Читать интересную книгу Отчаяние - Ильяс Есенберлин

— Скорей… скорей!..

Верные телохранители и туленгуты собирали многочисленные белые юрты. Со всех ханских джайляу гнали к югу, собирая воедино, бесконечные ханские табуны. День и ночь скакали в разных направлениях гонцы, торопя и подхлестывая отстающих. Хан Аблай со всеми своими аулами, родственниками и домочадцами собирался переезжать в Туркестан — древнюю столицу страны. Но дело теперь было не в древности той или иной столицы…

— О, ты приехал наконец, мой жырау! — воскликнул Аблай, увидев певца. — Гладкой ли была твоя дорога к нам?!

— Много людей сейчас на степных дорогах… — неопределенно ответил Бухар-жырау.

— Да, много, очень много! — быстро заговорил хан. — Совсем испортились люди!

— К старости все кажется хуже!

— Нет, не в том дело! — Аблай даже замахал рукой, чего никогда не случалось с ним раньше. — Это все орысы, все от них пошло!..

И он с ненавистью посмотрел на северо-запад, туда, где находилась ближайшая русская крепость.

— Ну вот же, при твоей юрте орысы! — сказал жырау, указывая на русских офицеров, наблюдавших за сборами ханского аула. — Разве гонят они тебя?

— Они приехали уговорить меня остаться здесь. Они обещают мне все: золото, награды, даже… — Аблай приблизился к самому уху жырау. — Даже ханом трех жузов обещают сделать!

— Почему же ты не хочешь, Аблай?

Теперь Аблай не просто оглянулся. Он даже привстал на носки, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь за ближайшим холмиком. Только после этого он прошептал:

— Если наши аулы останутся здесь, то нас не останется в живых, мой жырау!

И тогда Бухар-жырау все понял.

— Но ты же хотел строить города, как орысы, мой хан!

— Будь прокляты эти города! — гневно сказал Аблай. — Я думал, что там губернатор, генералы, офицеры. В главном их городе хитрая баба-царица. С ними бы я договорился, рано или поздно. Но там, в этих «кварталах», у них одни бунтовщики. Каждый город, каждая шахта под землей, каждое село — это новые бунтовщики на нашей земле. Вот почему я хочу увести подальше от них наши аулы. Словно джут, идет по всей степи от них зараза, и заболевают табунщики, туленгуты, рабы. Кровью наливаются у них глаза, когда они смотрят на наши табуны и стада. Не было этого раньше, когда не построены были у нас орысские города. Уж лучше бухарские закоулки!..

— Да, теперь ты говоришь правду, хан Аблай! — сказал жырау.

— А почему ты один, мой жырау? — спросил хан. — Где твои сопровождающие? Ведь мы сейчас уже выступаем!

— Я остаюсь, Аблай!..

Все выше поднималось солнце над степью. Догорали и дымились брошенные костры. Столетний вещий певец Бухар-жырау стоял на холме и смотрел на юг. Там, в горячем мареве, оседала пыль и таяло в светлом от зноя небе белое знамя Аблая.

* * *

Они все же встретились перед смертью, грозный хан Аблай и вещий певец Бухар-жырау. Произошло это в году дракона, или в 1781 году по нашему исчислению. Самый тяжелый был этот год в степи. С весны не выпадало ни единой капли дождя, день и ночь дул убивающий все живое суховей. Земля трескалась от беспощадного зноя, и мелкий белый песок висел в небе, застилая солнце…

Аблай умирал. Семьдесят один год прожил он на свете, и теперь ему казалось, что сама природа карает его за грехи, ибо не было дня в его жизни, чтобы не лилась потоком человеческая кровь. Старый хан хватал пересохшим ртом горячий туркестанский воздух, и ни единого стона не слышали окружающие. Тело его скрючилось, сердце рвалось из груди, легкие пронизывала острая боль, но голову он держал прямо. С каждым днем все серее становилось его лицо. Так сереет пепел, прикрывающий догорающие угли…

Это началось у него с того дня, когда приехавший Умбетай-жырау привез ему печальную весть о Богембай-батыре. В тот день он сидел, как обычно, в своей походной юрте, поставленной рядом с дворцом, и мрачно поглаживал длинный свисающий ус. Думать ему было о чем. Уже восемь лет прошло с тех пор, как представители трех казахских жузов провозгласили его ханом Большой Орды. И вот недавно он отправил посольство в Петербург во главе со своим сыном Тугумом с просьбой утвердить его от имени Российского государства в этой должности. Разумеется, он не доверял женщине-царице, и его сомнения оправдались. Екатерина Вторая вела свою политику и утвердила его лишь ханом Среднего жуза. И вот, когда он думал над тем, как ему вести себя дальше, из Баян-аула нагрянула группа аксакалов в сапогах с широкими голенищами, в лисьих малахаях, опоясанных широкими серебряными поясами. Уже на пороге престарелый Умбетай-жырау хриплым голосом запел длинную скорбную песню, извещающую о смерти, — жоктау:

Эй, Аблай, Аблай!..

