— Помнишь свой первый суд? — вдруг раздается над моим ухом вкрадчивый голос Ветрова. Свято место пусто не бывает, Козырь ушел, но сейчас за моим плечом стоит Яр, и так близко стоит, что до меня даже доносится тепло его дыхания.
Смотреть с такого расстояния ему прямо в глаза оказывается жестким испытанием. А не смотреть — слабость, которую я себе не позволю сейчас.
— Смутно, — эта ложь дается мне легко. Вытереть из памяти это воспоминание было довольно сложно. Как меня трясло от паники, потому что как же я смогу первый раз выйти в суд как адвокат, я же не справлюсь. И как именно мой тогда еще совсем недавний муж добивался того, чтобы я расслабилась…
Добился. Способ был… Универсальный.
Мы любили решать проблемы именно им.
Молодые были. Дурные и озабоченные.
Если бы все это закончилось не так, как оно закончилось — я бы, наверное, любила это воспоминание. Смаковала бы его время от времени.
— А я хорошо помню, — тихонько замечает Яр, все так же неотрывно глядя на меня, — и что сказал тебе утром помню прекрасно.
У меня вспыхивают щеки. Да, это сложно забыть.
Справилась со мной, справишься и с этим дурацким делом.
Он был самоуверенным нахалом, убежденным, что этот мир ест у него с ладони, и когда-то я тоже считала так.
— Ты справилась гораздо с большим в своей жизни, Вик, — улыбается тем временем Яр, — справишься и с каким-то японцем.
— Сделка на полмиллиарда, — тихонько выдыхаю я самый страшный факт, что меня сейчас прижигает. Ну, хоть говорить нашла в себе силы.
— Это не твои полмиллиарда, — фыркает Ветров, — так что не нервничай. Их с тебя в любом случае никто не спросит. Да и повода ты не дашь.
Он говорит с такой уверенностью, что у меня аж екает в груди, себя приходится только осаживать.
Это Ветров. Ему, наверное, тоже очень выгодны эти переговоры, потому он и делает сейчас все, чтобы они прошли удачно. И психующая заикающаяся переводчица ему сейчас не нужна. Так что и эта похвала — не более чем формальность. Ветров хорошо умеет использовать и манипулировать, что для него пара неискренних комплиментов?
И все же, когда Ветров увлекает меня за собой — я уже не ощущаю никакой неуклюжести в языке. Козырь считает, что я готова к этим переговорам. Ник — с ним согласен. Даже Ветров — и тот во мне уверен. Чего же психую я, которая точно знает свои языковые данные?
Нас действительно уже ждут, причем ресторан забронирован полностью, господин Такахеда не очень любит шумные места.
Вышеупомянутый господин, он же Кадзу-сан — имя я узнала, когда Козырь с ним раскланялся, оказывается совсем не пожилым, я бы сказала даже — зрелым японцем, на чьем лице накрепко отпечаталось точное знание цены его самого и всего его окружения. Улыбается этот японец очень любезно, даже кажется веселым, но глаза у него ни на секунду не теряют своей цепкости и проницательности. От одного такого взгляда сразу начинаешь вспоминать — а все ли нормально у тебя с внешним видом? Не размазалась ли помада? На меня Кадзу-сан взгляд бросает заинтересованный, но в основном потому, что, кажется, только меня он в этой компании и не знает.
— Это у нас Виктория, Кадзу-сан, — тут же представляет меня Козырь, — мой новый переводчик, самое ценное мое кадровое приобретение за последние полгода.
Когда такие вещи в твоем присутствии говорит генеральный директор компании, в которой ты только-только начала работать — это всегда очень смутительно.
— Посмотрим-посмотрим, — взгляд Такахеды, обращенный ко мне, становится все более пристальным, — надеюсь, эксцессов, подобных прошлогоднему, по вине этого очаровательного создания не состоится.
А уж я-то как надеюсь…
Переводить приходится много.
Сам Такахеда отсаживается с Эдуардом Александровичем за отдельный столик, и за нами они оба только наблюдают, попутно обсуждая что-то свое.
