Читать интересную книгу Последний бой Лаврентия Берии - Елена Прудникова

– Заговор в органах – вещь страшная, я это еще по тридцать восьмому году помню, – продолжал тем временем Берия. – В таком случае надо ставить начальником человека со стороны и проверять все МГБ, через сито людей просеивать. Поэтому и назначили министром Игнатьева из ЦК. Георгий за него ручался, как за верного человека, а он оказался такой же сволочью, как и Ежов, палачом и фальсификатором. Протоколы допросов они нам представляли – просто картинка, иллюстрация к статье «измена Родине». А когда мы в марте стали разбираться с делом, оказалось, все эти показания – чистая липа или же даны под пытками. Игнатьев с Рюминым нагло обманывали и партию, и товарища Сталина.

– На что же они рассчитывали? – удивился Павел, захваченный повествованием и совершенно забывший свою роль следователя. – Ведь есть же суд…

– Ровно на то же, на что рассчитывал и Ежов – сломать арестованных, довести их до потери человеческого облика и заставить бояться нового расследования дела больше, чем расстрела. Абакумова и его помощников пытали страшно. Он сам держался, а остальные в конце концов стали все подписывать, оговаривали товарищей. Если бы не «дело врачей», неизвестно, сколько времени бы это тянулось, и что бы в итоге вышло. Однако лавры великого чекиста не давали Игнатьеву покоя, и он решил, поскольку с заговором в МВД дело шло туго, раскрыть какой-нибудь другой заговор. На этом и погорел. Рюмин, хоть и дурак был, в конце концов понял, что из него собираются сделать второго Ежова и чем это кончится. Он ушел из органов, какое-то время маялся без работы, а потом пришел и все рассказал. Одно лишь просил – сохранить ему жизнь.[85] А когда сняли Игнатьева, выяснилось, что на Абакумова ничего, в общем-то, и нет.

– Так он на свободе? – стараясь казаться равнодушным, с замирающим сердцем спросил Павел.

Берия покачал головой:

– Нет. Дело большое, проверяли его тщательно. Там было несколько обвинений, требовавших серьезной работы. Пока со всем этим возились, меня арестовали. Ну, а теперь Виктору ничего не светит. Военные его ненавидят, а военные решают многое, сами видите.

– Ну еще бы, – хмыкнул Павел. – Еще бы фронтовик хорошо относился к особисту.

– Как министра госбезопасности его любили ничуть не больше. Слишком много Витька их брата пересажал, вплоть до помощников маршала Жукова. Если бы не товарищ Сталин, и самому Жукову не поздоровилось бы.

И снова слова Берии перекликаются с тем, что говорил Громов! Вопрос, Пашка, давай вопрос! Любой, лишь бы он понял, чего ты от него хочешь!

– Знаете, если он собирался товарища Жукова сделать врагом народа, то сидит он за дело! – возмущенно рубанул Павел первое, что пришло в голову.

– Да какой там враг народа! – поморщился Берия. – Банальное мародерство.

– Ма-ро-дер-ство? – не поверил майор. – Разве генералов за это сажают?

Берия расхохотался так, что минуты две не мог успокоиться. Говорить он сумел, лишь когда Павел дал ему стакан воды, и то все время фыркал.

– Сразу видно фронтовика! По реакциям! Генералов за это действительно не сажают, но товарищ Сталин решил, что отвечать должны все, и дал соответствующее указание. Витька всегда был исполнительным, да и что можно иметь против такого задания? Вот теперь он за всех и ответит. Жалко его, чекист он настоящий, высокой пробы. А настоящий профессионал «липовые» дела лепить не станет, так и передайте Вячеславу Михайловичу…

…Следователь разбередил старую рану, и теперь мысль об Абакумове не давала Берии покоя. Он не имел никакого права полтора года ничего не делать. И неважно, что работал свыше всяких сил. Должен был найти время для проверки, а не просто читать материалы Игнатьева и слушать уверения Георгия, что Семен Денисович надежный человек, как будто не знал, что у Маленкова под носом можно обделывать любые дела. Ежов тоже был «надежным». Как все повторяется!

Рюмин в феврале, не зная, куда идти, в конце концов пришел каяться в Мингосконтроля к Меркулову, прежнему министру ГБ. Тот сразу сообщил обо всем Берии и повез Рюмина к Сталину. Поэтому когда в тот же вечер Лаврентия вызвали на Ближнюю дачу, он ничего хорошего не ждал. И не дождался. Выслушав и отпустив Рюмина, Сталин поднялся, взглянул на Берию и Маленкова – Георгий сидел бледный, потрясенный, да и Лаврентий, наверное, был не лучше, – и лишь презрительно бросил:

– Шляпы!

