– Ну, – начал он, – мне кажется…
– Эй, ребята, а вы что тут делаете?
Нельзя сказать, что этот голос был полон угрозы на все сто процентов, но он принадлежал доведенному до предела офицеру, который уже десять минут пытался понять, что происходит в мире, который понять невозможно в принципе, в котором срабатывала сигнализация, а двери не открывались. Позади него стояло два не менее взвинченных солдата, не слишком ясно представлявших себе, что делать с четырьмя подростками, маленького роста и безусловно белой расы, один из которых к тому же в какой-то, пусть и самой минимальной степени, напоминал существо женского пола.
– Не обращайте на нас внимания, – беззаботно заявил Адам. – Мы просто посмотрим.
– Вы сейчас просто… – начал лейтенант.
– Спать, – сказал Адам. – Вы хотите спать и засыпаете. Все эти солдаты засыпают. Тогда с вами ничего не случится. Вы просто спите. Прямо сейчас.
Лейтенант уставился на него, пытаясь сфокусировать взгляд уже сонно косящих глаз. Потом он повалился ничком.
– Ух ты, – восхитилась Язва, когда свалились и другие, – ты как это сделал?
– Ну, – осторожно сказал Адам, – помните, в «Сто одном занятии для мальчишек» было про гипноз, а у нас никогда не получалось?
– Ну и?
– Ну и что-то вроде этого, только теперь я понял, как это делается. – Он повернулся к дверям барака.
Он собрался с духом. Его спина распрямилась. Он уже не сутулился, привычно и удобно, а стоял прямо, так, что даже мистер Тайлер мог бы им гордиться.
– Так, – сказал он.
Он помедлил.
А потом сказал:
– Иди и смотри.
* * *
Если убрать весь мир, а оставить только электричество, оно будет похоже на филигранную игрушку самой тонкой работы: шар из поблескивающих серебряных нитей, а кое-где – сияющий конус луча со спутника. Даже темные части светились бы волнами радаров и коммерческих радиопередач. Это могло бы быть нервной системой огромного зверя.
Здесь и там в этой паутине переплетениями светятся города, но по большей части электричество – это мышцы, занятые лишь грубой работой. Однако уже пятьдесят с лишним лет человечество создавало для него мозги.
И теперь оно жило, примерно так же, как живет огонь. Переключатели запаивались намертво. Сгорали реле. В сердцевинах кремниевых кристаллов, архитектура которых похожа на фото Лос-Анджелеса с высоты птичьего полета, появлялись новые проспекты, и за сотни миль от них звенели сигналы в бункерах глубоко под землей, и люди в ужасе смотрели на то, что появлялось на самых важных дисплеях. Тяжелые стальные двери в секретных пещерах наглухо захлопывались и люди по другую сторону тщетно колотили в них, сражаясь с оплавившимися предохранителями. Кусочки пустыни и тундры отъезжали в сторону, впуская свежий воздух в гробницы с вентиляцией, и тяжелые тупоносые тени угрюмо ложились на направляющие.
И поскольку электричество текло не там, где должно течь, его обычные русла пересыхали. В городах выключились светофоры, потом фонари, потом вообще все освещение. Вентиляторы стали вращаться медленнее, потом совсем медленно, потом остановились. Нагреватели, мерцая, остыли. Лифты застряли в шахтах. Радиостанции захлебнулись успокаивающей музыкой и замолчали.
Кто-то сказал, что цивилизацию от варварства отделяют двадцать четыре часа и два приема пищи.
Ночь медленно растекалась над вращающейся Землей. Ночь должна быть вся в точках света. Но не на этот раз.
Внизу было пять миллиардов человек. По сравнению с тем, что произойдет, варварство – не более, чем обычная вылазка на природу: жарко, скучно, и в конце концов все достается муравьям.
* * *
Всадник, имя которому Смерть, выпрямился. Казалось, он к чему-то прислушивается. Чем именно, сказать было невозможно.
ОН ЗДЕСЬ, сказал он.
Остальные поглядели на него. В них произошла едва ощутимая перемена. За секунду до того, как раздался голос Смерти, они той своей частью, которая не ходила и не говорила, подобно смертным, плыли над миром. Теперь они вернулись.
Более или менее.
В них появилось что-то странное: словно вместо плохо сидящих костюмов на них были плохо сидящие тела. Голод выглядел так, как будто его не смогли настроить на нужную волну и ясный доселе сигнал – образ приятного, навязчивого, добившегося успеха бизнесмена – теперь забивался древним жутким шумом его исходной личности. Кожа Войны блестела от пота. Кожа Загрязнения просто блестела.
– Мы… обо всем позаботились, – запинаясь, словно ей трудно было говорить, сказала Война. – Все… пойдет своим чередом.
