Читать интересную книгу Старый дом (сборник) - Геннадий Красильников

Осторожно, будто пробуя прочность наста своими широкими гусеницами, трактор стал сползать по крутому спуску. Впереди должна быть глубокая промоина, через нее сооружен бревенчатый мостик без перил. Летом промоину заметно издали. Но сейчас она до краев занесена снегом, и со стороны не видно, что тут затаилась какая-то опасность. Перед самым мостом трактор встал, из кабины выскочил немолодой водитель, озабоченно прошелся по настилу, постукивая каблуком, заглянул под мост. Затем подошел к саням.

— Ненадежный он… Не ездил я тут раньше. Попробуем ниже моста проехать, прямиком.

Мы с ремесленником соскочили на дорогу, стали утаптывать в снегу дорожку.

— Ладно, попытка — не пытка! — сплюнул тракторист и полез в кабину. Трактор двинулся вперед. Местами снег оседает, но это трактору не так страшно — на широких гусеницах он держится хорошо. Вот он уже взобрался на противоположный край промоины, гусеницы яростно скребут выступившую из-под снега землю. Машина высоко задрала нос, кажется, что вот-вот скатится обратно; меня охватило нестерпимое желание взобраться в кабину к водителю и до боли и пальцах ухватиться за рычаг, рвануть вперед. Ну же, скорей, еще полметра!.. Трактор, действительно, резко рванулся вперед, выскочил на ровное место, но сани… остались на месте. Выкованный из железа мощный прицеп не выдержал и оборвался, точно это был кусок гнилой веревки… И надо же случиться такому как раз на этом месте! До Чураева остается еще больше половины пути, с тяжелым чемоданом пешком не пойдешь, а кроме того, не могу же я оставить этих людей здесь посреди поля. Вот женщина с ребенком испуганно и с надеждой посматривает на нас, троих мужчин. Нет, надо как-то вытащить сами!

Тракторист вытянул из-под сиденья стальной, свитый из проволок, трос, молча принялся сцеплять сани с трактором. Почтальон безучастно сидел на своих ящиках: ему было вменено и обязанность "не отлучаться от груза ни при каких обстоятельствах". Женщина с ребенком также осталась на месте. Не думала слезать и толстая баба, продолжая с полным равнодушием разглядывать пустой горизонт.

Наконец, трос был кое-как прикручен. Солнце неумолимо поднималось все выше, начинило ощутимо пригревать, снег становился рыхлым, предательски провяливался, стоило лишь шагнуть с дорожки в сторону. Где то под толщей снега еле слышно журчала вода…

Снова взревел дизель, трос натянулся. Из-под гусениц летели комья грязи, мокрого снега, трактор буксовал и медленно оседал в снег. Он напрягал всю свою мощь, дрожал всем корпусом, но сани не двигались. Широкие полозья, точно намертво, были схвачены плотным, начинавшим подтаивать снегом. Тракторист сдал машину чуть-чуть назад, затем включил передний ход и дал рывок. Стальной трос лопнул, точно его срезало ножом. Тракторист выругался и принялся все делать сызнова. Мы с пареньком-ремесленником помогаем ему, он молча, как должное, принимал нашу помощь. Трос не поддается, стальная змея вырывается из рук и скручивается обратно, Острый конец проволоки мстительно рассек мою ладонь, из раны сразу начала сочиться кровь. Странно, но я не чувствую боли, торопливо вытаскиваю из кармана подаренный Аннушкой носовой платок и завязываю им рану. Через минуту на синей материи проступают ржавые пятна. Тракторист сочувственно замечает:

— Лучше автолом смазать. Моментально затягивает…

Все готово, трос привязан к саням. Снова тракторист лезет в кабину, дает полный газ, и снова — о, черт побери! — сани остаются на месте, а трос, оборвавшись, стремительно скручивается. Сели!.. А солнце припекает все жарче, снег стал совсем рыхлым, того и гляди, он не выдержит тяжести саней. Сколько еще нам предстоит сидеть? Выручки ждать неоткуда — днем никакой смельчак не отважится собраться в дорогу: бесполезно, кругом тает…

Тракторист стоит в раздумье, опершись рукой на гусеницу. Я подошел к нему.

— Лопату про запас имеешь?

— Есть лопата. Для чего она сейчас?..

— Надо подкопать под полозьями. Сани крепко сидят в снегу, а он сырой, прилипает… И спереди тоже надо расчистить. Не сидеть же до утра!

