– Она никому не расскажет!
– Откуда такая уверенность? Мадам де Лонгвиль всего лишь молодая женщина, абсолютно неискушенная в политике. Надеюсь, хотя бы в постели вы ей добавили опыта!
– Сударь, прекратите! – де Линь невольно вскочил с кресла. – Иначе, клянусь распятием, я…
– Меня вызовете? Не говорите глупостей, аббат. Вы приняли сан.
– Я дворянин.
– Вы священник. Только, вот беда, в вас ни смирения, ни кротости.
– Вы правы, – Андре в каком-то покаянном жесте запустил ладонь в густые волосы. – Я дурной священник. Просто… Я очень люблю эту женщину, понимаете! И, словно мальчишка, полностью теряю голову в ее присутствии. Я прекрасно знаю, что должен был отослать Анну в Беруар. Но когда она появилась из тайного хода… такая… такая…
Де Линь сбился, отчаянно дернул сам себя за длинную каштановую прядь, пытаясь восстановить душевное равновесие.
– Ладно, оставим это, – устало заметил Эме, которому эмоциональные споры нынче давались с трудом. – Просто если маркиза д’Оди расскажет королеве о том, что она столкнулась с герцогиней де Лонгвиль в вашей келье, реакцию ее величества мне трудно предугадать.
– Маркиза? – викарий, наконец, сообразил, откуда шевалье де Фоберу известна очередная пикантная подробность про него и Анну-Женевьеву. – Вы думаете, она…
– Эта очаровательная молодая особа беззаветно предана Анне Австрийской. И если ей придет в голову, что королева просто обязана знать всю правду…
– Что ж, благодарю за предупреждение, – взгляд Андре сделался задумчивым.
– Не стоит. Я далеко не бескорыстен. И, как вы догадываетесь, тут же потребую услуги взамен.
– Не сомневаюсь. Что на этот раз?
– Господин де Лекур.
– Значит, ваш «шпион» все-таки Николя?
– Более того, он едва не отправил на тот свет мадемуазель де Лажуа. В том, что люди де Бофора отыскали тайную комнату за органом, наверняка тоже его заслуга. И, к моему огромному сожалению, эта каналья не станет ждать, пока я выберусь из постели. Тем более раз уж вы больше не «смертельно больны». Как только господин де Лекур поймет, что его водили за нос, он исчезнет, а вот этого мне бы очень не хотелось.
Андре кивнул.
– Он не исчезнет.
Маркиза д’Оди воспользовалась приездом священника, чтобы, наконец, привести себя в порядок и сменить измятое и измазанное кровью мужское одеяние на более привычное платье. В соседней комнате колет, рубаха и панталоны, брошенные безжалостной рукой, полетели в угол, а им на смену пришел темно-зеленый, шитый жемчугом корсет и бежевая с зеленым атласная юбка. Виолетта придирчиво оглядела себя в зеркале – бледная и измученная, она сейчас особенно похожа на привидение – и принялась расчесывать волосы. Это заняло гораздо больше времени, чем предполагала мадемуазель де Лажуа. Поэтому, когда она осторожно постучала в комнату лейтенанта, аббата там уже не было.
– Что-то вы быстро исповедались, – изумленно заметила девушка, с удовольствием оценив восхищение, появившееся во взгляде де Фобера при виде ее преображения. – Я думала, мы поужинаем втроем.
– У аббата срочные дела, а я не голоден.
– Ничего не знаю. Хотя бы бульон придется выпить.
– Из ваших прекрасных ручек – хоть яду.
– Тем лучше. Трактирщица пообещала мне, что «яд» вот-вот будет готов, – Виолетта привычно устроилась в кресле у изголовья кровати. – Что вам сказал аббат?
– Трое из моих людей мертвы, а остальные уехали в Париж с Мазарини. Ваш любимчик де Бофор отправился туда же.
Маркиза д’Оди недовольно поджала губы.
– Он вовсе не мой «любимчик»!
– И все же герцог будет вас искать. Захочет вас видеть, – хмуро заметил Эме. – Я бы захотел, – добавил он едва слышно.
– Королева позволила мне не являться в Лувр до конца недели. А отца я попросила сообщать возможным визитерам, что я больна.
Мадемуазель де Лажуа помрачнела. Мысль о том, что герцог де Бофор продолжит свои ухаживания, вызывала у нее содрогание.
– Жаль, я не успела поговорить с аббатом, – вздохнула девушка печально. – Я обещала Анне-Женевьеве…
– Об этом вы можете не беспокоиться, сударыня, – утешил ее лейтенант. – Первое, что сделает Андре, – помчится в Беруар.
– Я вижу, вы хорошо осведомлены об отношениях этой пары.
– По чистой случайности, – Эме невольно улыбнулся и тут же вновь стал серьезным. Потому что вспомнил про сиятельную Шарлотту-Маргариту. Отношения, которые давным-давно доставляли ему немалое удовольствие и которые выгодно и умно было бы возобновить, коль скоро птичка сама летит в руки, сейчас, в присутствии рыжеволосой красавицы-маркизы, внезапно показались де Фоберу некстати свалившейся обузой.
За окном быстро темнело, поэтому мадемуазель де Лажуа пришлось подняться, подбросить дров в камин и зажечь свечи. В дверь осторожно постучали.
– А вот и ваш «яд».
На подносе, принесенном трактирщицей, красовались две чашки бульона и кусочек слоеного пирога.
– Вы решили поститься со мной за компанию, маркиза?
– Нет, просто я тоже не голодна. Вы в состоянии самостоятельно удержать чашку?
– Я в состоянии попробовать.
На этой незамысловатой посудине из обожженной глины их пальцы, словно невзначай, встретились и какое-то время не спешили расставаться.
– Вы выглядите уставшей, сударыня, – неуверенно заметил Эме, когда их ужин был закончен. За прошедшие сутки Виолетта заметно осунулась от волнений и недостатка сна. – Мне, право, неловко, что я доставляю столько хлопот. Вам нужно выспаться.
– Хорошо, я постараюсь, – мадмуазель де Лажуа послушно уселась в кресло, завернулась в плед и даже подложила под бок подушку.
– На этом пыточном стуле? В корсете и фижмах? – возмутился де Фобер. – Немедленно раздевайтесь и отправляйтесь в постель.
– Никуда я не пойду. Лекарь сказал, что вам нужна постоянная сиделка.
– Я имею в виду эту постель, – лейтенант многозначительно похлопал ладонью по одеялу.
– Вы в своем уме? – вспыхнула маркиза.
– Конечно. Тут вполне хватит места на четверых.
– Да, но…
– Виолетта, не будьте ребенком! – Эме тихо рассмеялся. – Прошлый раз с вами ничего не случилось, не правда ли? И, при всем желании, сегодня ночью я не смогу вас домогаться. Вы ничем не рискуете, Святой Девой клянусь.
– Значит, желание у вас все-таки есть?
– Не цепляйтесь к словам!
Какое-то время девушка колебалась. Потом нерешительно взялась пальчиками за шнуровку корсета.
– Отвернитесь, тут нет ширмы, – прошептала она, краснея.
Де Фобер послушно повернул голову и со вздохом уставился в темноту за окном. Вскоре мадемуазель де Лажуа осталась в одной легкой сорочке. Присев на краешек кровати, она вновь почувствовала смущение.