Ну, точно, он все понимает. У меня все наверняка на лбу написано, да еще и подчеркнуто красным. Сейчас как скажет, что, пожалуй, ужин со мной был плохой идеей, и не могла бы я катиться к тому, кем именно заняты мои мысли.
Не дай бог!
— Ты зря волнуешься, — наконец тепло замечает Ник, а я лишь только чудом удерживаюсь от непонимающего взгляда.
Волнуюсь? Я? Но о чем мне собственно волноваться?
— Ты прекрасный переводчик, и к переговорам ты готова, — Ник говорит это мне настолько безапелляционно, будто я уже готова себя зарыть под толстый слой песка и самокопаний.
Переговоры. Точно. Они уже завтра!
На самом деле — я волновалась. Холодной, ворочащейся в желудке ледяным ежом боязнью провала, потому что ей богу — любой шаг на этой работе для меня казался шагом по тонкому льду. Сейчас… Вот сейчас кто-то ворвется и рявкнет, что я — не настоящий переводчик и ужасно подвела компанию…
Кто это может сделать как не японский партнер Рафарма, который раздумывает — а не инвестировать ли в русскую кампанию еще деньжат. Все-таки это носители языка, это даже не обрусевший Акур, что меня обучал…
Кто может налажать в этой ситуации? Ну, кто еще кроме меня? Только этот страх и вполовину не так выматывает, как все остальные мои глупости. Впрочем — это все равно, у меня есть отличный повод чуть потянуться к Нику, опустить лоб ему на плечо и закрыть глаза. Спрятаться. От мыслей, этих непонятных, не замолкающих пчел. В этом теплом озере, будто прокаленном солнечными лучами до самого дна.
— Ты волшебный, ты знаешь? — интересуюсь я, уютнее пряча свою ладонь в его широкой. Как в колыбельке.
— Ага, только письмо из Хогвартса мне все-таки зажали, — фыркает Ник, ободряюще обнимая меня за плечи.
Я сгорю в аду. Для меня черти приготовят самую большую сковородку. На ней будет написано «она использовала хорошего мужика, чтобы не думать о бывшем мудаке». А еще у этой сковородки будут ужасно высокие бортики и плотная крышка, чтобы я не дай бог не сбежала и не разнесла по остальной преисподней свой идиотизм.
Ник внимательный, умный — просто волшебный. Вот что мне еще надо? Что, что, что, кто скажет? Почему сейчас мне настолько паршиво?
Вот дал боженька талант к языкам, спасибо ему за это! Жаль только, что умение выбирать мужчин насыпать позабыл. Кажется, у меня что-то переклинило внутри. Но, боже, ведь так нельзя… Мне — так точно нельзя. Я ведь не мазохистка, и не девочка, что после того, как её ударили по щеке — пойдет и подставит другую.
И в чем я сейчас отличаюсь от того же Ветрова? Ведь он твердо уверен, что все женщины, что бывали в его постели, больше ни с кем быть не могут, и желательно, чтобы даже после расставания они вспоминали его как единственного и божественного, после которого другие мужчины просто не впечатляют.
Увы мне, я вспоминаю…
Мазохистка. Однозначно, махозистка.
Я ведь ему не нужна. Я для него одна из наскучивших игрушек. Отправленная на помойку.
Отвратительные слова. Почему они мне не помогают? Почему даже моя ненависть к этому ублюдку сейчас будто против меня самой и играет?
Хочу быть безразличной. Хочу вообще ничего не испытывать даже при одной мысли о Ветрове. Исцелиться б от него навсегда…
— Отвезти тебя домой? — шепчет Ник, вытягивая меня из этого тошнотворного уныния, и я кошусь на часы.
— Да, пожалуй, — не особенно весело отмечаю я, — не дай бог Маруське взбрендит не ложиться спать, пока я не приеду.
— Она может? — Ник заинтригованно смотрит на меня. Вот сразу видно, что от первой жены у него детей не было. Он не очень понимает уровень возможностей маленького ребенка,
— Она может и не такое, — я на это даже не жалуюсь, только констатирую факты, — если бабушка уснет раньше нее, моя плюшка может вычудить что угодно. Никогда не забуду, как «сбегала в кино» на ночной сеанс, пришла домой в полночь, а там мое чудо из кровати выпрыгивает мне навстречу… Тревожный сон и все такое прочее.
