Читать интересную книгу Властелин Сонхи - Ирина Коблова

Вот и сейчас она положила в чашку белую фасолину, лицо сосредоточенное: плетет чары. Хеледика принесла ей полную котомку мешочков с бобами, фасолью, горохом, так что недостатка в источниках силы у бобовой ведьмы не было.

Хеледика рассказала, что домой к Флаченде приходили с обыском и все перевернули вверх дном, но никого не забрали. После той ночи некоторых ведьм с Гвоздичной площади нашли в закоулках мертвыми. Королевские дознаватели решили, что Флаченду Сламонг тоже замучили насмерть «возмущенные горожане», и труп лежит где-то в укромном месте. Уцелевших арестовали, только Ламенге Эрзевальд и Глименде Нугрехт «удалось скрыться от правосудия». Поведение встревоженных родителей убедило визитеров в том, что те свою дочь не прячут и ничего о ней не знают.

Сламонг был почтмейстером, заведовал конторой на улице Желтых Стульев, под началом у него состояло пять человек. Жалования им не платили с тех самых пор, как случился переворот, но ему пришлось раскошелиться, чтобы семью «пропавшей без вести преступной ведьмы» оставили в покое.

Флаченда беспокоилась о своих близких и просила, чтобы ее отпустили с ними повидаться: «они за меня переживают». Крелдону пришлось объяснять ей, во что она вляпалась, после чего сиделка разревелась и пролепетала, что жить на свете незачем, раз даже те, кто поднимает других на борьбу за права, обманывают и ведут двойную игру.

«Не сказать, что я шибко сочувствую этим Сламонгам, – подумал Суно, глядя на печальное лицо девушки. – Те еще манипуляторы. Это ж как надо было постараться, чтобы сделать тебя тем, что ты есть… Не сомневаюсь, хотели как лучше, а потом давай расстраиваться и удивляться, отчего это дочка выросла нескладная, застенчивая, нерешительная, робеет перед каждым встречным и доверяет прохиндеям. И ведь даже теперь, когда они ее мысленно похоронили, ни чворка не поймут».

Старый хитрец Шеро был с ней ласков и не скупился на похвалы. Тоже манипулятор, этого не отнимешь, но в отличие от бестолочей Сламонгов, воспитавших обиженную на весь мир размазню, умный манипулятор. Может, и удастся ему что-нибудь склеить-залатать: он не любит, когда барышни куксятся, в особенности если эти барышни – его подчиненные.

Когда Шеро рассказал ей, что Лорма из Порождающих, почему ее и сделали навечно вурваной – чтобы не смогла воспользоваться этой способностью, а то однажды ее порождение захотело подмять под себя весь мир, спасибо, что Страж этого не допустил – Флаченда начала горевать из-за того, что она не Порождающая. Это ведь не хуже, чем быть принцессой или первой красавицей, она бы столько всего хорошего породила – и деревья, на которых растут конфеты для голодных, и разноцветных крылатых овечек, которые резвились бы в небе над городом, и добрый волшебный народец, который бы не пакостил, а помогал людям…

Поделившись своими планами, она вспомнила о том, что это пустые мечты: как известно, Порождающими, Созидающими или Разрушителями не становятся – согласно кочующей по учебникам формулировке, это «атрибуты тех сущностей, которые являются таковыми». И разом погрустнела, словно внутренний фонарик погас.

– Беда с ней, – проворчал Шеро, после того как Флаченда ушла с горшком. – Лучше бы девочка была смышленой интриганкой и думала о том, какие выгоды она сможет извлечь из моей протекции, когда мы покончим с этим безобразием. И прошу тебя, Суно, когда все это останется позади, напоминай мне о том, как я тут чуть не помер, и как за мной горшки выносили – ежели я не возьмусь за себя и не буду каждый день упражнения делать. Магия магией, а насчет тренировок ты все же был прав.

– Напомню, за мной не пропадет.

Они только так об этом и говорили: не «если покончим», а «когда покончим». Хотя наступит ли это «когда»? Вот сидят они со старым приятелем в подземном чреве Аленды, в комнатушке с низким потолком, в сером могильном полумраке, среди грязного тряпья, немытой посуды, коробок с крелдоновской картотекой, и как будто заживо похоронены – но делают вид, что в мире живых от них по-прежнему что-то зависит.

Хвала Госпоже Вероятностей, шансы появились: Хеледика нашла вора-амулетчика с артефактом Двуликой – это оказался Фингер Кемаско, из людей Тейзурга, Суно его знал. Теперь дело за тем, чтобы он выкрал у короля-угробца Наследие Заввы.

