– О София, так хорошо снова видеть тебя, даже при таких обстоятельствах. Ты даже не представляешь себе.
– Нет, представляю. – Она отняла руку от чашки и положила ее ладонью вверх на скобленый стол, а он накрыл ее ладонь своею. Она посмотрела на его запястье с тонкими светлыми волосками и почувствовала, как в ней возрождается любовь, словно время вернулось назад, ей опять было четырнадцать лет и не было дней интервенции.
Тишину нарушил звук открываемой двери, они отпрянули друг от друга, как провинившиеся дети. Это была Катрин. Ее лицо доказывало, что они недостаточно быстро оторвались друг от друга – она видела их.
– София! Как ты могла? – вспыхнула она. Дитер вскочил на ноги, щелкнул каблуками.
– Не обижайтесь, фрейлейн, пожалуйста!
– Он же немец! – продолжала она, не обращая на него внимания. – Они забрали наших родителей, София! Они вышвырнули нас из нашего дома! Я ненавижу их – и ты тоже должна ненавидеть. Как ты можешь сидеть с ним и распивать чай, да еще держаться за руки? Это отвратительно!
– Катрин! Ты говоришь о Дитере!
– Да. Я знаю. Дитер. Немец. Фашистская свинья. Посмотри на него, София, посмотри!
– Не будь такой грубой, Катрин! – возражала София, испуганная выпадом сестры.
– А почему бы нет? Я чувствую, насколько я груба. На самом деле я чувствую еще хуже – я могла бы убить его!
– Извини, если огорчил тебя, Катрин, – тихо сказал Дитер. – Я не хотел этого делать. И, София, если я поставил тебя в неловкое положение, прости меня и за это. Я сейчас уйду. – Он направился к двери, мрачно кивнул им обеим и вышел.
София посмотрела на Катрин и выбежала вслед за ним. Быстро стемнело, как это бывает в сентябре, и мягкий воздух наполнился ароматами сада, сладким запахом теплого дня. Под деревьями роились облака мошек – это был признак завтрашнего дня, и где-то скорбно заухал филин.
– Не уходи, Дитер, пожалуйста! – позвала София. Он остановился и посмотрел на нее:
– Думаю, так будет лучше. Я вам здесь не нужен. Мне не надо было приходить.
– Катрин не нужно было этого говорить. Прости меня…
– Нет, нет, я понимаю. Честно. И Катрин не единственная, кто будет против, если я приду снова к тебе. Как она сказала, я – немец, а здесь немцев ненавидят, и, возможно, на то есть причины.
– Дитер… пожалуйста! – София, гордая, сильная София, которая никогда не просила и никому не позволяла видеть свои слезы, сейчас делала и то, и другое. Глаза ее затуманились от слез, слова соскакивали с губ еще до того, как она могла остановить их. – Мне все равно, что остальные скажут или подумают. Правда все равно. Только, пожалуйста, пожалуйста, не уходи!
Наступило недолгое молчание. Где-то в долине снова прокричал филин – это был низкий страдающий звук, прорезавший напоенный сладостью воздух. Он отозвался в душе Софии отголоском ее сердечной тоски.
Дитер снова дотронулся до ее руки, быстро стиснув пальцами, потом он притянул ее к себе и нежно поцеловал в лоб.
– Мне сейчас надо идти, любимая. Но я приду завтра – если ты уверена…
Ее сердце вздымалось и падало.
– О да, я уверена!
– Хорошо. – Его пальцы снова быстро сжали ее ладонь, а потом он ушел, его серая тень растворилась в наступающих сумерках.
София нежно прикоснулась к тому месту на лбу, где коснулись его губы, и пошла домой. В первый раз за все эти годы она чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Катрин предпочла уйти, когда следующим вечером пришел Дитер. Она была в ярости и даже на миг не могла представить себе, что ее сестра может оказаться в таких отношениях с немцем. Она была исполнена решимости не принимать в этом участия.
– У Вэлеса есть немного граммофонных пластинок, он хочет, чтобы я их послушала. Я весь вечер буду у него.
– Тебе надо будет прийти до комендантского часа.
– Только если его здесь не будет. Если он собирается остаться здесь, я проведу ночь у Сильви. Ее мать не будет против.
– И я думаю, ты объяснишь им, почему не хочешь идти домой, как сказала тогда насчет приемника, – ядовито набросилась на нее София.
– Я не говорила! Ты же знаешь, что я сказала только Сильви!
– Это ты так говоришь. Но если это так, тогда на нас донесла Сильви.
– Она бы этого не сделала.
– Ты же слышала, Дитер сказал, что кто-то донес на нас.
– Может, это Бернар. Он тоже знал о нем.
– Не говори глупости! Бернар не стал бы…
– А что скажет Бернар, если узнает, что ты встречаешься с немцем? – спросила Катрин. – Он так хорошо к нам относился, а ты собираешься так его обидеть.
– О, перестань, перестань! – закричала София, прижимая руки к ушам. – Разве не имеет значения то, что я хочу? Это не первый встречный. Я любила его еще тогда, когда была моложе тебя. Мне надо встретиться с ним, понимаешь?
– Нет, не понимаю, – ровно сказала Катрин. – И никто не поймет.
– Не говори никому, пожалуйста…
– Почему ты должна волноваться, если не делаешь ничего плохого?
– Потому что для меня это очень важно и я не хочу ничего испортить.
– Ну что ж, тебе нечего беспокоиться, – высокомерно сказала Катрин, – я никому не скажу, потому что мне стыдно.
София была немного сбита с толку. Она был уверена, что Катрин поймет ее, но упорное неодобрение младшей сестры огорчало ее, особенно сейчас, когда Катрин осталась единственным членом ее семьи. Но София не могла не признать, что было кое-что в словах Катрин справедливое. Люди наверняка осудят ее, если узнают, что она встречается с немцем, а Бернар будет ужасно расстроен. София подумала, что она могла бы сохранить свой секрет от всех – их коттедж стоял далеко от других, а темнота спускалась так быстро, сразу же после вечернего чая, – но от Бернара скрыть это было бы трудно. Хотя они виделись один или два раза в неделю, но частенько он нежданно заезжал в коттедж, так что мог случайно натолкнуться на Дитера.
Придется сказать ему, решила София: при всех условиях она ненавидела даже саму мысль, чтобы обмануть его, хотя она не знала, в сущности, что сказать. Но в любом случае говорить ему пока нечего. Дитер должен вечером прийти повидаться с нею. И это может быть концом всего.
Нервный спазм сдавил горло Софии. Это может быть концом всего. Возможно, это будет наилучшим выходом. Но, несмотря на все это, София знала, что она отчаянно хочет, чтобы это стало началом.
Это были волшебные дни, украденные у времени. Условия жизни вокруг них все ухудшались. Например, запасы продовольствия были резко ограничены, возникла угроза того, что они вообще иссякнут, война вступила в последнюю кровавую фазу, и уверенность в поражении придавала всему особый горький оттенок. Но София и Дитер едва ли замечали что-нибудь вокруг. Они были слишком поглощены друг другом, слишком заняты тем, чтобы отвоевать чарующие мгновения их утраченной юности.