– Не только ядерным, – голос Загрязнения был еле слышен. – Химическим тоже. Тысячи литров… в бочках по всему миру. Прекрасные химикаты… с именами длиной в восемнадцать слогов. И… старые запасы тоже. На любой вкус. После плутония горевать тысячи лет… мышьяк – навсегда.
– А потом… зима, – сказал Голод. – Я люблю зиму. В ней есть что-то… очищающее.
– Что… посеешь… – начала Война.
– А пожинать будет некому, – отрезал Голод.
Лик Смерти не изменился. Есть вещи, которые не меняются.
* * *
Четыре Всадника вышли из барака. Было видно, что Загрязнение, в новом обличье, хотя и шагал, но при этом словно бы сочился вперед.
И это заметили Анафема и Ньютон Импульсифер.
Это был самый первый барак, к которому они прибежали. Внутри должно было быть безопаснее, чем снаружи, во всей этой неразберихе. Анафема подошла к двери, покрытой вывесками, сообщающими, что подходить к двери опасно для жизни. Дверь открылась. Стоило им войти внутрь, как она захлопнулась, и они услышали, как щелкнул замок.
После того, как они видели Четверых, времени на разговоры оставалось немного.
– Кто это был? – спросил Ньют. – Какие-нибудь террористы?
– Прекрасное и точное слово, – кивнула Анафема. – Думаю, ты прав.
– О чем весь этот жуткий разговор?
– Скорее всего, о конце света. Ты видел их ауры?
– Вроде бы нет.
– Ничего хорошего.
– А…
– То есть у них отрицательные ауры.
– А?
– Как черные дыры.
– Это плохо, да?
– Да.
Анафема поглядела на ряды металлических шкафов. В первый и единственный раз, именно потому что это было не понарошку, а всерьез, средства разрушения мира (или, по крайней мере, те их части, которые расположены на два метра в глубину и вплоть до озонового слоя в высоту) вели себя не по обычному сценарию: ни красных цистерн с мигающими лампочками, ни мотков провода, которые так и просят «обрежь меня», ни подозрительно больших индикаторов, на которых отсчитываются секунды до взрыва. Нет, шкафы с виду были очень надежными, тяжелыми и способными успешно сопротивляться героям, прибывшим в последнюю минуту.
– Что именно пойдет своим чередом? – спросила Анафема. – Они что-то сделали, да?
– Может, здесь есть выключатель? – беспомощно огляделся Ньют. – Думаю, надо поискать…
– Такие штуки подсоединяют напрямую. Не говори глупостей. Я думала, ты знаешь про эти вещи.
Ньют кивнул в полном отчаянии. Это было совсем не похоже на страницы «Электроники для начинающих». Просто чтобы представить себе, о чем идет речь, он снял заднюю стенку с одного из шкафов.
– Связь со всем миром, – через секунду неразборчиво послышалось из глубины шкафа. – Можно сделать все, что угодно. Изменить напряжение в сети, подключиться к спутникам. Абсолютно все. Можно… «шшп!»… ай!… можно… «ззж!»… ой!… сделать так, чтобы… «жжик!»… ой-ей!… или даже… «зззииззз!»… уй-юй-юй-юй!!!
– Как ты там?
Ньют сунул обожженные пальцы в рот. Ему не удалось найти ничего, похожего на транзистор. Он обернул руку носовым платком и вытащил несколько плат из гнезд.
Один журнал по электронике, который он выписывал, как-то опубликовал схему шуточного прибора, который гарантированно не работал. По крайней мере, было написано в забавном сопроводительном тексте, вот вам, господа радио-ЛЮБИТЕЛИ, схема, которую вы можете собрать с полной уверенностью, что если после включения ничего не происходит, она работает. В этой схеме контакты у диодов были перепутаны, транзисторы надо было впаивать вверх ногами, и все это запитывалось от разряженного аккумулятора. Ньют собрал этот прибор и сразу же поймал передачу «Радио Москва». Он написал письмо с жалобой в журнал, но ему не ответили.
– Не уверен, что у меня что-то получается, – сказал он.
– Джеймс Бонд просто откручивает что-нибудь, – подсказала Анафема.
– Не просто откручивает, – отозвался Ньют, быстро теряя уверенность. – И я не… «жжжп!»… Джеймс Бонд. Если бы я был… «взззз!»… Джеймс Бонд, плохие парни сразу бы повели меня на пульт управления мега-смерть-ракетой, и рассказали бы, как она, чтоб их всех, работает, правда?… «Фффззззжжжб!»… Только почему-то в реальном мире такого не бывает! Я не знаю, что происходит, и не могу остановить это.