Читать интересную книгу Последний бой Лаврентия Берии - Елена Прудникова

– Откуда я все это там возьму? – хмыкнул тот.

– Сказать, откуда? Ты что, тоже вчера родился? Это дело компрометирует товарища Маленкова. А он, если кто-то здесь забыл, является Председателем Совета Министров и должен иметь незапятнанную репутацию. Поэтому все фигуранты «дела авиаторов» должны быть реабилитированы. Аналогично исследуй «дело Жемчужиной», которое компрометирует товарища Молотова. Чтобы все это не выглядело тенденциозным, поищи и присоедини сюда еще парочку дел, лучше на военных. Только скажи следователям, чтобы не копали на Витьку по пятьдесят восьмой, хватит с него и злоупотребления служебным положением.

– Товарищ Берия, как же… – начал и не закончил Влодзимирский.

– Так! – отрезал Берия. – Выпустить Абакумова мы не можем. Это политически неправильно. Нам нужен открытый процесс, вот и будем судить гласно его и его работников, о приговоре сообщим в газетах. Через год-другой их всех амнистируем, Витьку отправим по состоянию здоровья на пенсию, куда-нибудь подальше от Москвы, и пусть живет себе. Если, конечно, не будет настаивать на своей невиновности.

Когда они шли обедать, Берия в коридоре сказал Кобулову:

– Теперь тебе и трудиться не надо. Подчищенные дела на военных тебе принесут как подозрительные, где вина не соответствует наказанию. Дальше работай сам, не мне тебя учить. Дело Абакумова поручи игнатьевским следователям, пусть копают, только помедленнее и потщательнее, чтобы его и на самом деле судить не пришлось. Витьку будешь вызывать к себе только в чьем-либо присутствии. И не вздумай ему еще раз руку пожать. Потом все объясним, потом и извиняться будем.

– А как с авиаторами? Неужели этих … реабилитировать?

– Ну и х… с ними! Они свое уже отсидели и, надеюсь, сделали выводы. Пусть Георгий доверит им любое самое большое дело. Не думаю, что когда-либо еще с ними придется говорить о заводском браке. Может, их в ПГУ[87] взять, а, Богдан? А Абакумова – обеспечивать безопасность, вместо Мешика. Вот будет весело…

– Весело не будет, – хмуро сказал Богдан. – Витьку сейчас только на цепи водить можно. Он и раньше-то добротой не страдал, а теперь глотки зубами рвать будет, особенно после того, как ты с ним сегодня разговаривал. Слушай, Лаврентий, почему ты ему мандаринчик-то не дал?

– Почему? – удивленно остановился Берия. – А черт его знает. Забыл…

– Раньше не забывал. И слова умел находить. И знаешь, Лаврентий, на месте Витьки после такого я бы к тебе работать не пошел. Ни за ордена, ни по приказу, ни ради совести коммуниста…

Ворочаясь без сна на жесткой койке, Берия снова вспоминал все. Так он и не сказал Абакумову ничего из того, что хотел сказать. И теперь Виктор умрет по ту сторону стены, которая разделяла их все эти годы, умрет с обидой и злостью. Ну почему так по-идиотски устроены люди? Почему ему надо было попасть в эту камеру смертников, чтобы понять, чем в жизни можно пренебречь, а чем нельзя? А ведь говорят, будто возможно передавать мысли на расстояние. Может, попробовать?

Он лег на спину, вызвал в памяти лицо Абакумова – хотел увидеть его таким, как на последнем допросе, но почему-то все время вылезал молодой улыбающийся парень в новенькой форме капитана НКВД, – и сказал, стараясь пробить все тюремные стены, которые легли между ними, всего одно слово сказал:

– Прости!

И еще долго лежал, вслушиваясь в тишину – но ответа так и не дождался.

Глупо все это…

Глава 12

Вопросы веры и любви

…Руденко блаженствовал, как кот, от души наевшийся сметаны.

– Что-то вы не очень хорошо выглядите. Плохо спали? Ничего, сегодня разговор у нас будет о приятном. Вы ведь любите клубничку?

Берия молчал. После ночи таких воспоминаний разговаривать он был категорически не расположен. Ни о чем.

– Не хотите отвечать? Ну и ладно. Товарищ Хрущев на пленуме сказал, что в вашем деле надо хорошо покопаться. И вот какие интересные вещи получаются, – Руденко оперся локтями на стол и улыбнулся уже предельно сладко: – где ни копни, обязательно что-нибудь вылезет. Да, наворотили вы всякого в своей жизни…

– Нельзя ли без лишних слов, – поморщился Берия.

– Можно и так, – Руденко мгновенно сбросил приторность, теперь он был просто деловит и вежлив. – Перейдем к делу. Помните нашу с вами первую встречу? После нее мы решили проверить вас по части морально-бытового разложения, и не без результатов. Кое-что вы могли прочесть в стенограмме Пленума ЦК. Разрешите напомнить показания начальника вашей охраны полковника Саркисова.

– Бывшего начальника, – поправил Берия.

– Ах да, конечно, теперь у вас другая охрана, прежнюю пришлось уволить.

– Саркисова я сам уволил. Ну, читайте, что у вас там…

– Зачитываю: «По указанию Берия я завел целый список женщин, с которыми он сожительствовал. Один список сохранился, в этом списке указаны фамилии, номера телефонов 25–27 таких женщин. Этот список находится на моей квартире в кармане кителя».

Берия слегка оживился – разговор становился веселым.

– Ну и как, съездили к Саркисову, порылись в карманах?

– Порылись, не побрезговали. И в карманах, и в столе. Итак, вам предъявляется девять списков, в которых значатся 62 женщины. Что вы на это скажете?

– А это важно – что я скажу? Важно, что вы напишете.

– Молодец, хорошо понимаете ситуацию, – Руденко кивнул секретарю. – Пишем: большинство женщин, которые значатся в списках, мои сожительницы.

– Какой гарем! Интересно, чем надо питаться, чтобы обслуживать столько баб?

– Молодец, тонко подмечено. Пишем: список составлен за ряд лет. Далее: по вашему указанию Саркисов и Надарая вели списки ваших любовниц. Вы подтверждаете это? Ответ: Подтверждаю. Вопрос: Вы признаете, что превратили свой дом в притон разврата, а свою личную охрану в сводников?

Берия хмыкнул неопределенно.

– Послушайте, господин прокурор, вы мою жену хотя бы раз видели?

– Конечно, приходилось…

– Ну и как вам кажется: можно ли к такой женщине в дом водить любовниц?

– Возражение принято. Ответ: Дом я не превратил в притон, а что Саркисов и Надарая использовались для сводничества – это факт… Где же вы, м-м… имели с дело с дамами? Или вы брали пример с гражданина Деканозова, своего подчиненного?

– Не то чтобы он был моим подчиненным… Мы расстались в тридцать девятом. Ну-ну, и чем он у вас отличился?

– Вот показания его шофера. «С 1938 года до января 1952 г. я, как шофер, обслуживал Деканозова Владимира Георгиевича. На протяжении всех этих лет мне приходилось быть свидетелем почти ежедневных связей его с разными женщинами. Обычно он вызывал машину вечером или ночью, ехал в ней до определенного пункта в Москве, каждый раз в новый пункт, где его ожидала какая-нибудь женщина, или мы ожидали ее в машине, затем она садилась к нему и по указанию Деканозова я ехал по одному из шоссе в течение 1–2 часов. Деканозов сожительствовал здесь же, в машине. Поездки с женщинами были почти ежедневные. Иногда Деканозов устраивал поездки в течение суток с несколькими женщинами…» Что с вами? Вам плохо?

– Воды! – простонал Берия, хватая ртом воздух.

Конвоир мгновенно поднес стакан. Выпив его залпом, Берия наконец обрел способность дышать и расхохотался так, что едва не упал вместе со стулом.

– Ох, Руденко, с тобой никаких клоунов не надо. Это же нужно додуматься – заместитель министра иностранных дел, е… с б… в машине. Ты бы хоть предупреждал заранее, а то умру прямо сейчас, лишу вас удовольствия меня расстрелять.

– Как говорят в народе, о вкусах не спорят, и о позициях тоже. Думаю, члены суда с большим интересом отнесутся к этим показаниям.

– Ладно, допустим. А теперь объясните мне, пожалуйста, господин прокурор, в чем здесь состав преступления? Одна женщина или сто, на квартире, в машине, в нужнике, на люстре – ничто из этого набора не запрещено советскими законами. Даже если при этом человек имеет в личной собственности, – Берия поднял глаза на прокурора и усмехнулся, – «предметы мужчины-развратника». Кстати, не просветите – что там такое нашли в моем сейфе?

– Все шуточки, – хмыкнул Руденко. – Веселый вы человек, гражданин Берия, а по виду и не скажешь. Вы правильно заметили, состава преступления во всем этом нет, это имеет отношение разве что к моральному облику коммуниста, но из партии вас уже исключили…

– И теперь я имею полное право сожительствовать с любым количеством женщин, – уточнил Берия.

– Хоть со всей Москвой. Но только с совершеннолетними и по доброму согласию. А тут вы не всегда могли удержаться в рамках, далеко не всегда. И уж коль вы сами об этом заговорили…

– Никита Сергеевич, кажется, клюнуло!

Все утро Павел настраивался на этот визит, стараясь вызвать из небытия то, прежнее свое отношение к Хрущеву. Ему было назначено на двенадцать, и к двенадцати он сумел стать почти прежним ординарцем, разве что немного смущенным. А почему бы ему и не быть смущенным, с таким-то заданием?