Читать интересную книгу Властелин Сонхи - Ирина Коблова

В другой раз Кем отыскал «глазок», но чтеца не разглядел – с той стороны было темно, как в могиле, только этот дребезжащий голос:

Порой мне чай с малиной снится,На счастье в лужу брось монетку!Три долгоносые сестрицыИз зеркала тянули репку.

О ты, кто смотрит из стены,В ночном горшке обрящешь чашу,Хватай в охапку и беги,Пусть ведьма лежа знатно спляшет.

Пусть не забудет про того,Кто ненароком стал героем,В чертог небесный для негоПусть милосердно путь откроет.

На сердце у меня печаль,И запустил я в солнце шляпой,Но наставлений мне не жаль,Скорей в закат чернил накапай!

Когда вора занесло сюда в третий раз, «глазок» тускло светился, и слышался другой голос – по-хозяйски благодушный, рассудительный, увещевающий:

– Коллега Сухрелдон, ваше благополучие зависит единственно от того, согласитесь ли вы с нами сотрудничать. Пусть вы и производите впечатление безнадежно помешанного, я подозреваю, что какие-то крупицы здравого смысла вы все же сохранили… Нам нужны ваши способности видящего. Если вы проявите благоразумие, вы тотчас получите лекарскую помощь и надлежащий уход, вы сами себе вредите…

Говоривший расположился спиной к «глазку» – мужчина плотного сложения, в придворном бархатном сюртуке с шитьем на рукавах. Рядом с ним стояла женщина, ее волосы цвета золотистого меда были уложены в высокую прическу, перевитую золотыми цепочками с драгоценными камнями. Изящную белую шею охватывала темно-красная, под цвет платья, бархотка. Амулет, реагирующий на присутствие волшебного народца, послал импульс, но оцепеневший вор и без этого догадался, кто она такая.

Узник, прикованный за ногу к торчащему из стены кольцу, кособоко сидел на грязной соломе. Второй ноги у него не было – ниже колена обрубок, перемотанный заскорузлыми бинтами, левая рука со скрюченными пальцами висела плетью. Лицо в запекшихся кровавых рубцах, веки почернели и распухли, вместо ногтей гноящиеся язвы.

Если б его не назвали по имени, Кемурт не узнал бы Сухрелдона – мага с поэтическими наклонностями, донимавшего Светлейшую Ложу и всякого, кто ни попадется, своими бездарными нравоучительными виршами.

Кем раньше считал, что Шаклемонг и Сухрелдон одного поля ягоды. Оказалось, не одного. Иначе он не сидел бы на цепи, избитый и покалеченный.

– Ты не настолько сумасшедший, как пытаешься нас убедить, – сказала вурвана. – Будешь мучиться, пока не согласишься служить мне. Ты меня понял, кусок гниющего мяса?

Сухрелдон дрожащим голосом произнес:

Все ускакало без оглядки:Субретки, вилки, ложки, тапки,И пусть с капусты взятки гладки,Прекрасен след куриной лапки.

Ведро мечтает из колодца,О рыбах в облачной дали,И только ясеню неймется —Застряли в кроне корабли.

Он поперхнулся словами и взвизгнул, когда вурвана ударила его носком туфельки по забинтованному обрубку.

– Идем, Чавдо, пусть он еще подумает.

Сухрелдон завывал от боли, как раненное животное. Лорма и Мулмонг ушли, оставив его в темноте. Двигаясь параллельным курсом по тайному коридору, Кем слышал их приглушенные голоса:

– Мне сдается, госпожа моя, он все-таки совсем чокнутый. Если б дело обстояло иначе, он бы своевременно сбежал, как другие видящие. Вдобавок он сообщает свои предсказания в стихах, и поди пойми, где прогноз, а где ахинея… Я полагаю, будь он в своем уме, он бы уже сломался.

– «Око безумия» в его присутствии слегка мутнеет – это говорит о том, что с головой у него и впрямь не все ладно, однако же он не безумен. Посмотрим, кто упрямей, он или я! Ты верно заметил, других видящих у нас нет – успели расползтись и забиться в щели, придется ломать этого.

Кемурта охватила дрожь, как на промозглом ветру в месяц Совы. Чтобы поскорей оказаться от них подальше, свернул в первый попавшийся отнорок, а то вдруг почуют, что рядом кто-то посторонний… С новым рвением принялся за поиски, и наконец-то ему повезло: очередной коридор привел в тупичок с дверью, возле которой мертвый морской конек словно взбесился. Мертвый, ага… Куда живее своих живых сородичей! Казалось, если бы не бинт, он бы самостоятельно пополз к цели.

Из комнаты не доносилось никаких звуков, зато она была битком набита мощными амулетами, в том числе сторожевыми. Как будто вдоль и поперек натянуты нити с колокольчиками, только задень – поднимется трезвон. Но делать нечего, придется туда лезть.

