутри на меня дохнуло тем уникальным концентратом, что витает только в подобных заведениях. Я набрал его полной грудью и пошёл по тёмному высокому холлу к колоннадной лестнице. Сквозь изумительные арки и свисающие канделябры размашистая ступенчатая горловина повлекла меня вверх. Ах, ты ж… Восковая капелька упала мне на шею. Отодрав застывающую массу, я поднялся на нужный уровень. Передо мной предстал просторный зал с десятифутовой скульптурой