— С кем это ты по ночным киносеансам шастала? — Ник ревниво хмурится, а мне хочется рассмеяться, до того у него забавное выходит это грозно-шутливое выражение лица.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— С тем, кто меня плохо прикармливал, конечно, — откликаюсь я и касаюсь губами колкой щеки, — вот ты хорошо постарался, так что из Лондона я тебя буду очень ждать. Могу даже без тебя не есть, и даже отказываться работать.
— Ну, нет, таких жертв ради меня приносить не надо, — Ник протестующе мотает головой, — все-таки я очень хочу, чтобы мне тоже было к кому вернуться. И потом — если сделка с Такахедой состоится, всему отделу обещана премия, так что… Так что постарайся там, есть ради чего. Ну, и Такахеда жуткий педант, ему легко не понравиться.
Ну, вот, а теперь можно начинать волноваться. В конце концов, когда речь только о моей ответственности — тут не так страшно. А тут премия аж на весь отдел. И на кого будут обиженно шипеть подружки-соседки по кабинету, если все сорвется?
— А сделка будет обсуждаться какая-нибудь небольшая? — спрашиваю я, пытаясь отвлечься от неприятных назойливых мыслей. Пальцы привычно находят клипсу ремня безопасности. Ник меня совершенно избаловал за эту неделю, подвозит и подвозит…
— Ну, как сказать, небольшая, — Ник жмет плечами и заводит двигатель, — Такахеда полмиллиарда в нас собирается инвестировать. Собираются строить третью фабрику. Для Рафарма это очень крупное вложение.
— Сколько-сколько? — я аж присвистываю — Вот зачем ты мне это сказал? Я же теперь всю ночь не усну, буду бояться налажать еще сильнее…
— Вик, — Николай поворачивается ко мне, — ты не волнуйся, там будет Ветров, он знает, как именно общаться с Такахедой. Так что — просто переводи. Больше от тебя ничего не зависит.
Успокоил, так успокоил.
Педантичный японец, которому «легко не понравиться», сделка на астрономическую сумму и как вишенка на торте — мой бывший, которого я сейчас хочу только придушить — в качестве ситуационного начальства.
Действительно, о чем же мне волноваться?
37. Войны без расписания
Если сравнивать Эдуарда Козыря с каким-нибудь стихийным явлением, то сложно подобрать одно конкретное сравнение.
За два часа до переговоров он врывается ко мне в режиме «цунами», все сметая на своем пути. Судя по взгляду — остро желает кого-нибудь убить, и только возможные последствия со стороны закона ему и мешают — отвлекаться на их устранение не хочется.
— У нас все готово, — невозмутимо сообщаю я, отвлекаясь от прилетевших из Лондона бумаг на рассмотрение. По виду Эда точно можно сказать только одно — хорошие новости ему не помешают. А у нас все и вправду — протекает в штатном режиме. И бумаги уже все подготовлены, и мой зам на низком старте, готов хоть сейчас идти в конференц-зал.
— Такахеда просит перенести переговоры на час раньше, — Эд досадливо кривится, — и не у нас, ему до нас ехать некогда.
Ну, как обычно. Никогда с этим японцем не бывает просто. Впрочем, именно поэтому мы всегда готовы заранее. Тем более, что Такахеда как раз из тех, кто может диктовать Козырю условия. По крайней мере — в последний год, когда из-за косяков в переводе некоторых контрактов мы перед этими японцами крупно налажали. Деньги потеряли с обеих сторон, но виноваты оказались именно мы… Эд немало усилий приложил для того, чтобы удержать Такахеду от отказа от сотрудничества с Рафармом, да еще и на инвестиции соблазнил — но это уже за гранью объяснимого. Таланты Козыря в дипломатии и изворотливости поражали даже меня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но, как следствие, перед Такахедой нам полагалось бегать на задних лапах, как те медведи с балалайками.
— Когда выезжать? — сухо интересуюсь я, поднимаясь из-за стола.
— Сейчас, когда же еще? — Эд раздраженно передергивает плечами, одним только выражением лица договаривая, как он относится к подобным переносам. — Прихватите переводчицу и стартуйте. Водитель вас уже дожидается.