Я спросил ее о запахе и вуали, но она ничего не знала об этом. Однако она знала одну историю о Мариссе.
— Давным-давно, в мире героев и жалких детей богов жили - были три сестры. Они были внешне отвратительными, и народ чурался их и принимал за демонов. Одна из них жутко скучала по сестрам, но оставила опостылевший мир позади... променяв жалкий пантеон на жалость к самой себе.
Пораженный ее обширными знаниями, я поинтересовался, не знает ли она истории о Равел, ночной ведьме. Конечно же, она знала.
— История о Равел Источник Головоломок, пугающей детей, начинается и заканчивается одним и тем же вопросом: «Что может изменить природу человека?» Неоднократно она задавала этот вопрос своим собеседникам, тем, кто надеялся получить выгоду от странной магии, обладала которой лишь она одна. Все пытались ответить на ее загадку, но безуспешно... и ценой неверного ответа была ужасная судьба, всегда более страшная, нежели участь предыдущей жертвы. Не будем вспоминать их муки, ибо из них и создаются кошмары.
Я вот что думаю об этой истории: Равел сама не знала ответа на этот вопрос, но очень желала узнать. Непонятно только, почему. Почему природа человека имеет значение для одной из Серых Сестер, особенно столь могущественной, как Равел?
Говорят, что она задала этот вопрос Леди Боли, не прямо, конечно, просто прокричала его в Сигиле, надеясь, что Леди ответит. А когда ответа не последовало, она призвала великую магию и пригрозила, что откроет Клеть и позволит прокатиться по ней волне ярости Планов. Иного ответа, кроме изгнания, она так и не получала. По сей день никто не знает ответа на вопрос Равел... а теперь некому и спрашивать, ибо Равел больше нет, она затерялась на Планах.
Я приготовился было задать иной вопрос, но она остановила меня.
— Подождите, это еще не конец. Хоть история моя заканчивается изгнанием Равел, многие уверяют, что ведьма до сих пор жива. Здесь есть молчащая проститутка, которая раньше рассказывала о таких вещах, но она не говорит больше. Если она заговорит с вами, то может рассказать о Равел.
Я спросил, что еще она знает об этой молчащей проститутке.
— Экко? — Ивес нахмурилась, размышляя. — Раньше я слышала историю о девушке, которая знала слово, и если произнести его, Вселенная будет уничтожена. Возможно, это и есть Экко. Впрочем, спросите Долору... Я знаю, что она встречается с кем-то, кто знал Экко до того, как та прекратила разговаривать.
Я попросил, чтобы она более подробно рассказала мне о своей роли в борделе.
— Я собираю истории и обмениваюсь ими с теми, у кого есть собственные.
Что ж, я решил обменяться с ней историей и принялся рассказывать о себе все, что помнил, начав с пробуждения в Мавзолее Служителей Праха. Казалось, Ивес впитывает каждое мое слово. Когда я закончил, она улыбнулась мне.
— Я запомню эту историю. Я тоже расскажу историю о Служителях Праха «Страницы Праха».
Много страниц в книге мертвых, огромном фолианте, куда Служители Праха записывают имена ушедших на Вечное Служение. Некоторые из страниц — просто пыль, и говорят, что имена, записанные на них, принадлежат тем, кто умереть не может, но должны вечно страдать, пока не умрет сама история и не дарует им свободу.
Я рассказал ей новую историю, про Аллею. Когда я закончил, Ивес сказала:
— Я запомню и эту историю. А вам расскажу другую. Но сначала я спрошу: вы знаете, кто такие модроны?
Я кивнул, и она продолжила:
— Тогда я расскажу историю «Часы и квадрон».
Давным-давно жил- был модрон. Он был создан недавно, обладал железной и неиспытанной еще логикой, и вот пришел в Сигил, подчиняясь приказам начальников. Он не знал ничего, кроме команд и приказов, подчинения и передачи приказов своих набольших. Ведь, понимаете ли, модроны подчиняются приказам лишь непосредственного начальства — они не осознают концепцию структуры власти. До сих пор не осознавали.
Однажды он набрел на маленький магазинчик и увидел там часы, которые больше не показывали время. Они потрескались по краям, а втулки стрелок были сломаны. Модрон немедленно принялся за работу, надеясь найти детали и починить сломанные часы.
Он сделал новую деревянную оболочку для деталей часов, заменил погнутые пружины, аккуратно смазал маслом механизмы и сделал новые стрелки из оказавшихся под рукой металлических пластин. Точное тиканье восстановленных часов напомнило ему о великих механизмах Механуса, и это умиротворяло его, если термин этот может быть применим к модрону.
Но модрон так и не смог осознать, что он полюбил часы, над которыми работал, и по причинам, которые сам себе не смог объяснить, принял решение остаться в Сигиле рядом с часами до конца дней своих.
Я рассказал ей другие истории о своих приключениях, а она в ответ припомнила свои, которые я привожу ниже.
«Проситель у врат».
— Полдень давно минул, когда во врата Тюрьмы кто-то забарабанил.
Карус,старейший Милостивый Убийца во фракции, поднялся с кресла, спустился в зал к великим вратам, отделяющим узников от внешнего мира. Стук не прекратился, когда он достиг врат и спросил, в чем дело.
Но ответа он не получил. Забыв об осторожности и испытывая странное чувство, он отворил врата.
За ними на коленях стояла согбенная фигура. Руки ее, стучащие по вратам, были изодраны в кровь, а дыхание с трудом вырывалось из груди. Мерцающий свет из тюрьмы озарил камни дороги, и она, взглянув на Милостивого Убийцу, заплакала от радости.
Ему казалось, что во всем, кроме пола, он походил на женщину, и присутствие ее заставляло его чувствовать себя весьма необычно. Карус не знал, что сказать, потому просто ждал, когда женщина объяснит ему свое поведение.
И она это сделала. Это было простое утверждение, но очень- очень важное, и оно заставило Каруса... (колени которого сильно болели при каждом движении) нагнуться и помочь женщине подняться на ноги. Он провел ее внутрь, осторожно поддерживая.
Она сказала, что была совершена несправедливость. И этого оказалось достаточно для Каруса.
В конце концов, случилось так, что она не смогла исполнить свой долг как Фурия, ибо человек, виновный в кровавом преступлении, умер, не познав наказания. Она молила Каруса и Милостивых Убийц о помощи... и те казнили ее. Она не сумела исполнить долг.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});