пока только заставляют понять то, что они постигли прежде, начиная с момента рождения. Заставить их постигать новое невозможно, если просто говорить с ними об этом. Правда, иногда они симулируют понимание; своими собственными сердцами они действительно полагают, что действительно осознают, смотрясь внешне так, как будто осознали, понимающе трясут своими густыми волосами; но для всех это означает, что они не поняли. Возможно, они смогут прийти к этой новой идее позже, самостоятельно, вдохнув её из окружающего воздуха и таким образом прийти к её постижению, но никак не иначе. Будет видно, что ни один из пунктов вышеупомянутых предположений, сделанных нами в установленные сроки, не приписывает связи Пьера с порванной брошюрой. Возможно, что и то, и другое верно; возможно, что и нет. Бесспорно, однако, следующее – что в это время, в своём собственном сердце он, кажется, решил, что не полностью постиг мысль странного писателя во всех её деталях. Все же это самомнение было, по-видимому, одним из самых простых в мире; настолько естественным, что могло быть порождено почти ребенком. Тем не менее, мысль была настолько глубока, что Джуггулариус не дотянул бы до её авторства, и, опять-таки, столь тривиальна, что её мог бы устыдиться Джуггулариус юный.
Теперь заметим, что эта любопытная бумажка озадачила Пьера, предвидя то, что Пьер не мог, в конце концов, быть совершенно непредвзятым в своем отношении к порванной брошюре, пока впоследствии, возможно, другим путем не пришёл бы к её пониманию и не узнал бы, что он, в первую очередь, сделает. Учтём также, что ему была известна репутация автора, хотя Пьер никогда не говорил с ним, а тот воздействовал на его душу простым отдаленным удивительным и чарующим сиянием, исходящим с его лица. Все эти причины я считаю вполне извинительными за вставку в следующие главы начальной части того, что мне показалось очень причудливой и мистической, но не философской Лекцией, из которой я, признаюсь, сам не мог сделать выводы, которые всегда соответствуют тем особенным движениям в моей душе, к которым эта Лекция, как кажется, обращается наиболее внимательно. Мне это кажется превосходной иллюстрацией повторного изложения проблемы, нежели решением самой проблемы. Но простые иллюстрации почти универсально принимаются для решений (и, возможно, они – единственно возможные гуманные решения), поэтому они могут помочь появлению временного спокойствия в некоторых пытливых умах и не окажутся полностью бесполезными. В худшем случае каждый человек может сейчас сделать пропуск или прочитать, а потом ругаться на самого себя.
III
«ПРИВОЖУ ПРИМЕР»
ПЛОТИНУС ПЛИНЛИММОН
(В трёхстах тридцати трёх лекциях)
ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ.
ХРОНОМЕТРАЖ12 И РИТМ,
(Это не совсем Портал, а часть временных подмостей к Порталу новой Философии.)
«Немногие из нас сомневаются в том, господа, что человеческая жизнь на этой земле всего лишь этап испытательного срока, который среди прочего подразумевает, как следует из изложенного далее, что, мы, смертные, относим себя только к понятиям временным. По аналогии с этим я придерживаюсь той мысли, что вся наша так называемая мудрость не относится к какому-либо времени.
«Это была преамбула, я начинаю.
«Мне в моих видениях кажется, что существует весьма редкая определенная категория человеческих душ, которые будут готовы почти всегда и везде изложить собственную, тщательно хранимую в теле Правду Небес, но с некоторыми маленькими крупинками отличий. Из-за особенного божественного происхождения, единственного источника этой небесной правды, большого Гринвичского холма и башни, от которой вселенские меридианы уходят вдаль, отсчитывая бесконечность, такие души кажутся морскими лондонскими хронометрами (от греческого «хронос» – время), которые на лондонских суднах, плывущих мимо Гринвича вниз по Темзе, точно настроены на Гринвичское время; и если за его ходом следят, то оно останется тем же самым, даже на Азорских островах. Правда, почти для всех случаев долгих и дальних путешествий – скажем, в Китай, – хронометры делают лучше, и с ними обращаются весьма аккуратно из-за постепенного большего или меньшего отличия от Гринвичского времени и из-за отсутствия возможности скорректировать ошибку прямым сравнением с их главным эталоном. Но квалифицированные и благоговейные наблюдения за звездами при помощи секстанта существенно уменьшают такие ошибки. И, кроме того, существует такая вещь, как точность хронометра; то есть, установив степень его органической погрешности, даже незначительной, все последующие хронометрические вычисления, которые установили потерю или прибавку, можно будет далее добавить или удалить, в зависимости от обстоятельств. С другой стороны, в этих долгих путешествиях хронометр может быть выверен при сравнении его показаний с хронометром некоего другого морского судна, вышедшего из дома позже.
