– О, Господи, не для того же я проделала весь этот путь, чтобы таращиться на Беккера. У него такие же белые ресницы, как и у папочки. А почему вы все время слушаете собственные записи? Уж не дирижируете ли вы часами перед зеркалом?
И Раннальдини стерпел даже эту наглость.
– Мне предстоит сыграть то же на следующей неделе в Нью-Йорке. Вот я и слушаю, чтобы не повториться. Шостакович написал эту музыку, чтобы вдохновить русских на сражение с немцами.
– Хоть вы только наполовину немец, музыка, вдохновляющая на битву с вашей нацией, мне не нужна, – грубо сказала Флора.
Ошеломленный такой резкостью, Раннальдини подал ей стакан «Крага».
Солнце, дарящее всем загар, на вздернутом носу Флоры оставило лишь несколько веснушек. Она не красилась, но волосы, во всяком случае, помыла. Легкая голубая юбка была искромсана по подолу цепью велосипеда. Черная рубашка Вольфи завязана под грудью.
– Тебе идет черное.
– Особенно к угрям. Где Китти?
– У матери.
– Тогда ухожу, – сердито объявила Флора. – Без дуэньи я здесь не останусь.
– Ну не глупи.
Взяв бутылку «Крага», Раннальдини пригласил ее на располагавшуюся несколькими ступенями ниже террасу, с которой во всем великолепии был виден сад «Валгаллы».
Разбрызгивающие установки развесили над лужайками лучи радуги. Старые пастельные розы, красно-бурая жимолость, изысканные лилии, одиночные и двойные филадельфусы, распустившиеся бледно-желтые лимоны, казалось, волнами распространяют сладчайший запах по долине. Вдоль травянистого бордюра, как наряженные женщины, толпились флоксы, маргаритки, наперстянки, желтый львиный зев и нежно-голубые кафедральные шпили дельфиниумов. Чистый свет с неба высвечивал каждый цвет, а запахи усиливались жарким воздухом.
Ни Раннальдини, ни Флора не говорили, наблюдая за коровами, слушая блеяние овец и ржание лошадей, доведенных мухами до изнеможения. Красный трактор развозил сено. Ласточки ловили насекомых.
– Гроза собирается, – наконец произнесла Флора. – У мамы ужасно болит голова.
– А может, она просто не хочет спать с твоим отцом. Раннальдини вспомнил о голосе Флоры:
– Ты не хочешь для меня спеть?
– Нет.
На внутреннем листе «Магнита и Маслобойки» она написала: Флора Сеймур, шестой класс.
– Прекрасное хореическое имя – Флора.
– Вам бы понравилось то, что выкрикивают мужики в супермаркете? А если вспомнить «Интерфлору», можно представить, как ребята из «Багли-холла» забавляются.
Черные тучи постепенно закрывали солнце. Сказав, что ему пора выгуливать собак, Раннальдини повел Флору в сад, словно специально созданный для любви.
Несмотря на засуху, по узким оврагам продолжали струиться ручьи. На полянках занимали стратегические позиции обнаженные статуи. Крошечная беседка здесь, белая скамья, приманка бездельников, там.
На ходу он взмахом руки охватил скульптурную группу резвящихся нимф.
– Как в нудистской колонии, – проворчала Флора.
Гораздо больше ей понравились его ротвейлеры, исчезающие впереди за кучками торфа и с беспокойством опять показывающие темные морды.
– Охраняющие собаки – они так милы, – Флора обняла Таблетку.
– Но только для тех, кто их не боится, – заметил Раннальдини.
Пройдя по аллее под причудливо переплетенными розами и хмелем, они вышли к большому бурлящему ручью, зажатому темными гладкими скалами.
– «Звук водопада преследовал меня, как страсть», – мягко произнес Раннальдини, уставясь на пенящуюся воду. – Этот водоворот назван Логовом Дьявола. В восемнадцатом веке молодые люди заключали пари и, чтобы доказать свое мужество, прыгали через него. Многие погибали.
Перепрыгнув сам, Раннальдини повернулся и сказал:
– Ну, малышка Флора.
– Это чертовски далеко, – проворчала она, а беспокоившиеся ротвейлеры боялись прыгнуть и скулили у ее ног. – В отличие от вас я не настолько стара, чтобы идти на смерть.
– Смысл жизни только в риске, – прошелестел Раннальдини, в полумраке сверкая глазами и зубами. – Прыгай, зверюшка, или ты испугалась?
Боясь разбиться, Флора сделала громадный прыжок, поскользнулась на мху и упала, чтобы не слететь вниз. Когда Раннальдини подхватил ее, она тряслась от страха.
– Отпусти меня! – завопила она. – Я хочу домой. Раннальдини положил свою теплую руку на гусиную кожу ее обнаженной талии.
– Почему ты меня боишься?
– Потому что мне нравится Китти, потому что я не геронтофилка и потому что сплю с вашим сыном.
– И он тебя удовлетворяет?
– В «Багли-холле» его прозвали Жезл, – в тон ответила Флора.
– Тихо.
Раннальдини приложил пахнущий дикой мятой палец к ее губам.
– Мне нужно одно подтверждение, без подробностей.
– Но если этого недостаточно, – продолжала Флора. – Вы слишком неразборчивы. Наташа рассказывала мне о Гермионе, о связях с ее мамашей и со всеми женщинами-музыкантшами в лондонском Дуоденале, не говоря уж о групповухе с толпой, одетой в блузки с надписью «Я ЛЮБЛЮ РАННАЛЬДИНИ». Вы их только что одновременно не трахаете.
Они вышли к маленькой скамье, скрытой среди крапчато-розовых орхидей. Алеющее солнце спряталось за леса. Флора охлаждала пыльные ноги в траве. Везде по приказу Раннальдини работали водоразбрызгиватели.
– Я Дон Жуан, – сказал Раннальдини, встав на тропиночке повыше, – или, по-итальянски, Дон Джиованни. Я ищу совершенную женщину и в отчаянии, потому что все женщины похожи. Может быть, ты другая. В тебе нет классической красоты, но твоя улыбка озаряет лицо.
– Зато тогда папочка не улыбается.
– А ты не должна курить, ежели Господь даровал тебе голос.
– Я бы променяла его на Бориса Левицки, – горько усмехнулась Флора, скрываясь за мокрыми ветвями ясеня.
– Борис – не Божий дар, – холодно произнес Раннальдини.
– Зачем вы женились на Китти? – Флора вышла из-за ясеня. – Это что акт садизма? Вам надо было звонить в колокол наказаний во время венчания. А малый из Парадайза не выл в вашу свадебную ночь?
Раннальдини пожал плечами:
– Китти просто встретилась мне в жизни. Ведь она жила с престарелыми родителями, так что я казался ей весенним петушком. И жила-то она, помогая матушке присматривать за чужими детьми.
– Так что с вашим отродьем у нее проблем нет?
– Точно.
Раннальдини двинулся по аллее, ненадолго остановившись, чтобы погладить поднятое лицо и обнаженную грудь лесной нимфы, затем опустил руки.
– Если хочешь больше одной женщины, – откровенничал он, – заведи себе простую жену, чтобы ни одна любовница не ревновала, то есть домработницу, довольную своим положением, – Раннальдини сделал насмешливую паузу, – и не дрожащую за мужа.