Читать интересную книгу Государевы конюхи - Далия Трускиновская

Стенька мог бы сказать, что скоморохам помогли уйти два конюха, да ведь это еще доказать нужно! А про его горячую любовь к конюхам с Аргамачьих конюшен Деревнин знал…

Поздно вечером, совсем обалдев от суеты, Стенька шел домой. Ему есть и то уж не хотелось. Хоть и говорят, что брань на вороту не виснет, однако столько он той брани наслушался, что в конце концов она обрела чугунный вес и прицепилась, окаянная, к сапогам. Стенька еле ноги волочил, взбираясь на крыльцо.

— Я службу отстояла, — сказала Наталья, — так Кузьма-звонарь тебе кланялся, велел сразу к нему бежать. Что у тебя еще за дела со звонарем?

— Я учиться к нему пойду, — буркнул Стенька.

— Мало тебе грамоты?!?

— Свечному делу.

И, пока жена стояла разинув рот, Стенька дал ходу.

Кузьма жил в таком домишке неподалеку от церкви, что удивительно было, как тот домишко ветром не повалит? Он совсем почернел и редкостно скособочился.

— Давай-ка мы нижние венцы в срубе вынем да новые вставим, они уже совсем сгнили, — предложил Стенька хозяину. — Не то рухнут тебе твои хоромы ночью на голову — всем миром откапывать да хоронить придется.

— Ничего, еще постоит домишко! — беззаботно отвечал Кузьма. — Я тут все на Елизарки Шевелева вдову поглядываю. Может, посватаю. Тогда к ней переберусь.

Стенька изумился неистребимой страсти Кузьмы к законному браку.

— Так зачем звал-то?

— Проведал я, о чем ты просил. Наталья твоя так со службы шибко домой побежала — и звал, и кричал, насилу догнал, а тебя где-то черти носили.

— Государева служба… — Стенька тяжко вздохнул и буркнул от всей души: — Будь она неладна…

— Я с Ерофеем Жеравкиным говорил про зятя. Плохи у того зятя дела, Степа. Взъелся на него боярин. И это бы еще полбеды — а взъелась на него еще и дворня. И он промеж ними всеми, как меж молотом и наковальней. Меньше ему надо было боярское добро беречь — вот как Ерофей-то сказал. Ключник ведь тоже за всем уследить не может… И все равно бы воровали! А так чуть где что пропадет, сами же дворовые подсылают к комнатным боярыни женщинам сказать — мол, ключник к рукам прибрал!

— Жаль горемыку, — согласился Стенька.

— Выпороли его, Степа, знатно. Жена уж не чает выходить. Ерофей уж так сегодня Бога молил, так Бога за дочку с зятем молил! Меня индо слеза прошибла…

— Да как звать-то зятя, скажешь или нет?

— А тебе на что? — задал очень своевременный вопрос Кузьма.

— А ты как полагаешь — я тебя потому расспрашивал, что мне больше делать нечего? — вопросом же отвечал Стенька. — Ты вспомни, свет, где я служу!

— Опять розыск ведешь? — неожиданно ухмыльнулся звонарь.

Стенька немедленно заподозрил Наталью. Последний его розыск в Стрелецкой слободе был связан с деревянной харей, на которую жена так ловко его навела. Надо полагать, слобода немало посмеялась, и вот Кузьма на то дельце намекает…

— Не сам веду, а меня подьячий Деревнин послал, я по его делу хожу, — соврал Стенька.

— Ну, коли так…

Стенька видел, что звонарь не больно-то хочет называть имя. И даже знал, почему. Он, Кузьма, на единственной ноге прыгал, Стенькину жену догонял, и неужто — бесплатно?

Пришлось лезть в кошель.

— Вот тебе две деньги, больше нет.

И точно — больше не было.

Стенька получал в Земском приказе и жалованье, и кормовые, да и с пустым кошельком мог несколько дней прожить сытно, питаясь дома и, коли пошлют следить за порядком на торгу, от купеческих щедрот. Видя, что иначе от Кузьмы толку не добьешься, он и уплатил последними деньгами за сведения.

— Зовут того ключника Артемка Замочников, а жену, Ерофееву дочь, — Федора. И служит он у боярина Юрия Буйносова, а двор того боярина Буйносова в Китай-городе, подле обители Николы Старого. И он, Артемка-то, человек богобоязненный, так своему подьячему и скажи.

— Скажу непременно, — пообещал Стенька и поспешил откланяться.

Время было позднее — не бежать же в Китай-город!.. Его, земского ярыжку, и на двор-то на боярский не пустят…

Поразмыслив, Стенька решил встать пораньше и отправиться в гости к тому Артемке спозаранку.