«Теперь в таком искусственном мире, как наш, душа человека отстоит от своего Бога и Небесной Правды дальше, чем хронометр, привезенный из Гринвича в Китай. И, как только этот же хронометр, если считать его точным, объявит о 12-часовом полдне, то местные китайские часы, возможно, скажут, что сейчас – 12-часовая полночь; поэтому душа хронометра, если она окажется в этом мире, верном для его главного Гринвича в другой, всегда будет, так сказать, интуитивно права и не права, противореча простым местным стандартам и мозгам часовой мастерской этой территории.
«Мозг Бэкона был простым мозгом часовой мастерской, но Христос был хронометром, наиболее точно отрегулированным и исполнительным, и наименее тронутым всеми земными раздражителями, которые когда-либо приходили к нам. И причина, по которой его учение казалось евреям безумием, состояла в том, что он принес Небесное время в Иерусалим, в то время как евреи жили там по иерусалимскому времени. Он не сказал отчетливо – Разве моя мудрость (время) не от этого мира? Но независимо от этого, из-за действительно странной своей мудрости Христос сегодня кажется точно тем же самым безумцем, как и 1850 лет назад. Поэтому, всю эту эпоху завещанный им хронометр всё ещё хранит своё изначальное небесное время и всеобщий Иерусалим этого мира аналогичным образом тщательно сохранил свое собственное.
«Но из того, что хронометр, который попал из Гринвича в Китай, действительно должен показать в Китае, каким в данный момент может быть время в Гринвиче, и оно, таким образом, должно обязательно противоречить китайскому времени, ни в коем случае не следует, что относительно Китая Китай не видит всего, что существует на его пути. Как раз наоборот. Из-за этого факта этого различия предположим, что относительно Китая китайские часы должны быть в порядке, и, следовательно, если китайские часы правильны в Китае, то и гринвичские хронометры должны быть неверными относительно китайских. Кроме того, как китайцу пользоваться гринвичским хронометром, придерживаясь гринвичского времени? Он должен будет, таким образом, отрегулировать свои ежедневные действия, иначе он станет выглядеть абсурдно: скажем, уходя спать в полдень, когда его соседи садятся обедать. И если земная мудрость человека это безумие для божьих небес, то с другой стороны, небесная мудрость Бога это безумие для земного человека. Буквально говоря, так оно и есть. Но божественный небесный Гринвич ждёт, что обыкновенные люди будут хранить гринвичскую мудрость в далеком от нас китайском мире, потому что она для них здесь ведет к убытку; и, действительно, фальсифицируя само себя, как в этом случае, китайское время стало бы идентичным гринвичскому времени, что сделало бы гринвичское время неверным.
«Но почему тогда Бог время от времени посылает небесный хронометр (как метеорит) в мир, казалось бы, без какой-либо пользы сея ложь среди всех хронометристов в мире? Потому, что он не желает покидать человека без какого-либо случайного свидетельства своего существования: думающий человек с китайским мировоззрением может ответить здесь довольно чётко, что нет универсально применяемых средств, и что из центрального Гринвича, в котором обитает Он, исходит несколько различных путей в этот мир. И всё же это следует не из того, что правда Бога – одно, а правда человека – другое, а из-за того, – как мы уже намекали, и как далее