поймать ее взгляд, но Вера смотрела только на Тёму – да так, как я давно не видел, чтобы кто-то смотрел.
– Я убью тебя, – пообещал я.
– Попробуй.
Что-то мелькнуло в его лице – это выражение я помнил у некоторых сослуживцев, когда те готовились к бою. Жажда крови. И страдания.
– Да что вы за люди такие, – жалобно затянул Лестер. – Я еще понимаю, охранника связать, но я-то тебе зачем? У меня руки затекли! Вера, скажи ему!
Вера легонько тронула Тёму за плечо и показала раскрытый блокнот. Плохо дело, раз она пишет, а не раскрашивает стены своими фантазиями.
Тёма едва взглянул на написанное.
– Зачем они здесь? Ты же видела, Тоха сам увязался. А Лестер… Теперь он, пожалуй, не понадобится. Я отпущу его. Позже. Присядь. – Он галантно взмахнул рукой, и у противоположной стены возник синий кожаный диван – один в один как из Юлиной студии.
Лестер у меня под боком беспокойно заерзал.
– Что он сделал?
– Создал диван, – тихо ответил я.
Вера стянула с ног кроссовки и как ни в чем не бывало забралась на него.
– Это моя сила! – возмущенно выдохнул Лестер. – Он забрал ее! Маленький воришка!
Не ровен час этот недоносок еще и силу Зимней Девы присвоит.
– Зачем ты убил Хельгу? – спросил я.
Пусть лучше говорит со мной, чем с Верой. Но где там – Тёма демонстративно повернулся к ней.
– Ты не против, если я закурю?
Вера мотнула головой, и он вытащил из кармана пачку сигарет. Огонь на кончике сигареты возник из воздуха – зажигалка не понадобилась.
– Давно пора было прекращать эту галиматью с Девами, – затянувшись, заговорил Тёма. – Какое-то прямо проклятье – постоянно на них натыкаться. В детстве я отказался пойти со старушкой, и та заморозила моего пса. Тренер с соревнований оказалась ожившей Страстью…
В ушах зашумело. Хельга его знала – вот почему открыла без вопросов. Но как он с ней справился? Быть такого не может, чтобы Тёма был сильнее ее. Если его мать – Осенняя Дева, то кто отец – Бог Ра?
– …вырос и решил вернуть долг, – продолжал Тёма. – И заодно проверить, что будет, если убить одну из вас и не позволить передать силу. Но Хельга улизнула. Она, наверное, умерла у тебя дома?
Вера кивнула. Точно он чем-то ее накачал.
Тёма склонился к ней и с нежностью провел пальцем по запястью.
– Это все не важно, – ласково сказал он, и на секунду я подумал, что они сейчас поцелуются. – Ты теперь со мной. Скажи, у тебя еще осталось немного силы?
Вера, на секунду прислушавшись к чему-то в себе, снова кивнула.
– Я знаю, как их истратить. Если только ты не хочешь снова делать мне больно.
Она виновато коснулась его руки – хвост дракона пересекал свежий шрам, который я сразу узнал. Откуда?..
Тут картинка постепенно сложилась. Пока я пытался защитить ее, она сама пришла к нему и отдала свою силу. Добровольно.
Тёма выпустил колечко дыма и указал головой в мою сторону.
– Разморозь его сердце.
Пульс у меня зачастил, как у пойманного кролика. Вера подняла на меня пустые глаза. Высохшие слезы оставили едва заметные дорожки на впалых щеках.
Я облизал губы.
– Не делай этого.
Мгновение она медлила. Потом поднялась и как была, босиком, бесшумно двинулась ко мне. Сердце колотилось уже в горле.
Не надо.
Между лопатками легла маленькая ладонь. Гребаные погодные тетки. Зачем Хельга оставила меня с девчонкой, которая в конце концов лишит меня самого важного?
Прохлада пропитывала футболку, как если бы кто-то прижал к спине кубик льда. Как назло, в голову лезло все, что я пытался выдрать из памяти. Мама обнимает меня слабыми руками и просит присмотреть за Ванькой. Товарищ с простреленным бедром умоляет передать весточку сестре. Катя сидит у окна и ласково говорит, что мечтает о малыше. Потом – ее серое лицо в гробу и заключение патологоанатома «срок беременности три недели».
Сначала я ничего не чувствовал. Потом щелк, и внутри как кран приоткрыли. Боль хлынула в сознание. Дыхание перехватило, в мыслях билось одно – я всех их подвел. Ванька почти умер. Товарищ истек кровью у меня на руках. Катя…
Тёма легонько хлопнул в ладоши.
– Совсем другое дело! Посмотри на его лицо. А? То, что надо. А теперь позволь пригласить тебя… занять место в первом ряду.
Вера вернулась на диван, снова забралась на него с ногами и замерла в ожидании. Лестер рядом со мной что-то бормотал про Мадонну.
– Юля отвернулась от меня, когда узнала правду, – начал Тёма. Я слушал вполуха, уверенный, что сердце у меня вот-вот остановится. Пульс улетел в стратосферу. Слова звучали в воздухе, но смысл их от меня ускользал. – Я ожидал этого, но все равно решил проверить… Она понятия не имеет, что такое настоящая любовь. Ты – совсем другое дело. Ты пошла за своим парнем. Доказала, что способна… Я тебе верю. Правда. Но хочу, чтобы ты кое-что увидела.
Сквозь шум в ушах я различил размеренные шаги. На плечо опустилась жесткая ладонь. Сердце как будто прокручивали через мясорубку. Сученыш. Пусть уже кончает. Долго я все равно не протяну.
– Можешь смотреть на свою дорогую Веру, пока я тобой занимаюсь, – шепнул голос над ухом. – Забавно было наблюдать, как стальной телохранитель Хельги сохнет по новой девочке. Ну-ну, не дергайся… Пусть тебя утешает, что твоя тушка послужит чьему-то счастью.
Рука с тлеющей сигаретой зажала шею, в левое ухо что-то воткнулось. В мозгу вспыхнула горячая боль, будто кто-то просунул раскаленную проволоку прямо в мозг.
– Сука! – вскрикнул я.
Тут же все звуки с той стороны прекратились. По шее побежали горячие струи. Запахло кровью.
Тёма склонился к здоровому уху.
– Я сказал, не дергайся. Ты же не хочешь совсем оглохнуть. Левым все равно слышать уже не будешь…
Привычка взяла свое. Я дождался, пока его дыхание шевельнет волосы на затылке, и с размаху дернул головой назад.
– Нет! – испуганно крикнул кто-то. Вера держалась за горло и смотрела на меня округлившимися глазами.
– Одумалась, – с облегчением выдохнул Лестер.
Я и сам неожиданно для себя испытал облегчение.
Но тут же крепкие пальцы с запахом табака предостерегающе легли мне на горло. Вера медленно пошла к нам, не отрывая от меня гневного взгляда.
– Ты, – хрипло припечатала она и ткнула в меня пальцем. – Не смей поднимать руку на Тёму.
Чего?
Лестер тихонько вздохнул.
– Откуда у тебя голос? – настороженно спросил Тёма.
– Не знаю. – Вера дотронулась до горла. Голос ее все еще звучал сипло, как