Читать интересную книгу Каменные скрижали - Войцех Жукровский

— Песок из старого русла. Похоронная фирма рассылает его в мешочках набожным эмигрантам, чтобы те могли смешать с ним пепел умерших, прежде чем высыпать в чужие африканские реки. Несколько фирм этим занимаются, — со знанием дела объяснил санитар. — Врут, что песок с Ганга, а всучивают этот. Он белей и красивей. Живым он больше нравится, больше соответствует мечтам, а мертвые рекламаций не предъявят, мертвым все равно.

Зноем дышала в лицо пустыня. До горизонта расстилалось белое, искрящееся, мелко волнистое море песков. От барханов бил такой отсвет, что болели глаза. Ветер словно прял песчинки, верхушки барханов, казалось, слегка дымятся, пересыпаются, пустыня, хоть и мертвая, полнилась зловещим движением.

Пришлось ждать своей очереди. Навстречу тянулись тонга за тонгой, где-то в середине блеял гудок заблудшего грузовичка, расписанного в цветочки и слоники.

Иштван увидел, что колеса тонг катятся по черным полосам, слегка припорошенным песком, это были чугунные плиты, ведущие в самое сердце пустыни.

— Во время войны англичане вымостили колеи железом, — объяснил водитель. — Эти проедут, и газанем в деревню. К мемсааб доктор Уорд.

— Такое чувство, что мы ужасно далеко от Дели, — задумчиво сказал Тереи. — А всего лишь сутки прошли.

— Мы примерно в ста двадцати километрах от Агры, — мерил пальцем расстояние профессор по развернутой карте. — В нормальных условиях по хорошему шоссе — два часа езды.

Над барханами крикливой, разящей белизны они издали увидели шест с развевающейся длинной оранжевой тряпкой, потом показались приземистые строения, большой резервуар с водой, выкрашенный белой краской, и рядом ветрячок, который, поблескивая лопастями на солнце, неустанно качал воду. Козырьком над дверьми домов пристроены были циновки, чтобы отвоевать хоть клочок тени, женщины в красном и голубом шли с сосудами за водой, внезапно пахнуло дымом и тошнотворной вонью из уборных. Это и была деревня, в которую они хотели попасть.

Иштван почувствовал, как тревожно забилось сердце. Облизал пересохшие губы. Как его примут? Что он услышит? Приговор?

— Вон они! — внезапно крикнул водитель. — Вон мемсааб доктор!

Они встали с мест, зной ошпарил лица, гоня по скулам пот. Иштван прищурился и высмотрел две белые фигурки, мелькающие среди домов, расплывающиеся на свету, отчетливо видимые в тени и вдруг исчезнувшие.

— Она здесь надолго? — спросил Иштван профессора.

— Еще неделю, дней десять, смотря по результатам, но я заберу бактериальные пробы и уеду как можно скорее, потому что, если ударят ветры, отсюда не выберешься.

Словно черные остовы неведомых зверей, словно смелые модели модернистских изваяний, торчали полузасыпанные обрубки деревьев с остатками ветвей, отполированные песком до эбеновой глади.

Все ближе были низкие хатки и трущобные лачуги, сооруженные из остатков картонной упаковки и развороченных железных бочек. Десятка полтора домов посолиднее сбились в кучку, словно цыплята, перепуганные налетом ястреба. Сквозь плетни тек белый стеклоподобный песок.

Когда «лендмастер» остановился бок о бок с «виллисом», прикрытым брезентовым, в масляных пятнах, навесом на шестах, Иштван спрыгнул на землю — и ноги по щиколотку ушли в мельчайшую россыпь, обжигающую сквозь обувь, как чуть пригасшее кострище. Низом шел ветер, он бил в ноздри запахами испаряющегося бензина, масла и перегретого железа. Под лопотанье брезента, рисуя пальцами на песке, два водителя быстро объяснились. Оказалось, сворачивать с шоссе надо было тридцатью километрами дальше тоже на полевую дорогу и по ней ехать к реке, где был не просто брод, а паром.

— А мне профессор приказал так, — оправдывался водитель перед шофером «виллиса». — И на железный тракт мы все-таки попали, не заблудились.

Иштван уже высмотрел над одной лачугой белый флажок с красным крестом. Он шел первым, но потом все же замедлил шаг, уступив первенство профессору. Жар пустыни вздымался перед ним сплошной пламенной стеной. В сумраке лачуг виднелись индийцы, почти нагие, мокрые от пота, лежащие, раскинув руки. Поднимая пыль, облепленные мухами, — копались в мусоре две собаки, Иштван узнал треугольные мордочки шакалов, они устремились прочь гуськом, топча собственные тени на ослепительно белом склоне бархана.

