Читать интересную книгу Язык, онтология и реализм - Лолита Макеева

Согласно научным реалистам, и теоретическая нагруженность научных фактов не может служить аргументом против возможности объективной эмпирической проверки теорий, поскольку при такой проверке теоретическая интерпретация результатов наблюдения и эксперимента, как правило, формируется на основе других теорий, отличных от проверяемой, а стало быть, эспериментальное начало в науке имеет определенную независимость [145].

Если перечисленные контраргументы научных реалистов призваны показать, что научные теории могут оцениваться как истинные или ложные, то остается еще вопрос о том, насколько правомерно трактовать истину как соответствие реальности. Идея соответствия, по мнению многих ее сторонников, перестает быть таинственной и непостижимой, когда мы рассматриваем понятие истины не изолированно, а в тесном взаимодействии с другими аспектами научной деятельности (механизмами подтверждения и опровержения, процедурами интерпретации, критериями выбора теории и т. п.). В этом случае идею соответствия вполне адекватно выражает теория истины Тарского, дополненная двумя допущениями: 1) если высказывание истинно, то существует нечто такое, благодаря чему оно истинно [146], и 2) то, что делает высказывание истинным, в конечном счете зависит от того, каким является мир, и не зависит (онтологически, но не причинно) от наших когнитивных возможностей и эпистемических критериев. По мнению научных реалистов, мы должны принять эти допущения об объективных условиях истинности наших высказываний, поскольку только такие условия могут каузально объяснить, почему успешные действия являются успешными [147].

Научные реалисты полагают, что наука способна обладать лишь приблизительной или относительной истиной, но одни из них понимают это в том смысле, что теории являются недостоверными, но вероятно истинными гипотезами, тогда как для других, называющих себя критическими научными реалистами, это означает лишь, что теории являются, скорее, ложными, но правдоподобными гипотезами.

В целом же научный реализм в представлении его нынешних приверженцев — это «широкомасштабный философский пакет» (см.: [Boyd, 1990, p. 355–391]), состоящий из взаимосогласованных и взаимоподдерживаемых философских концепций, в число которых входит и представление о научной истине как приблизительном соответствии научных положений реальности, поэтому защита научного реализма тесно связана с поиском наиболее согласующейся с научной практикой совокупности онтологических, эпистемологических, семантических, методологических и этических позиций. При такой стратегии защиты главный довод в пользу корреспондентной теории истины состоит в том, что отказ от нее ведет к искаженному изображению как научной деятельности в целом, так и отдельных ее компонентов.

Как мы видим, реализм сегодня сохраняет определенные позиции в философии науки; споры между его сторонниками и противниками продолжаются, хотя, возможно, и не с прежним накалом. Вместе с тем нельзя не согласиться с финским философом науки И. Ниинилуото в том, что «два лагеря — реалисты и антиреалисты, разделенные к тому же на несколько сект, — порождают нескончаемую череду все более и более усложненных позиций и техничных аргументов, тогда как базовые проблемы остаются нерешенными. Но поскольку мы занимаемся философией, никакого окончательного согласия ожидать и нельзя, ибо спор о реализме есть один из ее „вечных вопросов“» [Niiniluoto, 1999, p. v]. Однако мы предприняли это краткое изложение дискуссии между научными реалистами и их противниками, чтобы понять, какое место занимает в ней аналитический реализм. Настало время подвести итоги по данному вопросу.