Вдобавок Шеро велел песчаной ведьме сорвать свадьбу Дирвена и Лормы. Новоиспеченный король объявил о разводе с Глодией и о новой женитьбе, пригласил иностранных послов на прием в честь своего бракосочетания. Став королевой, вурвана позаботится о том, чтобы связать подданных ларвезийской короны такой клятвой, которую никто не рискнет нарушить – и тогда она, считай, всех переиграла… Крелдон и Орвехт обсудили, как это можно предотвратить, а потом изложили свой план Хеледике.

– Сможешь это сделать?

– Да, господин Шеро. Я владею нужными чарами, а Кем украдет Чашу Таннут.

Она стянула через голову вязаную фуфайку, распустила шнуровку корсета и спрятала в потайной карман копию секретного плана королевского дворца из архива Шеро. Корсеты были принадлежностью бального туалета, постоянно их носили только придворные дамы да некоторые провинциальные аристократки строгих правил, а у Хеледики корсет был шпионский, для хранения документов, с удобной шнуровкой на груди.

– Ты ведь знала раньше Фингера Кемаско? – проницательно заметил Крелдон.

– Да, мы с ним уже знакомы, – отозвалась песчаная ведьма. – Встречались, разговаривали… Я ему нравлюсь. Думаю, он справится.

– Поторопитесь, времени у нас мало. Эта тварь как только станет королевой, сразу постарается закрепить свое положение, клещом вопьется. Боюсь, она что-нибудь такое провернет, что ее потом не оторвешь от ларвезийского трона… Наверняка уже приготовилась.

– Мы справимся.

По Аленде ходили пьяные глашатаи, объявляли на площадях и перекрестках о грядущей королевской свадьбе. От песчаной ведьмы пока никаких известий.

Вернулась Флаченда, она выглядела напуганной.

– Что случилось, деточка?

– Я темноты боюсь, – виновато призналась девушка. – Вдруг там какая-нибудь нечисть прячется.

– У нас тут окрестности безопасные, – успокоил ее Крелдон. – Нечисть не водится, иначе мы бы здесь не обосновались. Народец, случается, забредает, но с этими ты легко справишься, это тебе как таракана туфлей пришлепнуть.

– Я их боюсь, – голос Флаченды обреченно дрогнул. – На них и смотреть-то страшно, особенно гнупи и крухутаки – бррр, ужас… У нас однажды крухутак на крышу дровяного сарая сел, я его увидела в окно – такой темный, громадный, такая мерзость в перьях… Я тогда завизжала, а потом мне стало дурно, меня тошнило, а они все подумали, что я притворяюсь! Когда я волнуюсь, я плохо колдую. У меня все получается плохо…

«Ведьма, боги милостивые…» – вздохнул про себя Орвехт.

«Если ты король, рано или поздно изведаешь все глубины человеческого предательства», – слова из какой-то драмы, которая закончилась тем, что придурки-персонажи друг друга перерезали, а оставшийся в живых наследный принц высказался в том смысле, что он бы тоже зарезался, раз вокруг такой гадючник, но его ждут государственные дела. Названия Дирвен не запомнил. Они с Глодией тогда еще поругались из-за орешков в карамели: Щука прибрала к рукам оба кулька и не захотела делиться.

Эти слова пришли ему на память, когда он выслушал ответ крухутака. Пернатый гад угодил в ловушку на крыше заброшенного королевского особняка в Лоскутьях, того самого, из которого удрали Глодия с Салинсой. Прислуга оттуда сбежала, в доме едва ли не в открытую хозяйничал народец, и гнупи развесили на чердаке вяленые крысиные тушки, а оголодавший крухутак попытался украсть у них припасы. Полез днем, когда черноголовый народец прячется в подполье, но гнупи там поставили капкан от воров. Амуши узнали об этом и позвали Лорму, которая освободила крухутака в обмен на ответ.

Повелитель Артефактов тоже об этом узнал, благодаря амулетам и волшебному зеркалу: он как раз «гулял» по Лоскутьям и обратил внимание на возню на чердаке. Вначале ему показалось, что Лорма раздосадована таким оборотом, но потом она уступила и позвала своего должника на Жемчужную террасу королевского дворца.

– Скажи, мешок с вонью, у кого в плену моя мама, и что она сейчас делает? – потребовал Дирвен.

Получеловек-полуптица, долговязый, тощий, с крыльями вместо рук, заросший ниже пояса серо-черными перьями, неуклюже переминался с ноги на ногу возле мраморной балюстрады. От него несло загаженным курятником – хоть нос зажимай. Пернатые лодыжки переходили в узловатые птичьи лапы размером с гренадерскую ступню, левая была замотана окровавленным тряпьем.

– Твоя мать не в плену, а в стойбище у своего мужа, она сейчас улыбается и варит похлебку из кореньев.

– Какого… Какого чворка, у какого еще мужа?!.. Кто ее муж?..