мне силу?
– Это же романтично? – Он коснулся губами кончиков моих пальцев, и я почувствовала легкий толчок. Сила, которую я никогда не отделяла от себя, вернулась, разлеглась в теле, как кошка, незаметно и тепло. – Одна минута, – напомнил Тёма.
Я подняла на него глаза. Только бы ничего не отразилось на моем лице… Мысли устремились к Антону. Скотч наверняка очень тугой, и руки уже затекли. Но им нужно облегчение, свобода. Следы на руках останутся, останется стянутость, одна рука по-прежнему будет слушаться хуже – сила Хельги навсегда ее ослабила. Ноги устали от напряжения, но способны двигаться. Он свободен.
– Получилось? – Сила утекла обратно к Тёме, как будто ее втянула губка. Он не отрывал внимательного взгляда от моих глаз. – Я могу сохранить это обличье. Если хочешь.
Не подведи меня.
Я приблизилась к нему и, привстав на цыпочки, прикоснулась к губам. Его рука тяжело легла мне на затылок, оттягивая волосы.
– Почему я тебе не верю… – с горечью прошептал он.
Я теснее прижалась к знакомому телу.
– Почему же?
Давай, Антон.
Краем глаза я увидела замах локтя, а потом скорее почувствовала, чем увидела, как удар сотряс тело в моих объятиях. Одновременно бок пронзила горячая боль. Когда он успел достать клинок из тела Кристиночки?.. Но удар вышел косой – Тёма почти сразу рухнул на колени. За ним стоял Антон, потирая локоть.
– Хорошо, – довольно сказал Лестер. – Хорошо. Я уж думал, ты никогда не сообразишь, моя радость.
* * *
Зажав рану, я наблюдала, как Тёма растянулся на полу. Глаза его постепенно закатывались.
Комната медленно превращалась в знакомый мне танцевальный зал. Зеркала отражали вечерний свет, в окнах под потолком были видны кусочки голубого неба.
Небо. Как хорошо просто смотреть в небо.
Оказывается, я тоже лежала на полу. Бок неприятно пульсировал. Вряд ли рана смертельная – Эдгар бы не убил меня. По крайней мере, не до того как мы поговорим.
Я мельком глянула на себя в зеркале. Волосы растрепаны, джинсы и рубашка в пятнах – наверное, остались с кладбища, – щеки белые со следами слез, глаза широко раскрытые, страшные.
Конечно, страшные. Я же только что помогла убить человека. Вот-вот его глаза закроются навсегда. Прости, Тёма. Я знаю, я чудовище. Но мне нужно добраться до еще одного чудовища…
– Зажми рану, – скомандовал надо мной Антон. Некогда белая футболка спереди пропиталась кровью, руки обвивали красные следы от скотча. Но все это его, кажется, не интересовало. Он осматривал меня, заставляя поворачиваться, как неваляшку. – Он тебя еще где-то ранил?
Разве он не должен злиться? Я же предала его. Разморозила. Ему, должно быть, очень больно. А он спрашивает, ранил ли меня Тёма.
Антон сгреб полу моей рубашки в кулак и прижал к ране.
– Подведи меня к нему! – Двигаясь со стянутыми ногами, как гусеница, Лестер вслепую полз к нам. – Мне нужна моя сила.
Я перевела взгляд на него. Двигать глазами было больно.
Я вложил в тебя больше волшебства, чем Бог при сотворении человека.
Значит, моя сила была всего лишь отголоском его. И он не собирался мне об этом говорить. Примерно никогда. Кто я такая, чтобы знать, верно? Всего лишь очередное его творение. Остальные, видимо, умерли. Поэтому он так настаивал, чтобы я не оживляла предметы. Это не мне пришлось бы заплатить высокую цену, а ему.
Представляю, как он рассердился, когда я создала Эдгара.
Антон посмотрел на меня, как бы спрашивая, что с ним делать. Удивительно, как быстро он перешел к командной работе. А может, он всегда был на моей стороне?.. Или он все еще надеется, что я верну себе силу Зимней Девы?
Мысли текли тягуче и вяло, как в замедленной съемке. Если Лестер до сих пор слеп, значит, сила к нему не вернулась. Ну так и Тёма еще жив. А когда умрет? Силы Дев уйдут с ним? А волшебство Лестера? Он правда без него погибнет? Не может такого быть. Лестер же всегда был. Он не может исчезнуть.
А если Тёма умрет, но Эдгар так и не появится? Смогу ли я жить, зная, что из-за меня погиб еще один человек? Изможденная девушка в зеркале молча смотрела на меня, скорчившись на полу, и в глазах ее был ответ на все вопросы.
Слишком поздно отматывать назад.
– Поцелуй его, – не унимался Лестер. – Или дай мне взять его за руку. Моя сила должна вернуться. Сделай что-нибудь, Вера!
Поняв, что ничего уже не вижу из-за слез, я резко задрала голову и уперлась взглядом в камеру под самым потолком. На ней красной точкой мигала кнопка записи. Вот значит как. Там, снаружи, просто ждали, чем это кончится.
– Ты… – прохрипел Тёма. Он лежал щекой на паркете и еще дышал. Но двигаться кажется, уже не мог. – Ты…
– Не бойся, – отозвалась я, ловя его полный ужаса взгляд. Я бы действительно взяла его за руку, но боялась, что тогда вся эта волшебная дрянь вернется ко мне. – Это не ты совершал убийства. Ты… – Я резко вздохнула, и бок закололо. – Ты хороший человек.
А я плохой.
– Вера, матерь Божья, дотронься уже до него!
– Передай там… – Я улыбнулась, уже не пытаясь бороться со слезами. – Передай Косте, если увидишь. Что мне очень жаль.
Дышать становилось все труднее. Нужно кончать с этим. Они не откроют, пока мы не закончим.
– Антон, – позвала я.
– Ты не можешь так со мной поступить! – взвыл Лестер. – Я двести лет носил в себе это волшебство! Это я дал тебе его. Я дал тебе все!
– Больше никакого волшебства, – еле слышно ответила я и всхлипнула.
Это правильно. Я сделала правильный выбор.
Я смотрела на Тёму, пока Антон примеривался, чтобы нанести последний удар.
Хрустнули шейные позвонки, и взгляд Тёмы застыл – теперь уже навсегда. Только убедившись, что его больше нет, я позволила себе закрыть глаза. Не знаю, сколько я так пролежала. Звуки померкли, мир на время отключился. А когда вернулся, кто-то склонился надо мной.
– Эта живая, – констатировал знакомый грудной голос. – Проверь остальных.
– Парня своего лучше проверь, – отрезал голос Антона. На мое плечо легла его шероховатая ладонь. – Ее я забираю.
– У меня есть запись!
– Подавись.
Антон… Сейчас он поднимет меня на руки, как всегда, когда по всем законам жанра пора спасать бедную девочку. Бедную девочку. Я улыбнулась – или подумала, что улыбнулась. Неужели он так и не понял, что это не меня нужно спасать?
Хорошо, что Эдгар все-таки не убил его.
Ну где же он. Где ты, мое чудовище?