Из лачуги вышла девочка, ее вела за руку женщина в пышной юбке и расстегнутом кафтанчике, длинные высосанные груди женщины походили на отмирающие наросты. Проходя мимо, они смиренно поклонились. Иштван увидел распухшие, гноящиеся веки ребенка и глубокие бороздки от слез и гноя на щеках. Крупные мухи садились ей на личико, паслись, перебирали лохматыми, как; у пауков, лапками. А та даже не пыталась их согнать.

— Хэлло, мисс Уорд, — в изнеможении окликнул профессор. — Наконец-то мы добрались до вашего пекла.

Иштван увидел Маргит. Она вышла, горбясь, но тут, же выпрямилась, как старый солдат при виде генерала.

— Salve, dux [25],— с деланной веселостью подняла она ладонь. — Все-таки вы меня откопали в песках. Пользуясь привилегией своего возраста, профессор привлек ее и чмокнул в щечку.

— Хэлло, Маргит, — робея, напомнил о себе Тереи.

— Иштван, — она радостно протянула ему руку так, словно не пролегли между ними эти почти два месяца зловещего молчания. Потрясенный нахлынувшим чувством, он пожал ее горячие, чуть клейкие пальцы.

— Больше ждать не мог, — шепнул он, поднял темные очки, чтобы не мешали взгляду, но по глазам хлестнуло ослепительным солнцем.

— Прибыли, — оживленно сказал Сальминен, — но после, каких приключений! Настоящий бандит и великолепное убийство со свеженьким трупом. Напоите — все расскажем.

— У меня только чай в термосе. Вода здесь тухлая. Даже мыться противно.

— Чай так чай. А я-то мечтал о стакане виски со льдом, — вздохнул профессор.

— Какой здесь лед, в этой доменной печи? Здесь даже мне впору пустить слезу над собой и собственной глупостью, — печально пошутила Маргит.

Она вела их среди лачуг к расставленной палатке, пронизанной медовым полусветом, бока палатки ходили, как жабры рыбины, выброшенной на песок.

Она шла впереди, и Иштвану показалось, что она стала еще выше ростом, похудела, только волосы, милые волосы, накрытые легоньким соломенным плетеным плоским шлемом, почудилось, живут еще своевольней, наполняясь огненным блеском от белого халата. Маргит прекрасна в своей усталости, даже свободное накрахмаленное полотно не может скрыть ее тела. Знакомого, изученного, а сейчас кажущегося таким далеким и недостижимым.

— Все, как вы предвидели, профессор, — говорила она, разливая чай по кружкам, вдавленным в песок и прикрытым салфетками. — Болезнь здесь протекает иначе, более остра Механические повреждения от песчинок ускоряют нагноения. Инфицированы все поголовно.

— Пути? Какие пути? — профессор огляделся, но, увидев только один стул перед ящиком, заменяющим стол, разочарованно втянул воздух носом и сел на пол. — Как обычно, через пальцы?

— Через пальцы, через подол маминой юбки, которым та вытирает и свои слезящиеся глаза и глаза ребенка, ну, и дополнительно через крупных мух. Думаю, бактериальная культура здесь присутствует в более активной мутации. Надо проверить в больнице. Нашлось несколько добровольцев, учу их облегчать проявления болезни, лечением это назвать никак нельзя.

— Вы-то сами как себя чувствуете? — профессор, склонив голову на плечо, обмахивался смятой полотняной шляпой, как мясистым листом.

— Хорошо, — отрывисто буркнула Маргит. — Теперь совсем хорошо.

— Препараты есть?

— Есть, но немного. Я на ваш приезд рассчитывала.

— Послушайте, что с нами было по пути. Во-первых, угодили под сильнейший ливень. Вас не захватило?

— Захватило, но дождь испарялся, не долетая до земли. «Если она мне не поможет, я и минуты не улучу на разговор. Как спровадить старого болтуна?» — раздумывал близкий к отчаянию Иштван.

Он украдкой ловил ее мимолетные взгляды, просил, умолял глазами.

— Куда что сложить? — окликнул с дороги водитель.

— Несите все сюда. Ночевать будете? — спросила Маргит.

— Зависит от погоды, — профессор качнулся, встал, отряхнул с ладоней песок, включил свой приемничек. — Пойду, распоряжусь, а то эти дурни волокут не те ящики. Там есть кое-что посущественнее. Перед тем, как выйти на солнце, профессор медлил, долго расправлял помятую шляпу.

«Сейчас, пока музыка не созвала зевак», — мелькнула мысль.

— Я должен с тобой поговорить.

— Хорошо. Только чуть позже, — почти нехотя ответила Mapгит.

— Но я же имею право знать.

— Имеешь, — усмехнулась она. — Было бы желание.

— Почему ты стала избегать меня?

Маргит сидела, вытянув обутые в сандалии ноги, стройные, дочерна загорелые икры плашмя глубоко легли в белый, сверкающий, как толченое стекло, песок. И молчала, опустив голову.