Хан Аблай, что творится в этом преходящем мире?

Но не закрывай ушей,

Боясь услышать неизбежное.

Разве мало радостных или печальных известий

Услышал ты за свою долгую жизнь?

Аблай, как принято хану, сидел с каменным лицом, только синяя старческая жилка у виска забилась чуть сильнее. "Кто же очередной из моих сподвижников покинул этот мир? — думал он. Но нельзя было старому опытному жырау сразу ответить на немой вопрос хана. Он начал издалека: подробно перечислил, когда и какие батыра воевали рука об руку с Аблаем, кто из них и чем прославился. Песня призывала вспомнить о том, что недаром прожили свой век эти люди, и поэтому пусть не будет столь тягостной скорби по ним. Но вдруг голос певца упал, словно подстреленный лебедь с головокружительной высоты, и слова забились, заклекотали в горле:

Эй, Аблай, Аблай,

Дослушай мои слова:

Тот из твоих соратников, кто был постарше тебя,

Тот, чья голова была помудрее нашей,

Тот, кого уважал ты в юные годы,

Тот, кто сравнялся с тобой в годах,

Потому что после шестидесяти шести — все сверстники,

Но кому тем не менее перевалило за восемьдесят,

Умер наш батыр,

Умер Богембай!..

И тогда у хана Аблая вдруг закололо в сердце. Как живой, встал перед ним могучий народный батыр Богембай. Никогда не боялся сказать он то, что думал. О чем говорил ему когда —то Богембай?.. О необходимости быть мудрым… И что одними войнами не добьешься благоденствия в своем ханстве… О том, чтобы опереться на русские крепости и противостоять кровавым ветрам, из века в век дующим из Джунгарских ворот… И еще за то, что не щадит людской крови, упрекал его батыр, который лучше всех понимал его, знал все его достоинства и слабости. И вот теперь, когда его не стало, Аблай понял, что не было никого у него ближе батыра Богембая. Боль в груди была такой сильной, что словно сквозь сон слышал он голос продолжавшего петь Умбетая-жырау:

Да будут счастливы все те,

Кто был близок нашему Богембай-батыру!..

Да наделит нас создатель стойкостью в скорби!..

Да попадет душа проведного в эдем,

Чтобы сиять там во веки веков!

Хоть и в Баян-ауле умер Богембай-батыр, пышные поминки устроил по нему в Туркестане хан Аблай. С этого дня начало сереть лицо хана. Припадки страшной боли повторялось лишь весной и осенью, но после них он долго не мог оправиться.

На этот раз Аблай уже три месяца не вставал с постели. От невыносимых страданий он надолго терял сознание, однако, как человек, привыкший держаться всю жизнь в седле, по-прежнему не опускал головы. Когда же он пришел в себя, то увидел у своего изголовья Бухара-жырау. Аблай лишь кивнул головой, словно знал, что перед смертью обязательно увидит своего старого сподвижника.

— О Бухар-еке, я просил Бога забрать меня к себе только лишь на поле боя… — Аблай говорил чуть слышно и словно торопился высказать все перед смертью. — Не по-моему вышло. Столько лет ни одна пуля не попала мне прямо в сердце, ни одна стрела не вонзилась в мою грудь, и умираю я от какой-то жалкой внутренней болезни. Почему же Бог не исполнил этой моей маленькой просьбы, если исполнял всю жизнь многие другие мой желания?!

Бухар-жырау с глубоким сожалением смотрел на умирающего хана. В неестественно больших, пронизывающих человека насквозь глазах Аблая он увидел последние искорки жизни. Вещий певец знал, что умирающий не из тех людей, которые нуждаются в утешениях даже перед смертью.

— Да, Аблай… — сказал он, начиная издалека. — Пятьдесят лет пробыл ты на коне. Реки крови пролиты, чтобы сесть на ханский престол! А впереди… впереди только каменная могила…

И вдруг он увидел, что умирающий улыбается. Или это только показалось ему? Аблай сделал едва заметное движение рукой.

— Я знал, что ты скажешь… — Теперь он говорил спокойней, и даже какая-то умиротворенность появилась на лице этого страшного человека. — Да, крови и слез пролил я немало. Больше или меньше других властителей, разве это имеет значение? И ханом хотел стать с самых молодых лет. Очень хотел стать. Кто из людей не хотел бы этого… А теперь скажи мне, жырау, человек — божье создание?