Встречи их были краткими и осторожными. Иногда Дитеру не удавалось выбраться, и София понапрасну простаивала у окна. Когда они бывали вместе, у них не хватало времени, чтобы переговорить обо всем, и, конечно, не хватало времени насладиться любовью. Но по крайней мере у них была частная жизнь в эти недолгие часы, поскольку Катрин была все так же исполнена решимости избегать любых контактов с Дитером. Она всегда уходила, когда могла, а когда не могла – то запиралась у себя наверху и оставалась там, пока он не уходил.
Они почти сразу же стали любовниками, и это было самым естественным делом на свете. Их первый поцелуй был неловким: Дитер не знал эту новую, взрослую Софию, а она вдруг как-то болезненно восприняла, его немецкую форму. Но после этого все стало на свои места с такой легкостью и быстротой, которая казалась неизбежной, а потому правильной. Когда София переставала думать о своем вызывающем поведении, которого надо было стыдиться, она просто светилась от каждого прикосновения, каждого особенного чувственного мгновения. У них было так мало времени для всего – и так мало в настоящем и будущем тоже!
Но они не только занимались любовью. Иногда они разговаривали, сидели, держась за руки, склонялись друг к другу, раскрывали друг другу свои души, поверяли мысли, анализировали прошлое и пытались обрести надежду в будущем. Но тему фашизма они упорно избегали. Это была область, оба понимали, где они не найдут точек соприкосновения, ибо хотя Дитер и ненавидел все, что было сделано во имя фашизма, он все еще цеплялся за основные догматы, вдохновившие его, когда он стал членом гитлерюгенда. София считала, что невозможно требовать от него слишком многого – чтобы он полностью расстался со своими принципами сейчас, когда его жизнь и жизнь многих его друзей была принесена в жертву этим догмам. Позже, когда все кончится, он, возможно, разрешит себе поверить, что он – и все они – заблуждались. Но сейчас она и Дитер так дорожили временем, когда оказывались вместе, что не хотели тратить его на споры и выяснение принципиальных различий в мнениях.
Иногда они говорили о слепом случае, который снова привел их друг к другу, и о том невероятном везении, что именно Дитер, а не кто-то другой, обнаружил «кошачьи усы» под половицей.
– Ты разве не знала, как опасно иметь радиоприемник? – сурово спросил он ее.
– Не читай мне мораль, Дитер. У меня его больше нет.
– Надеюсь, что нет! Ты разве не понимаешь, что, если бы кто-нибудь другой нашел его, тебя отправили бы в тюрьму, а потом – скорее всего, в Германию?
– Да, знаю. Но он был в надежном месте. Все было бы в порядке, если бы кто-то не донес на нас. Кто это был? Я все еще хотела бы знать.
– А что тебе это даст?
– Было бы неплохо узнать, кто твои враги. Нет, все в порядке, я ничего сейчас не скрываю, честно, но просто я хотела бы знать.
– Ну хорошо. Фамилия людей, которые донесли на вас, – Пинел.
– Пинел? Я никого не знаю с такой фамилией… Нет, погоди-ка, Пинел! У Катрин в школе есть девочка, ее зовут Джин Пинел. Она и Катрин подрались из-за мальчика. Ты думаешь, она…
– Я не знаю, – сказал Дитер и обнял ее. – Забудь об этом, любимая, забудь. Все уже прошло, и тебе не нужны новые неприятности.
Пальцы его запутались в ее волосах, он целовал ее горло, и София «забыла» об этом, как он просил. Но когда Дитер ушел и появилась надутая, гневная Катрин, София передала ей слова Дитера.
– Видишь, как опасно болтать? – закончила она. – Ты говорила, что никому, кроме Сильви, не рассказывала о приемнике, но каким-то образом это пошло от одного человека к другому, и Джин Пенел использовала эти сведения, чтобы отыграться на тебе, Катрин. Так что пусть это будет уроком для тебя!
Катрин посмотрела на Софию с явным презрением.
– Я не нуждаюсь в твоих советах, что мне делать! – горячо сказала она. – Я не обращаю внимания на коллаборационистов!
Щеки Софии вспыхнули, резкий ответ едва не сорвался с ее губ. Но она прикусила язык. Она понимала, что в чем-то Катрин права. И София понадеялась, что когда-нибудь Катрин поймет ее и простит.
Следующим вечером София была дома одна, она пыталась переделать одно из платьев Лолы в юбку для Катрин. Вдруг кто-то постучал в дверь. Она удивленно оторвалась от шитья. Дитер говорил, что у него какое-то дополнительное дежурство и, возможно, он придет поздно вечером – если вообще придет.
София аккуратно воткнула иголку в ткань и положила ее на стол, отчаянно надеясь, что это не Бернар. Она все еще не сказала ему о Дитере, и хотя понимала, что это неправильно, но никак не могла собраться с силами, чтобы сделать это. Каждый раз, едва она пыталась, слова застревали у нее в горле и не хотели вырываться. Она убеждала себя, что говорит неправду потому, что не хочет обидеть его, но в глубине души она знала, что не вынесет, если он будет плохо о ней думать, она не вынесет взгляд Бернара, такой же, как у Катрин. И вот теперь, идя к двери, она с беспокойством думала, что если это Бернар, то надо от него поскорее избавиться, он может засидеться до прихода Дитера, а это спровоцирует крайне неловкую ситуацию.
Она отодвинула запор, пытаясь сформулировать свои мысли. Но на ступеньках стоял не Бернар. Там стоял немецкий офицер, которого она никогда раньше не видела.
Как всегда при виде немецкой формы, желудок ее сжался. Только два слова в тот миг промелькнули у нее в голове: что еще?
Немец, словно прочитав ее мысли, медленно улыбнулся и тронул рукой дверную коробку как раз на уровне ее головы. Это было сделано намеренно, он явно намеревался успокоить Софию, но этот его жест вызвал у нее раздражение.
– Да? – бросила она. – Вы что-нибудь хотите?
– О дорогая! Это не слишком любезное приветствие! – Улыбка его не изменилась. – Я надеялся встретить здесь более теплый прием.
София нахмурилась:
– Не понимаю, что вы имеете в виду.
– Не понимаете? О, бросьте, я уверен, что понимаете! Вы не собираетесь пригласить меня войти?
София колебалась. Вряд ли мудро злить немецкого офицера и отказывать ему войти в дом. Она почему-то была уверена, что это не деловой визит, но он сможет легко отомстить, если почувствует, что им пренебрегли. И она все равно бы не смогла закрыть дверь, потому что мешала его рука. А если она прижмет ее, то это уже наверняка вызовет кучу неприятностей!
– Почему я должна приглашать вас войти? – уклонилась она. – Я не знаю, зачем вы здесь.
Он улыбнулся еще шире. Какая неприятная улыбка, подумала София. Над утрированно изогнутым в улыбке ртом мускулы щек оставались неподвижными, а в глазах застыло стекло.
– О, извините, фрейлейн, я не объяснил вам. Я пришел с посланием от Дитера.