Нам с Яром достается личный поверенный Такахеды и два его ассистента. Еще один парень тоже сидит за нашим столиком, но он почему-то молчит. Впрочем, если честно, мне за глаза хватает и этих троих.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
На первых порах японцы делали мне «скидку» на неопытность, но как только поняли, что темп перевода у меня довольно беглый — количество задаваемых вопросов удвоилось. Заместитель Яра строчит за мной как опытный стенографист.
Несколько раз мне приходится правда задержаться с переводом и уточнить конкретные формулировки вопросов или предложений — потому что лажать с переводом некоторых принципиальных деталей мне не хочется. Уж лучше пусть пояснят, что имеют в виду. А то в менталитете у японцев прям заложено, что если ты не задаешь вопросы — значит, все сам как надо понял.
Четвертый японец при моих вопросах заинтересованно щурится, но по-прежнему сидит, не вступая в диалог. Слушает. Я так понимаю — меня и слушает, но цель у этого слушанья мне не ясна. Впрочем, господину Такахеде, конечно, виднее. Говорили, вроде, что он приедет с сыновьями. Кто из четверых является родственником нашему инвестору — лично мне опознать не удается.
Все трое тех, кто с нами «переговаривает», одинаково цепкие, напористые, каждый — профи в своем деле. Да и четвертого — этого темного молчаливого коника, тоже со счетов сбрасывать не стоит. Он может быть «на обучении», и его таким своеобразным способом могут знакомить с бизнес-этикетом, особенностями ведения переговоров с русскими или что-то еще в этом роде.
Мы заканчиваем только через два часа. К концу этого обсуждения у меня настолько сухо в горле, будто я только-только пробежала марафон. Хотя я ведь прерывалась на то, чтобы выпить воды, ага…
Нам дают вольную, и подчиненные Такахеды переключаются уже на своего шефа, излагая ему, к чему мы, собственно, за это время пришли.
И вот тут внезапно начинает говорить четвертый японец. И о чем — я расслышать просто не могу, но манера речи у него… Довольно уверенная. Он словно диагноз ставит кому-то…
— Старый черт, — тихонько шепчет сбоку Козырь, переходя на английский, — все-таки притащил своего наблюдателя.
Я удивленно оглядываюсь на Эдуарда Александровича, вопросительно поднимая брови. Если он настроен на беседу — то он пояснит, о чем он. Эдуард Александрович оказывается настроен.
— В прошлом году мы попали на деньги с Такахедой, — неохотно поясняет он мне, все так же на английском, — оба. Но он — больше. И как выяснилось позже — по нашей вине, потому что наш переводчик не учел некоторых нюансов при переводе.
— Случайно? — уточняю я осторожно.
— Очень в этом сомневаюсь, — хмуро откликается Козырь, а сам гипнотизирует взглядом японцев, устроившихся за два стола от нас, — особенно с учетом того, что в этом году мы едва не влетели в аналогичную ситуацию с другим, казалось бы, более квалифицированным переводчиком. Недавно.
— Это вы про Шевченко? — тут же спохватываюсь я, припоминая те косяки в переводе, что мной были найдены.
— Это я про Шевченко, — кивает Козырь, щурясь, явно вглядываясь в лица японцев пристальней, — видите, какая вы умница, Виктория, все схватываете на лету, не зря я решил сделать на вас ставку. Вот и наблюдателю Такахеды вы понравились. Вы вообще умеете не нравиться?
— Нет, она не умеет, — ехидно хмыкает Ветров, напоминая, что он вообще-то тут, ну и что не зря я в свое время занималась с ним английским.
Ох-х… Божечки, можно я его укушу? Вот что во фразе «Говори комплименты своей чертовой невесте» он не понял?
— А зачем был нужен наблюдатель? — спрашиваю я, пытаясь не пускать Ветрова в свои мысли. Вот еще не хватало, и так-то еле-еле переключилась на рабочий лад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я так понимаю, этот парень знает русский на хорошем уровне, — меланхолично откликается Козырь, — он слушал наши ответы и ваши переводы. Сличал корректность.
— Но зачем?
На мой взгляд, Такахеде куда проще было предоставить своего переводчика, раз уж он в нем так уверен.
— А вы не понимаете, Виктория? — Козырь косится на меня насмешливо. — Я же говорю, старый черт так меня проверял. Достаточно ли я постарался, чтобы ликвидировать причину прошлогоднего провала. Достоин ли я его бесценных вложений?