Это сталинское словечко было похуже любых разносов, но кто бы посмел спорить? Два куратора: один от ЦК, другой от Совмина, – и оба так позорно оскандалились…

Но это было еще не самое худшее. Худшее началось потом, после возвращения в МВД. Лаврентий проверял дела – и словно вернулся в тридцать восьмой год. Он даже представить себе не мог, что ему еще когда-нибудь придется услышать это:

– Товарищ министр… меня пытали… Я честный коммунист, меня пытали… не мог выдержать…

Впрочем, из числа тех, кто проходил по обычным делам, многие на следствии держались твердо – игнатьевским костоломам было все же далеко до ежовских. Сложнее обстояло с чекистами. И не потому, что они слабее, просто по уровню зверства с ними обходились совсем не так, как со штатскими. Игнатьев ничего не понимал в чекистской работе, зато знал, на какие клавиши нажать, чтобы заставить вновь вспыхнуть вялотекущую войну в МГБ. Несмотря на все чистки, наследников Ежова там оставалось предостаточно, и теперь они сводили счеты с теми, кто все эти годы мешал им жить.

С кем-то из подследственных было все ясно – в основном с теми, кто был арестован во «втором потоке» и чьи дела еще не успели обрасти томами следственных документов – таких освобождали и назначали на работу. С другими предстояло разбираться. Среди них были и раздавленные, сломанные, оговорившие своих товарищей, были такие, кто никому не верил и всего боялся, были сумасшедшие. Десятки томов вранья не отменишь росчерком пера, все эти завалы приходилось методично разгребать, а у Берии не было ни времени, ни сил этим заниматься. Даже при том, что основную тяжесть взяли на себя Богдан и Влодзимирский, все же и ему приходилось нести свою долю работы… и главную долю вины. Какой с Маленкова спрос – Георгий же не чекист! Именно он, Лаврентий, упустил ситуацию и должен отвечать… а его никто не требует к ответу, только благодарят.

Но по-настоящему Берия понял все, лишь увидев Абакумова.

Когда он приказал проверить абакумовское дело, то с усмешкой сказал: «Посмотрим, что на него есть, кроме квартиры и барахла». На поверку даже этого, как оказалось, не было – квартира хоть и хорошая, однако «на уровне» министра, а стоимость найденных вещей укладывалась в заработок. Поэтому в тот вечер, когда Богдан пришел к нему готовить допрос Абакумова, Берия уже знал, что все дело, с первого до последнего слова – чистая «липа». Кобулов пришел мрачнее тучи, выложил на стол несколько писем.

– Вот! Нашел у Огольцова.

Огольцов был недавно арестованный заместитель Игнатьева. В его сейфе и обнаружились письма Абакумова к Маленкову и Берии.

«Дорогие Л. П. и Г. М.! Два месяца находясь в Лефортовской тюрьме, я все время настоятельно просил следователей и нач. тюрьмы дать мне бумагу написать письма вам и тов. Игнатьеву…»

– Игнатьеву? – удивился Берия.

– Это только в первом письме. Потом он понял.

«Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной, холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовывали таким образом, что я спал всего лишь час-полтора в сутки… На всех допросах стоит сплошной мат, издевательства, оскорбления, насмешки… Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой… В этом страшилище, без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день) провел восемь суток. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал…»

Богдан поморщился.

– Если бы нужны были доказательства того, что Витька работал чисто, это письмо – лучшее доказательство. Никто не назовет невероятным то, что сам творил…

«Я все время спрашивал, кто разрешил проделать со мной эту страшную штуку. Мне ответили: „Руководство МГБ“. Путем расспросов я узнал, что это Рюмин, который делает что и как хочет…»

Берия помотал головой. Виктор и тут работает. Работает и рапортует.

«…Может быть, можно вернуть жену и ребенка домой, я Вам вечно буду за это благодарен. Она человек очень честный и хороший».

– А что, жена его сидит? По какому обвинению?

– Обвинение не предъявлено, изолирована как социально-опасный элемент – член семьи изменника Родины.

– Ребенку сколько лет? Где он находится?

– Когда взяли, было два месяца. Находится с матерью в тюрьме.

Берия выругался и взялся за следующее письмо, потом еще за одно…