Обычно его будила к завтраку Наталья. То есть это ей казалось, что будила. Стенька к тому часу уже не спал, а притворялся — нежился себе под заячьим одеялом и слушал, как жена хлопочет, напевая. Пела Наталья лишь тогда, когда твердо знала, что муж ее не слышит, не хотела устраивать ему лишней радости. А голосок у нее был приятный. Вот Стенька и дорожил этими утренними короткими минутками. И без того в жизни сплошное расстройство, так хоть до завтрака поблаженствовать!

На сей раз он заставил себя вылезть из постели раньше Натальи. Решив, что у мужа живот прихватило, она только буркнула невнятно и отвернулась. А он, пошарив в припасах, отхватил себе от ковриги немалый кус хлеба, присолил, в сенцах разжился большим огурцом и, жуя по дороге, отправился в Китай-город.

И обитель, монастырь Николы Старого, который еще называли Греческим, и боярский двор он отыскал сразу. Время было совсем раннее — только дворовые, занятые уходом за скотиной, уже проснулись и хозяйничали. Стенька слышал за забором голоса, но ворота были заперты, и он ломал голову, как бы заявить о себе.

Место было известное — Никольский крестец. Там стояла особо чтимая в народе часовенка, а в ней горела неугасимая большая свеча. Славилась та свеча тем, что со многих дворов приходили к ней в сумерки помолиться и взять огонька для домашних свеч и ночников. Подошел и Стенька, крестясь и кланяясь.

Очевидно, на сей раз его молитва была угодна Господу — из калитки, что при воротах обители, вышел пожилой статный священник, который Стеньке был по какому-то делу знаком, а с ним — молодой монашек, хотя уж не отрок. Отроков при обителях держать было не велено — всякие непотребства случались… Оставалось только вспомнить имя статного священника.

Стенька поспешил под благословение.

— Ты-то зачем сюда в такую рань забрел? — спросил священник, и тут Стенька вспомнил, кто это таков, — иеромонах Геннадий. У него одного, пожалуй, лишь и была такая густая, широкая, приметная борода, подлинная гордость той обители, где он жил. Еще он славился своей строгостью и уменьем так возвысить голос во славу Божию, что князья — и те склонялись, покорствуя каждому слову.

— По делу хожу, — отвечал Стенька.

С утра еще не так парило, и свой служебный зеленый кафтан с буквами «земля» и «юс» он надел в рукава.

— Дай Господи удачи.

— И тебе, отче. А ты-то в такую рань?..

Иеромонах вздохнул.

— Негоже мне с тобой лясы точить, Степа, там, на боярина Буйносова дворе, человек вроде помирает. Исповедовать и причастить иду.

— Уж не Артемка ли Замочников? — забеспокоился Стенька.

Иеромонах повернулся к юному иноку.

— Раб Божий Артемий, — подтвердил тот.

— Слава те Господи, теперь и я вспомнил.

— Да что же это деется! — воскликнул Стенька. — Человека насмерть запороли!

— Что ты несешь? — сурово спросил отец Геннадий. — Он боярский ключник, который год служит! Кто его насмерть пороть станет?

— Послушай меня, отче, — тихо и убежденно заговорил Стенька. — Тот Артемка кому-то в дворне сильно не угодил, мстят ему! Его и раньше пороли, а теперь… Да нагнись, отче!

Отец Геннадий склонил голову, и Стенька подобрался прямо ему под ухо.

— Сдается мне, что кому-то тот Артемка сильно мешает, и хотят от него избавиться, вот и опорочили его перед боярином. Он-то знает, кто тот зложелатель, а оправдаться, бедный, не может! И как бы не было все это связано с тем делом, по которому я сейчас хожу… Помоги, отче! Коли можно — вели того Артемку в обитель перенести! Не то они ему еще какую-нибудь пакость состроят!

— Уж так за его жизнь боишься?

— Боюсь, отче. Коли ему Господь велел помирать, так он и у вас помрет, а коли можно его спасти — так спаси, отче!

— Я в мирские дела не вхожу, — потупив взор, отвечал иеромонах. — Но коли раб Божий безвинно страдает…

— Вели его в обитель взять! Тебя, отче, послушают! Забери его оттуда, отче! Уж там-то он обязательно помрет! — твердил Стенька.

И в эту минуту он сам бы сказать не мог — христианские ли чувства велят ему заступать путь священнику, умоляя о помощи, или страстное желание спасти человека, который что-то знает и может поведать о деле с деревянной харей.

— Хорошо, что ты так говоришь, — несколько помолчав, одобрил отец Геннадий. — Тебе зачтется. Жди меня тут, не уходи.

И пошел к боярским воротам — прямой, но чуть вперед склоненный, очи опустивший, как подобает иноку.

В его поступи была такая уверенность, что казалось: коли отцу Геннадию не откроют калитку, он, не останавливаясь пройдет сквозь бревенчатый забор туда, где его помощи ждет умирающий…

* * *

Рано утром Данилка проснулся в полной уверенности, что мир исправился и взамен прежних его горестей и неурядиц впереди ждет одно блаженство.