Читать интересную книгу Опоенные смертью - Елена Сулима

Параметр - бесконечность - вечность - материальные вещи при таких параметрах всегда становятся абстрактными, а абстракция переходит в образ образ - это всегда объем. Глобальность мышления дает восприятие объема. И в зависимости от того насколько вы можете своим сознанием охватить этот многомерный объем и в этом объеме преломить массу качеств, настолько вы будете совершенны, поскольку объятие получается здесь равное обладанию, как пониманию. Человек, который может с различных позиций профессионально рассмотреть любую точку в искусстве - и является настоящим тайным лидером, за которым тянется сознание века.

- Андеграунд? ... - отвечал после мастера перфомансов человек в черных джинсах и черной рубашке, явно увлеченный больше политикой, чем искусством, - Эскалация андеграунда это анархизм, который ведет к фашизму. Так как всякая пересвобода уничтожает саму себя. Единственная альтернатива - это психоделический марксизм - а это осознание своей несвободы и существование в обществе в той функции, которую ты сам внутри себя сознаешь

"Господи, кого здесь только нет!.. - Воскликнула про себя Алина, - Но как ни странно, все сказанное и увиденное уживаются вполне мирно. Это тебе не черно-белый уголовный мир, где все требуют друг от друга жить по понятиям, о понятия о понимании не имеют. А тут - словно я вновь и вновь приземляюсь в неизведанный мир, принимая все, так прыгают с парашюта".

И все же с надеждой разобраться потом, при обработке пленки, пошла искать пропавшую в толпе Ирэн.

Она пересекла двор, заглянула в один их подъездов старого дома и попала в бар. В баре созданном из подручных материалов разрушенных особняков было вполне уютно. Парами, группками люди общались, говорили без умолку. Иностранные журналисты, коих было куда больше, чем отечественных, сновали с фотоаппаратами. И почувствовала что ей не тесно в толпе индивидуумов. Не найдя там Ирэн, Анна вышла и пошла в первый попавшийся открытый подъезд и спустилась на свет по разбитым ступеням в подвал. Ей хотелось прерваться, остановиться и трезво поразмыслить не об увиденном и услышанном, а о своем месте на фоне всей этой картины. Зачем она здесь? Но чувствуя, что это бесполезно, она уже, не понимая зачем, переступала порог.

ГЛАВА 10.

На пороге она споткнулась.

- Осторожней, - послышалось, словно из неоткуда.

Она огляделась в полутьме, пронзенной острыми лучами серебристого света: зал, преобразованный их бывшей квартиры, с содранными обоями, и от того обнаженными стенами, бетонным полом - весь в серых тонах и оттенках, как на старой фотографии. Бесшумный, гулкий зал выглядел совершенно нереально. Небольшого роста лысый субъект в черном пропыленном, словно выгоревшем, комбинезоне сматывал провода.

- Ой, - растерялась Алина, снова споткнувшись.

- Приветик, - подошел он к ней, буратинно улыбаясь начисто лишенной зубов щелью рта. Нос его действительно был, словно обструган, обтесан скарпелью, после работы которой забыли о шлифовке.

- Вот... я и пришла, - проговорила она, а глаза её не могли оторваться от его ясных карих глаз, таких глаз, что они затмевали невероятную, светящуюся в полумраке бледность его лица. Руки её тем временем протягивали ему диктофон, и она недоуменно трясла его.

- Что? Сломался что ли? - посмотрел он на аппарат ловли слов, взял его, и приглашая кивком головы в маленькую конурку со столом и лавками, сказал: - Пойди, сначала чайку попей.

Она вошла в эту небольшую обшарпанную комнату, села на импровизированную под диван лежанку. Напротив сидел толстый мужчина с проплешиной на темечке, казалось, он не заметил её, даже не кивнул, приветствуя, продолжая разбирать запутанные провода.

- Меня вообще-то зовут Алина, - совершенно растерянно сказала она, - Я вообще-то пришла брать интервью.

Бритоголовый забавно усмехнулся и представился:

- Алексей.

Толстяк, как бы не отвлекаясь от своего занятия, молча налил ей в чистый, но потемневший от крепкой постоянной заварки, стакан чаю.

И пока Алина рассуждала - настолько чист предложенный стакан, чтобы решиться пить из него, никого не оскорбляя своей брезгливостью, не рискует ли она заразиться какой-нибудь заразой - "пить иль не пить, вот в чем вопрос", - зависло у неё в голове, Алексей, застыв в дверном проеме, молча разглядывая её, и вдруг спросил:

- Ну, чего, Альк, хочешь повыть в микрофон?

- Хочу, - кивнула она, совершенно не обидевшись на такое панибратское обращение мало знакомого человека.

- А! Ты уже здесь - влетела Ирэн в студию, - А я уже волноваться начала, как бы что с тобой не произошло! Вы представляете, Алексей, час назад эта женщина стояла под дулом автомата и хоть бы хны!

- Да, - словно вглядываясь во внутрь себя и с трудом вспоминая, что же это было и было ли вообще, кивнула Алина. - Это живая метафора. Меня не пускали сюда, кажется, они были мафией, или нет, чеченцами, но похожие на итальянцев... только автомат держал русский... Это как раз самое больное в этом моменте. А с остальным можно справиться. Меня не пускали сюда, а мне стало смешно, и я прошла сквозь заслон, словно сквозь стену судьбы. Вот и все. Сколько раз уже приходилось переступать через возможную смерть...

- Смерть? - Алексей посмотрел на неё внимательно, и тут она увидела, что не только нос, - все лицо его испещрено шрамами. А нос его вообще... Она совсем забыла про нос, но нос его лишенный выпуклости ноздрей весь кончик носа - сплошной шрам. "Так не режут в драке, это не ожог, господи, господи, что же это?.." И жалость, томительным ядом зародившись в сердце, разлилась по телу.

- ...Смерть, - продолжал Алексей, - А знаешь ли ты что такое постоянное чувство присутствия собственной смерти?

- Знаю, - тихо кивнула она, неотрывно глядя ему в глаза.

- Пойдем, повоешь.

- А что мы будем выть, Алеш?

- А мантры. Ты будешь просто подвывать, а я со словами. Пойдем с нами, кивнул он Ирэн.

- Только и слышу мантры, мантры, а что это такое? - простодушно спросила Ирэн.

- Буддистские молитвы. Но главное в них не слова, а вибрация звука настраивающая на определенную волну. Ну, начали! - он протянул ей микрофон. И ударил по огромному барабану. Глухой величавый звук сотряс тьму подвала.

Алексей завыл, подчиняясь мягкому эху своих экзотических ударных инструментов, завыл невероятно низким, глубинно вибрирующим голосом. Ирэн подтянула певично-постановочным. Алина, никогда не обнаруживавшая до этого в себе певческого таланта, сначала пыталась подделаться под него, потом под нее, потом поняла, что вой её не будет иметь и никакого значения перекрываемый их разноголосицей и завыла просто так, от души, лишь повторяя остатки непонятных слов, пропеваемых Алексеем.

Она мгновенно вся ушла в это непонятное действие, из-под прикрытых ресниц с тайным изумлением наблюдая - насколько серьезен Алексей во время своего пения. И в тоже время, обозревая словно внутренним оком, как бы видя всех сразу, со стороны, она чувствовала, как её раздирает хохот. "Бред! Бред!" - вопил, хохоча её внутренний голос, и тут же перекрывал серьезный, - "А что не бред вообще в этом мире? Может быть именно это..."

- У меня, кажется, не в дугу, - скромно потупив глаза, сказала она Алексею, когда они окончили петь.

- Ничего. Ты выла, как настоящая ведьма, а тут немного не о том. Это молитва поклонения богине земли. Поконкретнее надо было. Вот так Алька, видишь, какую штучку я произвожу?

- Да-а. А вообще-то я пришла брать у тебя интервью.

- А интервью я не даю.

- А что же мне делать? Как жить-то теперь? - она протянула поближе к нему диктофон.

- Что говорить? Слова, которые будут приемлемы всеми, поскольку узнаваемы?

- Не знаю, - сдалась окончательно Алина, - Но мне кажется, что ты можешь сказать что-то особенное... кругом столько слов, столько информации, как кто-то определил сегодня - просто потоп!

- Любая ценная информация на сегодняшний день не может быть популярной. Если она популярна, то есть народ интересуется ею, то значит, она не достойна называться откровением. Мы трансформируем действительно вещи в себе. Когда-нибудь, кто-нибудь возьмет их на вооружение и с народом что-то произойдет. На сегодняшний день в мире, на планете эти вещи не могут практиковаться. И если они появляются, они вырастают не из потока жизни, а приносятся извне не в то место, не в то время.

- Вот мне однажды пришло откровение, - задумчиво закивала Алина, - И я его никому объяснить не могу, оно будет воспринято как бред. Или если будет воспринято, как реальность, пусть вторая, надреальность, то я чувствую, что затреплется как пошлость, и потеряет свой действенный смысл, действенность... - вспомнила она сразу все свои отчаянные "нет!", и порыв любви, спасавший от смерти Фому, - Получается некая двусторонность. И все же к чему все идет, катится, что с миром-то твориться, я никак не пойму. На уровне политики вроде все ясно - просто бред, но если говорить о большем...