Тракторист взглянул на меня с явным интересом, кивнул и полез в кабину, снял сиденье и вытащил лопату. Молча принялся он отшвыривать снег, с лопаты струйками стекала талая вода. Паренек-ремесленник помогал ему, ковыряя снег дощечкой, я со злостью разгребал снег прямо голыми руками — рукавицы все равно были мокрые и холодные…

Казалось, все готово, можно попробовать снова. А если опять неудача? Нет, на этот раз нужно действовать наверняка! Нельзя ли как-то облегчить сани? Сказал об этом трактористу, он снова согласился со мной: "Верная мысль, парень. Нужно скидать все ящики, в них целая тонна весу!" Мы разостлали брезент прямо на снегу и стали разгружать на него мешки с письмами, пачки газет, ящики с посылками. Ящики были тяжелые, но мы приноровились разгружать их конвейером. Вот уж не думал, что в Чураево приходит такая богатая почта!

Оставалось перенести пяток ящиков. Но тут, ступив неосторожно, я внезапно по пояс провалился в промоину. Там, под снегом, была вода… Как ни поспешно вытянули меня тракторист с ремесленником, но коварная вода опередила их — она налилась через широкие голенища, я почувствовал в ногах леденящий холод. Присев на ящик с посылкой, я стащил с онемевших ног сапоги и принялся выжимать портянки. Женщина с ребенком молча раскрыла свой чемодан и развернула мягкое, с кистями полотенце.

— Возьми, парень, на ноги намотай! Не ровен час, простудишься. Бери, бери, чего там, здоровье дороже!

В третий раз ожил трактор, сердито застрелял кольцами дыма. Взвизгнули шестерни, из-под гусениц вырвался грязный фонтан и… сани нехотя двинулись, поползли следом. На той стороне овражка трактор встал, мы кинулись бегом таскать ящики, мешки, пачки газет. Наконец, все было сложено в прежнем порядке, и мы двинулись вперед. Промоина шириной всего в несколько шагов задержала нас чуть ли не на полдня!

Тракторист посадил меня рядом с собой в кабину: здесь от мотора тянет теплом. Но я никак не мог согреться: зубы выбивают сумасшедшую дробь, в ступни ног впиваются тысячи крохотных иголок. Погода изменилась, ветер нагнал низкие тучи, моросит мелкий дождь — снегоед. Весна…

Не могу в точности сказать, сколько мы ехали — час, два, день? Я перестал ощущать время. Под конец ноги уже ничего не чувствовали, я принимался шевелить пальцами, но их словно не было. Меня начало знобить, кружилась голова, временами казалось, что я вместе с трактором проваливаюсь в глубокую яму, согнувшись, судорожно хватаюсь за борта кабины. Тракторист качает головой, кричит над самым ухом:

— Плохо, браток! Тебе бы сейчас с ходу в баньку, пропотеть основательно. А внутрь принять водку с мёдом — первое лекарство от простуды!..

Вдали показались домики Чураева. Через полчаса трактор остановился, я с трудом слез на землю, поднял ставший свинцово-тяжелым чемодан, шатаясь, побрел вдоль домов. Гудела голова, ноги подгибались от страшной слабости. Добравшись до своих ворот, я с усилием нажал на щеколду, толкнулся в калитку. В окне мелькнуло лицо матери, она тут же выбежала на крыльцо, испуганно охнула:

— О, господи, Олеша, что с тобой? Лица на тебе нет! Бож-же ты мой…

Она подхватила меня под руку, повела в дом. Словно в тумане, увидел я встревоженно вскинутое лицо отца. Валясь в постель, я пробормотал:

— И дороге задержались… Ноги промочил. Ничего, пройдет…

Последнее, что я почувствовал, было мягкое прикосновение руки матери, она осторожно прикладывала их к моему лбу, щекам. Затем потолок надо мной странно покосился, я стал падать с головокружительной высоты в черную бездонную яму. А еще через мгновение — мягкая тишина и мрак…

* * *

Второй раз в своей жизни я учусь ходить и с каждым разом убеждаюсь, что даже один сделанный с усилием шаг доставляет в тысячу раз больше удовольствия, чем бесконечно долгое лежание в постели. Добравшись до окошка, подолгу любуюсь улицей. Раньше я не находил в ней ничего примечательного: улица как улица, летом пыльная, зимой — занесенная снегом. Сейчас я заново открываю ее для себя.

Отец с беспокойством поглядывает на меня, потом с неприметной лаской в голосе говорит:

— Олеша, мотри, рано ты начал ходить. Как бы снова не свалился…

— Нет, отец, мне теперь хорошо. Скоро совсем встану.

Сегодня двенадцатый день моей болезни. Первые два дня, говорят, метался в бреду, звал кого-то. Мать, как всегда, украдкой плакала, отец молча хмурился. Не привык он на людях показывать свои переживания. Несколько раз приходила к нам пожилая женщина-врач, делала уколы. Мать с тревогой выпытывала у нее: "Как, доктор, хуже ему не будет?" — "Ну что вы, не беспокойтесь! — отвечала врач. — У вашего сына отличное здоровье. Парень еще только жить начинает!" Отвернувшись лицом к стене, я тихо улыбался: верно, жизнь для меня только начинается.