Может статься, курники ожидали, что небесный гром поразит наглую девку непосредственно в миг святотатственной клятвы. Этого не произошло, и приходилось признать, что провидение имеет свои собственные, не всегда открытые разуму курников виды.
Некоему подобию грома, грянувшего из-под каменных сводов, не удивилась бы и Золотинка. Не стала бы она возражать против своевременной грозовой трепки устроенной небесами нарочно, чтобы поубавить кое-кому спеси. И выходит, сделалась Золотинка правоверной курницей.
Как и когда произошло это событие? Ведь сколько времени держалась Золотинка в стороне, избегая поспешных заключений, с недоумением взирала на раздирающие толпу страсти, может быть, ощущала себя выше страстей. И вот – теми ли путями, иными оказалась там же. Вот она, кажется, уверовала, почти уверовала, что, следуя закону высшего блага, Миха Лунь явит несомненное свидетельство в пользу епископа. Она сочувствовала Михе всей душой, соединяя воедино, в одном побуждении любовь к справедливости и – это естественно! – ожидание некой награды. Взволнованные чувства Золотинки подпирали с одной стороны близко маячивший Асакон, с другой все более укрепляющееся недоверие к одной увенчанной неприступным столбом волос особе.
«Но не будем торопиться», – напоминала себе Золотинка.
По целованию Родословца волшебник подписал еще и особую поручную запись, в которой принимал на себя ответственность за сознательное нарушение законов высшего блага. С особой лихостью расчеркнувшись белым лебединым пером, он вернул его почтительно склоненному приказному и что-то такое пошутил. Поседелый на побегушках малый, приказная строка, вежливо осклабился, едва ли, впрочем, понимая самую возможность шутить с поручной записью на руках, а Золотинка просто не разобрала, что Миха Лунь имел в виду – в этот миг он обернулся. Беглый, но резкий, обнаженный взгляд свидетельствовал, что волшебник помнит о Золотинке.
Скоро она убедилась в этом еще раз: пока ученик при всеобщем молчании, захватившем и зал, и шумливые сени за дверями, готовил принадлежности волшебства, Миха Лунь расцепил перепутанные пальцы, встряхнул их в попытке сбросить напряжение и, оказавшись почему-то подле Золотинки, невзначай коснулся плеча.
Неожиданно болезненное прикосновение вздернуло ее, как ожог, но требовательный взгляд Михи заставил прикусить язык.
– Представленные уважаемому собранию угли с душевным благоговением собраны мною на могиле святого Лухно, – объявил Миха, когда ученик вслед за двумя хрустальными стаканами поразительной прозрачности достал мешочек, из которого посыпалась на стол зола. Взоры присутствующих сосредоточились на углях и на стаканах, и тогда Миха, не глядя на Золотинку, пошарил опущенной рукой. Девушка замешкала, потому что не сразу поняла значение жеста; не совсем уверенная в себе, вложила в короткую широкую пятерню свою трепетную ладошку. И Миха, все так же не глядя – он следил за действиями ученика, сжал пойманные пальцы. Асакон, повернутый острием вниз, вонзился, как жало. Золотинка лязгнула зубами, глаза безумно расширились… И не издала ни звука. – Предварительные испытания, – ровным внушительным голосом продолжал волшебник.
В следующее мгновение Золотинка обнаружила, что Миха Лунь находится у стола, в вольной позе опираясь на плечо ученика. Никто вокруг чудесной перемене не удивлен, и по всему выходит, что с Золотинкой не в порядке, не с кем-то другим. Тем более это вероятно, что Золотинка цепко держится за скамейку, чтобы не упасть, потому что скамья выскальзывает и кренится. Голова полна мути, на языке горько и язык доской. Некоторое время уже Миха шевелит ртом, плавно помавая руками – оглаживая пустоту, выделяя из пустоты пустоту, объединяя и закругляя ее в некую цельность. Купава кидает что-то в наполненный водой стакан. Это что-то, несомненно, уголек, вдруг сообразила Золотинка. Дрожащей рукой кидает уголек в свой стакан Кур.
После некоторой заминки, вызванной основательной неразберихой в голове, Золотинка видит, что Купава и Кур сидят, а городской голова Репех встал – его бледно-розовый с широким меховым воротником плащ и толстая золотая цепь маячат позади испытуемых. Репех говорит, а Золотинка его слышит:
– …И все-таки, как нам вас понимать? Прошу досточтимый Миха, растолковать общественности значение действа.
Золотинка ощущает дурноту и слабость, дурную невесомость внутри. Это сделал с ней Миха, когда уколол Асаконом, – словно… словно опустошил, догадывается она, не понимая, однако, как нужно к этому всему относится.
…Уголек Купавы утонул и погрузился на дно, а уголек Кура плавает. Народ на скамьях по обеим сторонам стола повскакивал, но у Золотинки нет силы радоваться, хотя все происходит так, как надо было ожидать. За исключением тошнотворной мути в голове.
– Ничего сверх того, что показывает волшебство. Ничего утверждать не могу. Прошу всех сесть. Всех прошу сесть. Не толпиться. Спокойствие и внимание, – указуя руками, объявляет волшебник. Он властелин.
Купава стоит, бледная и безмолвная, Кур на сидении стула, подавшись вперед, приоткрыв тонкие губы, в страстном напряжении внимает.
– Единственно, что хотел бы заметить: каждый избрал уголь без понуждения – по доброй воле. Тот самый уголь, посредством которого святой Лухно однажды явил чудо. Не будем все же торопиться с выводами. Ради торжества высшего блага прошу всех не торопиться. Спокойствие! Уважение к истине. Милосердие к павшим!
По сумрачным, окаменевшим лицам одних, плохо скрытому возбуждению других Золотинка видела, что выводы все же делаются. Купава бросила на волшебника испуганный взгляд… нет, она не выглядела победительницей.
– Теперь я просил бы уважаемое и беспристрастное лицо… я попрошу городского голову Репеха выбрать два других уголька и вложить их в ладошки… – Волшебник окинул взглядом младенца, проверяя себя. – В ладошки мальчика.
Блуждающий ропот начал стихать, и пока Репех с подобающей неспешностью прошел к столу, чтобы выполнить указание волшебника, сам Миха снова отступил до Золотинкиной скамьи. И здесь рассеянно оглянулся. В деланной рассеянности его можно было уловить нечто предназначенное особо для Золотинки. Стоя несколько боком, он свойски коснулся плеча; но в руке не было Асакона, и Золотинка напрасно затрепетала. Легкое, неприметное для присутствующих, похожее на благодарность пожатие, и Миха оставил девушку, чтобы вернуться к столу.
…Где пыхтел Репех, пытаясь как-то столковаться с младенцем, – тот разбрасывал угольки, пронзительно хныкал, посыпая себя пеплом, и совершенно, кажется, не склонен был принимать во внимание нетерпеливые ожидания зала. Наконец, изрядно вспотевший Репех отстранился – младенец сжимал кулачки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});