Кемурт взмок, пока вскрывал дверь и «договаривался» с охранными артефактами. Наконец он переступил через порог, протиснулся по стеночке мимо огромного глобуса. Вроде бы кабинет: книжные шкафы, захламленный письменный стол, кожаные кресла. На столе приглушенно светится волшебная лампа-кораблик, в больших зеркалах между шкафами золотятся блики. Тут же почувствовал: зеркала не простые, тоже артефакты. У дальней стены висит что-то длинное, похожее на гамак. Вот оно покачнулось, на стене с картой мира колыхнулась тень – в самом деле, гамак. И в нем кто-то спит, доносится мерное дыхание… Ланки-милостивец, сделай так, чтобы он не проснулся!

Судя по остервенелой реакции конька, Чаша Таннут – в этом шкафу. Открыть так, чтобы ничего не скрипнуло… Ну, и где же она? Хеледика рассказала, как она выглядит, но здесь ничего похожего. Может, в каком-нибудь тайнике?..

На нижней полке стоял эмалированный ночной горшок с простецким цветочком. «В ночном горшке обрящешь чашу». Каким же недоумком надо быть, чтобы спрятать в таком сосуде дар Таннут – вряд ли ей это понравится… Он вытащил Чашу, завернул в шелковый платок с вышитой хвалой морским божествам и убрал в матерчатую котомку. Закрыл горшок, исхитрившись не звякнуть крышкой, неслышно поставил на место, затворил дверцу шкафа.

Выпрямившись, бросил взгляд на гамак – и замер: там шевельнулись, заворочались…

– Какая же ты сволочь!..

Вор прирос к месту. По спине меж лопаток стекала капля холодного пота.

– Ты сволочь, Эдмар… – в гамаке всхлипнули. – Зачем тебе рыжий?

Это разговаривают не с ним. Диалог идет во сне. Стараясь унять дрожь в коленях, Кемурт бесшумно двинулся к двери.

– Зачем тебе сдался этот рыжий… – горестно повторил обитатель кабинета.

Теперь выйти в коридор… Не выскочить сломя голову, а выйти потихоньку, словно уползающая тень… Закрыть дверь, запереть ее «Ключом Ланки», один за другим «отпустить» здешние амулеты… Дело сделано, можно уносить ноги.

Только убравшись подальше от места преступления, в другой конец дворца, в потайной закуток возле прачечной, судя по плеску воды и разговорам за стенкой, Кемурт понял, у кого же он, Ланки-милостивец, увел из-под носа Чашу Таннут, кто спал в том гамаке!

О том, чтобы сходить туда еще раз и взять что-нибудь из Наследия Заввы, он, конечно, тоже подумал, но умозрительно, всего лишь как о возможности. Кишка тонка. Не сейчас.

Активировал «Мимогляд», привел в действие все остальные прячущие-маскирующие-отводящие амулеты из своего арсенала, от души помолился Хитроумному и лишь тогда ощутил боль, как от свежей ссадины, в левом запястье.

Ссадина там и была. Морской конек под бинтом стер ему кожу до крови.

Кемурт развязал котомку, развернул и поставил на шелковый платок Чашу. Она была сделана из раковины морского моллюска: снаружи бугристая, в коричневых разводах, местами с белесым известковым налетом, а внутри перламутровая. Величиной с суповую миску. До середины заполнена водой, но эта вода не выливалась, даже если перевернуть Чашу вверх дном – она и здесь, и не здесь, это кусочек океана, связанный неразрывно со своей стихией.

Когда Кемурт бросил туда мертвого конька, тот не растворился и не пропал мгновенно, а начал уменьшаться, как будто постепенно удалялся, в то же время оставаясь на месте. Говорят, что сотворенная Госпожой Пучины чаша на самом деле бездонна, хоть и выглядит небольшой.

Конек превратился в точку, словно соринку в воду смахнули, потом и вовсе исчез. После этого Кем завернул Чашу и убрал в котомку. Свое обещание морскому существу он выполнил, да не прогневается на него Таннут. Теперь надо тихо сидеть и ждать Хеледику.

Его со вчерашней ночи мучил вопрос: Хеледика была с ним только потому, что состоявшаяся хоть раз близость позволит ей найти человека где угодно – или он ей нравится?

Как товарищ и сообщник – да, он надеялся, что да… Лучше не хотеть от песчаной ведьмы чего-то большего: «она песок, прохладный, текучий, нежный, как шелк, и смертоносный, как сотня стрел, ускользающий сквозь пальцы, волшебно мерцающий напоследок…» Это из «Мадрийских каникул» Колвена Пирговица, там главный герой тоже влюбился в песчаную ведьму, когда ездил в Суринань по торговым делам, и потом всю жизнь не мог ее забыть.

После того как между ними все произошло, он спросил, неловко и хрипловато: