— Тайник-то там действительно был? — спросил Смирнов.
— Был, Александр Иванович, был! — оживился Леонид (о деле заговорил). — Серьезная такая укладочка, аптечная, с понтапоном. По рыночным их ценам — тысяч на семь-восемь.
— Куш! — с уважением констатировал Роман.
— Как ты думаешь, Леонид, зачем этот добровольный осведомитель сдал тайник Трындину? — спросил Смирнов.
— Всего вероятнее одно: узнав о тайнике, сам взять опасался, будучи уверенным, что хозяева следят за марафетом неусыпно. Думаю, конкурент.
— Может быть, может быть. — Смирнов покряхтел, прилег подбородком на замысловатую рукоять своей роскошной палки. — А почему Трындину?
— Юра последнее время за наркоманов местных взялся, всерьез взялся. Выявил, кто просто так шуткует, кто всерьез на игле сидит. Даже схемку составил по участку: кто, где, когда, как. Серьезный паренек был. Эх, Юра, Юра!
— Значит, несчастный случай, — вяло напомнил Смирнов.
— Ничего нет, Александр Иванович, чтобы о другом думать. Сам понимаю, что наворот какой-то подозрительный: тайник, записка, несчастный случай. Леонид поднялся из-за стола, подошел к окну, из которого была видна крыша дома номер шесть. — Облазил все, все собственными руками ощупал до самого последнего гвоздика — ничего подстроенного, ничего сомнительного.
— Что делать собираешься?
— Ну, еще экспертизы впереди: медицинская, по записке. Вероятно, следственный эксперимент следует провести.
— Но ты-то уверен, что несчастный случай?
— На девяносто девять процентов.
— Почему же не на сто?
— Один процент на сверхъестественные чудеса.
— А бывает?
— Сам не видел, но, говорят, бывает.
Алик присматривался к Леониду, а Роман уже присмотрелся, знавал в свое время подобных, — сидел, покуривал, размышлял сам по себе.
— Так что же все-таки собираешься делать? — повторил свой главный вопрос Смирнов.
— Пойду по наркоманам, по их связям. Судя по тайнику, группа сбита весьма и весьма серьезная.
— А тайник? Тайник серьезный?
— Да нет, кустарщина, времянка. Судя по всему, одноразовый.
Встал и Смирнов, подошел к окну, глянул через окно на крышу и тронул Леонида за плечо:
— Что ж не поинтересуешься, о чем мы с Трындиным сегодня разговаривали?
— Жду, когда вы сами скажете, Александр Иванович.
Кухня окном своим выходила на другую сторону, и поэтому Смирнов повел Леонида на балкон.
— Вон в том доме, — Смирнов показал в каком, — до вчерашнего дня помещалось кооперативное кафе "Привал странников". Мы вчера втроем в нем весьма мило пообедали. А сегодня утром его как и не бывало. Вот по этому поводу мы с Трындиным сегодня очень удивлялись. Вчера заведение по всем правилам — с вывеской, тентом, занавесочками, а сегодня корова языком слизала.
— А был ли мальчик-то? — расхоже вопросил Леонид.
— Был, был, Леня. И не один мальчик-то. Поинтересуйся, а?
— Поинтересуюсь.
— И мне сообщи.
Капитан Махов записал телефон и ушел.
— Не наработался, Саня? — спросил Алик.
— Не наработался. — Смирнов налил себе коньяку, выпил рюмочку. Думал, что наработался, оказывается, нет. Да и время сейчас такое работать.
— Но не нам, — сказал Алик.
— Это почему же — не нам?
— Сегодня — это уже не наше время. Мы свое время отдали неизвестно кому, проиграв пятьдесят шестой.
— Пятьдесят третий, Алик, — возразил Смирнов. — В пятьдесят третьем надо было готовиться к пятьдесят шестому. А мы служили, полагая, что все идет как надо. Но ведь еще не поздно, братцы!
— Еще не вечер, еще не вечер, — гнусаво спел Роман.
— Сколько тебе лет, Саня? — ласково поинтересовался Алик.
— Шестьдесят пять.
— И старческой любви позорней сварливый старческий задор, продекламировал Казарян.
Смирнов задохнулся от злости и глазом прицелился: не дать ли Ромке в рыло? Алик положил ладонь на его сжавшийся кулак, а Казаряну сказал:
— Зачем же наотмашь?
— Ну, Ромка, это я тебе припомню, — выпустив пар, пообещал Смирнов.
— Так узнавать в ОДТС насчет хлорвинилового кирпича? — как ни в чем не бывало поинтересовался Казарян.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Узнавать.
Поздним утром, предварительно досмотрев "Крестного отца", Смирнов тщательно запер бордовую дверь (Алик по суетным своим делам убежал раньше), спустился на лифте и вышел на волю. Та сторона переулка была солнечной, и он поспешно поковылял туда, в тепло. Поковылял потому, что был без палки. Греясь на солнышке, ждал шального такси и разглядывал помещение бывшего "Приюта странников". Там все было так, как вчера. Таксомотор забрел в этот переулок минут через десять. Расслабленно вздохнув, Смирнов приказал:
— На улицу Горького.
Таксист был недоволен — на лице было написано, — но ничего не сказал: инвалид влез. По набережной до Каменного моста, вдоль Александровского сада, вокруг гостиницы "Москва". Только начали подниматься к Советской площади, как Смирнов решил:
— Здесь.
За все про все — рубль двадцать. И — в магазин "Подарки". На втором этаже нашел то, ради чего сюда приехал. В особой подставочке ежом торчали самшитовые трости. Долго трепал нервы продавщице, тщательно подбирая трость поудобнее. Выбрал наконец, заплатил непомерную цену и сквозь толпу провинциалов, через двери пробился на улицу Горького. После любимой невесомой камышовой самшитовая была тяжестью, кочергой, оружием. С палкой можно и муниципальным транспортом. Смирнов спустился в метро и доехал до Комсомольской площади.
Уже в электричке решил, что надо ехать до Болшева. Раз квартира номер 178, значит, дом здоровенный, такие Калининград ближе к Костину строит. Тайнинская, Мытищи, Подлипки. Мелькнул внушительный горб водовода, пробежал мимо сильно поредевший Комитетский лес, и вот оно, Болшево.
На остановке доброжелательные бабы подсказали, на каком автобусе ехать. Доехал и разыскал дом 16 "а". Здесь. Пятый подъезд, пятый этаж. Позвонил. Не опасаясь, открыла пожилая, огорченная на всю жизнь женщина.
— Мне бы товарища Шакина повидать, — объяснил цель визита Смирнов.
— Твой товарищ "козла" забивает, — ответила женщина и захлопнула дверь.
Во дворе, узком и необжитом, было пусто. Пришлось обратиться с вопросом к подъездным старушкам, которые охотно объяснили, куда ему идти.
Приют доминошников находился в зачахнувшей рощице, на которую наступали новостройки.
Двенадцать игроков, семеро болеют. Итого — девятнадцать. Отставляются пятеро допенсионного возраста бездельников. Теперь ручки-ручоночки. Восемь представителей класса-гегемона. По ручкам. Представителей тоже в сторону. Четверым около семидесяти и выше. Двое. Один с большущим родимым пятном во всю щеку. О такой примете Трындин рассказал бы в первую очередь. Вот он, Шакин. В шестьдесят один год уходят на пенсию в двух случаях: или уходящий не хочет работать на учреждение, или учреждение не хочет, чтобы он работал. Здесь определенно второй вариант. Плюгав, мелок в движениях, на лице, как каинова печать, все признаки сильно и регулярно употребляющего. Выберет такого представительствовать в официальных органах компания шустрых и неглупых деляг? Ой, нет! Что ж, просчитано и такое.
— Кто тут Шакин? — сурово спросил Смирнов.
Изгнанная из сквера гуляющими с младенцами заботливыми мамашами визгливая компания пацанов передислоцировалась на задворки домов, ожидавших капитального ремонта; оттуда тоже гоняли, но в основном по утрам. А сейчас, когда все ближе и ближе вожделенные два часа, бдительность стража ослабевала. Здесь было прекрасно. Двое попытались поднять, как штангу, неизвестно как сюда попавшую ось с двумя чугунными колесами от вагонетки. Не подняли, зато покатили, радуясь тому, что это катится. Двое других пинали жестянку из-под греческих маслин, изображая футболистов. Пятый же прогуливался в поисках чего-нибудь ценного и нашел. У двери черного входа в мертвый дом абсолютно доступно лежал пластиковый пакет с изображением обтянутой джинсами женской задницы, совершенно новый.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})