Когда я постучалась, он поднял голову и улыбнулся, затем протянул в мою сторону руки.
— Иди сюда, разбойница.
Я подошла и ласково его обняла.
— Рада видеть, что ты проснулся и бодрствуешь.
— Ну, во всяком случае проснулся, — ответил он. — Для того, чтобы подняться на ноги, потребуется немного больше времени. Мои ноги уже не будут прежними.
Я кивнула.
— Пожалуй, шпильки какое-то время тебе противопоказаны. Но ты справишься.
— Справлюсь, — согласился он.
Я села на край кровати, поверх белых простыней, и положила руку поверх его. Его кожа была бледной и в синяках, хотя я не была уверена, это было от полученных травм или из-за трубок и проводов, которые все еще вели от его тела к оборудованию рядом с ним.
— Я принесла тебе подарок. — Я показала упаковку Орео и получила удовольствие от того, как расширились его глаза.
Он сдвинулся, чтобы открыть ящик прикроватной тумбочки.
— Спрячь их, — сказал он, услышав шаги в коридоре. — Скоро придет медсестра, чтобы проверить меня.
И действительно, показалась медсестра — ее волосы были завязаны в конский хвостик, лицо молодое, одета она была в голубой халат.
— Как дела, Чак?
— Хорошо, Стелла. Спасибо, — ответил он, слегка махнув рукой.
Она улыбнулась и удалилась, и мой дедушка вздохнул.
— А она милая, — предложила я.
— Они все милые. И милые они неизменно. Каждый час, когда делают проверку, каждый раз, когда открывают дверь посреди ночи и включают свет. А я коп. Бывший, может быть, но все-таки коп. Меня не нужно проверять, как ребенка. — Его голос был ворчливым и раздраженным, и от этого я почувствовала себя безгранично лучше. Ворчание и раздражительность казались остановкой по пути к выздоровлению.
— Я с нетерпением жду ночного сна в темной и тихой комнате.
Из телевизора донесся галдеж, привлекая наше внимание.
— Новости, — проговорил он. — Я надеялся застать счет Блэкхоукс[65].
Я не много смыслила в хоккее; единственный раз, когда я была на игре, это когда дедушке достались билеты от семьи благодарного горожанина. С тех пор он стал фанатом.
— Они выиграли? — спросила я.
Он воспользовался пультом, чтобы уменьшить громкость.
— Даже и близко нет. Три — один.
Лично мне это казалось довольно близко, но хоккей был особенным странным миром, и я не чувствовала себя компетентной в нем, чтобы указывать на различие.
— Как ты себя чувствуешь?
— Сегодня немного побаливает. — Он неловко поерзал.
— Тебе нужно что-нибудь от боли? Я могу позвать Стеллу.
Он жестом указал на электронную капельницу у его кровати.
— Да мне дали, — сказал он. — Но мне не хотелось бы это принимать. Затуманивает голову.
А коп, бывший или нет, не хотел бы, чтобы у него затуманивались мозги.
— Как долго ты собираешься тут оставаться?
— Док полагает, что еще где-то сорок восемь часов. Они хотят удостовериться, что выздоровление идет хорошо — и пойдет и дальше — прежде чем отправить меня в Оук-Парк. Твой отец нанял уйму медсестер и докторов.
— Ты кажешься смирившимся, — сказала я с улыбкой.
— Они очень щедры, — сказал дедушка очень дипломатично. Он, возможно, и не согласился с решением, которое принял мой отец, но и критиковать не стал.
— Ты думал о том, где будешь жить, когда снова встанешь на ноги? Останешься на южной стороне?
Чикаго не был городом без проблем и насилия, и на южную сторону пришлась большая часть массы этих проблем. Как коп, дедушка решил, что южная сторона нуждалась в нем больше, чем северная, поэтому именно там мои дедушка и бабушка завели себе дом. Это, без сомнения, была одна из причин, почему мой отец всю жизнь добивался денег и власти.
— Я еще не заглядывал так далеко, — ответил он. — Хотя, думаю, что с лестницами на какое-то время завязал. — Он положил руку на мою. — Катчер рассказал мне об Этане. Как ты?
— Бывало и лучше.
Он кивнул.
— В последнее время на тебя много свалилось. Беспорядки, теперь мэр. Я и не думал, что она на самом деле прибегнет к насилию. Если бы я не считал, что одержимость демонами очередного мэра маловероятна, я бы сказал, что она находилась под контролем темных сил.
— Да уж. Было достаточно странно, когда первый мэр разделился на двоих. Я не уверена, что у нее достаточно мозгов, чтобы сделать вторую.
— Мне жаль, что не было ничего, что бы я мог сделать. Я мог бы позвонить кому-нибудь. Но она вырвала это дело у департамента полиции, вероятно, потому что знает, что у них есть здравый смысл и они уделяют внимание нормам доказательственного права. Но эти ребята из группы по борьбе с терроризмом? — Он покачал головой. — Они должны оправдывать свое существование. Вампиры — новая угроза? Отлично. Теперь у них есть основания требовать бюджет на следующий год.
— К сожалению, у нас не так много вариантов, чтобы в это играть. Мы не можем использовать магию против нее. Она просто назовет нас врагами народа, и мы больше никогда не сможем выйти на свет. Фигурально выражаясь, — добавила я. Мы уже и так не могли этого сделать по биологическим причинам.
— Ты всегда можешь попросить помощи у своего отца, — с осторожностью сказал дедушка, чем заработал мой взгляд.
Я, конечно, могла попросить отца замолвить словечко, использовать его значительный капитал, чтобы убедить Ковальчук отступить. Я была уверена, что это не будет первый раз, когда предложат и примут взятку в Чикаго. Но я не доверяла мотивам своего отца, и, конечно же, мне не хотелось быть перед ним в долгу.
Но мой отец по-прежнему оставался сыном моего дедушки, и я по-настоящему его уважала. Поэтому я вежливо ответила:
— Не думаю, что это наилучший вариант.
— Что ж, я скажу тебе одну вещь, — произнес мой дедушка. — Я действительно не хочу быть здесь, когда этот город обрушится вокруг нас.
К сожалению, быть там также не было доказательством того, что все это целесообразно.
— Может, пришло время тебе задуматься о том, чтобы притормозить? — задала я вопрос без каких-либо задних мыслей, хотя и знала ответ — и предвидела отсутствие любых эмоций на его лице.
— Кэролайн Мерит. Ты знаешь меня лучше. Я коп. Всегда был, всегда буду. — Он посмотрел на свои укрытые одеялом ноги. — И понадобится больше одного удара, чтобы сделать дневное телевидение хорошей заменой. Особенно, когда ты где-то там. Я все еще должен защищать тебя, милая.
Я перегнулась, поцеловав его в лоб.
— Я люблю тебя, дедушка.
— Я тоже люблю тебя, Мерит. И теперь, когда ты очистила свою совесть, — произнес он с улыбкой, — о чем ты действительно хотела поговорить?