С одной стороны, следует отметить, что среди теперешних защитников научного реализма трудно найти тех, кто твердо убежден в том, что семантические исследования должны предшествовать и служить основой для онтологических выводов, кто, иначе говоря, является приверженцем аналитического реализма. По сути, этот подход отвергают сторонники «реализма сущностей», делающие упор в своем обосновании реализма на материальной экспериментальной практике в науке. Сходной позиции придерживается и австралийский философ М. Девитт, который, однако, не считает нужным отрицать роль истины в научном познании. В своей известной книге «Реализм и истина» (1991) он отстаивает ту точку зрения, что онтологический вопрос реализма должен быть решен до эпистемического или семантического вопроса: поступая иначе, семантические реалисты «ставят телегу впереди лошади». Главный тезис Девитта состоит в том, что позицию в отношении истины следует отделять от онтологического реализма, ибо «никакое учение об истине не является конституирующим для реализма: нет никакого логического следования одного учения из другого» [Devitt, 1991, p. 5]. Другие научные реалисты высказываются по этому поводу не так категорично; например, по мнению Ниинилуото, «очень сомнительно, чтобы изучение языка и значения как таковое могло бы разрешить какие-либо метафизические вопросы» [Niiniluoto, 1999, p. 4], однако это не означает, что мы могли бы решить онтологический вопрос прежде любого эпистемического или семантического вопроса или что нам следует избегать «гибридных» учений, поскольку «онтологические вопросы несомненно переплетаются с семантическими и эпистемологическими» [Niiniluoto, 1999, p. 4], а научный реализм, как уже было сказано, для многих его нынешних сторонников представляет собой «широкомасштабный философский пакет», включающий онтологические, семантические, эпистемологические и иные позиции. В результате те философы, которые подходили к обоснованию реального существования объектов, постулируемых научными теориями, с позиций аналитического реализма, или сами, в конечном счете, перешли в лагерь противников реализма, или были причислены к этому лагерю вопреки их желанию.

С другой стороны, есть немало свидетельств, указывающих на влиятельность семантического подхода к решению онтологических проблем как среди самих научных реалистов, так и среди их противников. Во-первых, в пользу этого говорит тот факт, что проблема истины в рассмотренной нами дискуссии была и остается главным пунктом расхождений. Именно по отношению к истине выделяются основные позиции в этой дискуссии, а сама истина, как правило, трактуется в соответствии с теорией Тарского как семантическое понятие. Во-вторых, показательно, что при характеристике научного реализма чаще всего ссылаются на определение, которое было дано Р. Бойдом и которое формулируется в семантических терминах. Так, согласно Бойду, научный реализм представляет собой соединение следующих двух принципов: 1) для терминов зрелой науки характерно то, что они имеют референцию (что-то обозначают); 2) для теорий зрелой науки характерно то, что они являются приблизительно истинными [Boyd, 1983, p. 45–90]. В-третьих, нельзя не учитывать, что и при обосновании, и при опровержении научного реализма, как мы видели на примере Патнэма, одну из ключевых ролей играет теория значения и референции терминов естественных классов, к которым принадлежит подавляющее большинство научных терминов. В заключение нам хотелось бы высказать следующее соображение. На наш взгляд, центральное положение трактовки истины в научном реализме вовсе не случайно, поскольку любой реализм, включая и научный, связан не просто с признанием существования тех или иных объектов или сущностей, а с подчеркиванием объективного характера этого существования. Если что-то существует независимо от нас, то наше знание о нем, которое, безусловно, определяется нашей «эпистемической» ситуацией (используемым языком, концептуальной схемой, особенностями человеческого восприятия, имеющимися инструментами познания и многим другим), должно содержать и нечто такое, что от нас не зависит. Этот аспект объективности нашего знания и призвана отразить трактовка истины. Однако трактовка истины может по-разному или в разной степени воплощать объективность, и соответственно можно говорить и о двух истолкованиях реализма. Научный реализм, в противовес инструментализму, может означать, что научные (прежде всего теоретические) положения обладают истинностным значением, но при этом понятие истины никак не уточняется; указывается только, что оно является трансцендентным или связанным с идеальными эпистемическими условиями, благодаря чему оно и обеспечивает определенную степень объективности. В этом случае мы имеем научный реализм в широком смысле, который представлен в концепции семантического, или аналитического, реализма. Если же в отношении научных положений не просто утверждается, что они обладают истинностным значением, но это приписывание истинностных значений дополняется «реалистическим» истолкованием истины как соответствия реальности, то тогда научный реализм понимается в узком смысле. Именно такой реализм вслед за Патнэмом и другими принято сейчас называть метафизическим. Таким образом, аналитический реализм, по сути, выражает минимальное условие, необходимое для принадлежности той или иной позиции к реализму. Но, как выяснилось, такого минимального условия недостаточно для защиты реализма от его противников, и, видимо, поэтому в наши дни среди научных реалистов остались лишь те, кто, по сути, не видят ничего зазорного в том, чтобы быть метафизическим реалистом.