ограждению базы. В лагере мира побывало более 30 000 женщин. В декабре 1982 года они встали в живую цепь по периметру базы, чтобы «обнять» ее. Участница вспоминала:
Взявшись за руки, мы составили живую цепь в девять миль [14,5 км] длиной, чтобы сдержать ужасы войны, чтобы встать между ними и нашим миром и сказать: мы встретим ваше насилие любящими объятиями, поскольку это вернейший способ его обезвредить. Какой сильной я почувствовала себя, присоединив голос к волнам голосов, прокричавших: «Свобода!» А потом по базе прокатилось далекое эхо[331].
В лагерь — разбитый и населенный именно женщинами — приезжали и мужчины. Их пускали не везде, но они помогали, например, присматривать за детьми. Лагеря у ворот базы, названные по цветам радуги, имели отличительные признаки. Осаждавшие Фиолетовые ворота женщины считались религиозными и пели в основном о матери-земле. Лагерь у Оранжевых ворот был пространством, безопасным для детей. Здесь много внимания уделялось музыке. В лагере у Зеленых ворот стояли воинственно настроенные активистки, а обитательницы лагеря у Желтых ворот фокусировались на борьбе с расизмом. В таких сложных условиях (отсутствовала проточная вода, электричество и телефонная связь) ежедневное творчество — пение, танцы, плетение и так далее — стало поддерживающей деятельностью. Песни нередко адаптировались. Хорошо известные песни с несложным повторяющимся текстом (их иногда называли zipper songs, «песнями-молниями», за то, что их можно моментально переделать и привести в соответствие с изменившимися условиями) служили оперативным источником ресурсов протеста. Так, активистки из лагеря Гринхэм-Коммон переиначили детскую песенку «Frère Jacques»:
Сила женщин, сила женщин
Велика, велика!
Бомбы уничтожим, бомбы уничтожим
На века, на века!{16}
1 января 1983 года — история, наделавшая много шума, — 44 женщины проникли на базу и, пока их не арестовали, целый час танцевали на крышке ракетной шахты и пели под аккомпанемент скрипок и саксофонов. Затем начались регулярные попытки прорезать ограждение. В том же году манифестантки сумели демонтировать 6,4 километра забора прежде, чем успела вмешаться полиция. Они также сопровождали военнослужащих на физподготовку на плато Солсбери-Плейн, держали их за руки и пели, что делало выполнение упражнений невозможным[332].
Лагерь мира Гринхэм-Коммон получил большую известность, и рядом с другими базами появились аналогичные лагеря. Катрина, осаждавшая базу Уоддингтон в Линкольншире, вспоминала свои ощущения:
Лагерь процветает, женская культура развивается. Она яркая, смелая и новая. Мы оплели ограду, спели новые песни, учились жонглировать и на протяжении двух недель блокировали главные ворота… Атмосфера волнующая: похоже на сбрасывание старой шкуры и отращивание новой, ярко окрашенной. Ощущение нашей силы опьяняет[333].
Все это обходилось активисткам недешево. Обитательниц Гринхэм-Коммон регулярно (иногда ежедневно) изгоняли приставы, которые уничтожали палатки и костры, но потом на деньги музыканта и художницы Йоко Оно был приобретен участок рядом с базой, что избавило манифестанток от притеснений со стороны полиции. Демократическое и антииерархическое пространство, управляемое женщинами, нередко было трудно организовать, и часто возникали конфликты по поводу тактики, подотчетности и инклюзивности. Жительницы женского лагеря по-разному понимали даже саму категорию «женщина». И все же эксперимент с «женской культурой», лесбийской сексуальностью и женским пространством, устроенный в непосредственной близости от в высшей степени маскулинного места — ракетной базы эпохи холодной войны, — оказался чрезвычайно вдохновляющим.
На сохранившихся записях слышны исполняемые у ворот лагеря и забора американской авиабазы песни, провоцировавшие яростные попытки полицейских и работников базы заставить протестующих замолчать. В некоторых песнях есть сопровождение, но многие исполнялись только под импровизированный бит. Некоторые строки из гринхэмских песен («You Can’t Kill the Spirit» и другие) превратились в лозунги и разошлись по всему миру в виде граффити и наклеек. Песни посвящены не только защите мира и ядерной угрозе. «Reclaim the Night» — известная гринхэмская песня о проходивших по всему миру маршах конца 1970-х годов против мужского насилия. В песеннике Chant Down Greenham есть песни о ведьмах («Weave your power with the wind, we will change and we will spin» и так далее — отсылка к экофеминизму Мэри Дейли). Этому сопутствовало заимствование у коренных американцев и австралийцев изображений змей и пауков. Песню «You Can’t Kill the Spirit» сочинила активистка чикана-феминизма Наоми Литтлбер Морена, рассерженная тем, что у коренных американцев отобрали их землю. Заимствование потенциально обогащало феминистскую мозаику и отражало ее пестроту, однако могло оказаться и неловким (из-за невнимательности к тому, что такое посягательство может оказаться формой привилегий белых) присвоением музыкального наследия. Уловив серьезный интерес к историческим и духовным источникам «женской» власти, женщины из Гринхэм-Коммон прибегали к причитаниям. (Этот обычай уходит корнями в культуру кельтов, но встречается и в Древней Греции и Древнем Риме.) Причитания выражали ощущение катастрофы в случае ядерной войны и придавали протесту политический и эмоциональный смысл. Первый марш «Женщин за жизнь на Земле» сопровождался причитаниями. Одна из участниц, Джейн, прежде не знавшая об этом обычае, вспоминала:
Это было похоже на целительную практику — выплакать горе, тревогу из-за того, что олицетворяла [военная] база… Звуки рвались из глубины души, у меня гудело в ушах, и, кажется, я была на грани обморока — у меня из глаз полились слезы. Мериса [еще одна демонстрантка] тоже плакала, мы обнялись. Для меня это как бы довершало опыт марша и приковывания. На самом деле это венчало всю мою жизнь, прожитую до того момента[334].
Выступление женщин из Гринхэм-Коммон в 1982 году у Вестминстерского дворца, где заседает парламент, назвали «стенанием»: с помощью звуков они взялись преодолеть физические барьеры. Одетые в черное, держащиеся друг за друга женщины наполнили Вестминстерскую площадь жуткими звуками не поддающейся выражению скорби. Одна манифестантка объясняла: «Если бы мы просто явились и стояли снаружи с плакатом, то нас с легкостью могли проигнорировать, зато с помощью звука мы все-таки смогли проникнуть в здание»[335]. Плач и гул также оказались уместным способом обозначить феминистское присутствие во враждебном окружении. Так, в 1984 году группа манифестанток из лагеря Гринхэм-Коммон посетила ежегодное общее собрание цинковой компании Rio Tinto, чтобы выразить протест против ее насилия по отношению к общинам в Австралии, Панаме и Намибии. В те моменты, когда феминистки считали, что выступавшие члены совета директоров (все — мужчины, все белые) лгут, они гудели или причитали, чтобы сорвать мероприятие. После скандирования обвинительных речовок, в которых упоминались отдельные члены совета: «На ваших руках кровь, поджигатели войны!» — из зала вывели трех женщин. Однако оставшиеся в зале активистки возражали настолько