Читать интересную книгу Отчаяние - Ильяс Есенберлин

— А будет ли радоваться Аблай твоему решению, батыр? — прошептал за спиной Баяна чей-то голос.

— Арруах!.. — коротко и страшно крикнул батыр Баян, вставший на своем Тулпар-коке во главе клина.

— Уа… Арруах!.. О тени усопших здесь предков!..

— Акжол!

— Ойныбай!

— Караходжа!

— Аблай!..

И с места в боевой галоп, все сметающей на своем пути лавой двинулись вперед казахские джигиты. Подобные степному пожару мчались они, и все загорелось там, куда приближались они, потому что сотня за сотней выпускали они на спящий лагерь зажигательные стрелы. В пыли и дыму, голые, обгорелые, бежали шуршуты. Их настигали и рубили закаленными клычами, длинными дедовскими саблями — алдаспанами, простыми дубинами. Предсмертные вопли и проклятия слышались там и тут. Пригнанные своими правителями за тридевять земель для завоевания никогда не принадлежавших им степей, сотнями гибли на чужой земле солдаты. И перед смертью виделись им спокойные многоводные реки, легкие пагоды, зеленые пальмы на покатом океанском берегу. Грезилась родина…

Свыше трех тысяч захватчиков было уничтожено этой ночью. Пока китайские командиры опомнились от неожиданного нападения, пока собрали и привели в порядок свое войско, нападавших и след простыл. Казалось, что ночные джинны напали на китайский лагерь, и только убитые и раненые казахские батыры, лежащие на земле вперемешку со своими жертвами, не оставляли сомнений в том, кто совершил набег.

А отряд Баян-батыра уже готовился в обратный путь. Но когда подсчитали собственные потери, выяснилось, что не хватает более трехсот джигитов.

— Негоже оставлять своих товарищей в руках у шуршутов, — сказал Баян-батыр. — Все вы знаете, что они делают с пленными!

Джигиты, всю ночь не слезавшие с загнанных коней, молчали. «На одном пиру дважды не делают подарки» — гласит пословица. Рок не любит повторений, а степняки всегда верили в рок…

— Давай, батыр, тех, кто остался в руках врага, поручим Богу, а мертвые уже все равно в его ведении! — сказал один из джигитов ополчения. — Мы устали и только понесем лишние потери. Шуршуты уже ждут нас…

— Разве есть у нас другой выход? — поддержал его другой.

— Да простят нас павшие!..

И тогда вдруг выехал вперед джигит, поднял правую руку.

— Я с батыром Баяном!

К нему присоединился второй — тот самый, который только что сомневался в разумности нового нападения на китайцев:

— Неужели только ты уродился мужчиной у своей матери!..

— И я!..

— Я с вами, батыр!

Через минуту все примкнули к батыру Баяну. Он махнул рукой.

— Двинемся сейчас по другой лощине, вон туда!

— Эй, батыр Баян, а будет ли доволен всеми твоими действиями наш султан?! — тихо произнес все тот же голос за его спиной.

— Не знаю… — Батыр выхватил свой страшный алдаспан и показал на виднеющийся впереди дым! — Вперед!

— Уррах!

— Акжол!

— Аманжол!.. Борибай!..

И опять словно поднявшиеся из этой земли предки ринулись вместе с ними на врага. Но уже залпом из китайских фитильных ружей встретили их солдаты императора. Присев на колено, они выставили перед собой пики, образовав единую линию. И все же линия эта была прорвана, и опять побежали в разные стороны, как тараканы от кипятка, завоеватели-шуршуты. Вот как пел поэт об этом бое в своей песне-сказании:

Но закипела кровь у казахских батыров,

И хоть верная смерть была впереди,

А на каждого из них приходилось по сто шуршутов,

Устремились они на врага!..

Уже не пот, а кровь проступила сквозь поры тела,

Кровь лилась с батырских сабель,

Но, подобные миллионам ядовитых каракуртов,

Окружили их враги-шуршуты…

Да, слишком велико было неравенство сил. На много верст раскинулся китайский лагерь, и со всех сторон подходили подкрепления. А силы казахских джигитов таяли. Не более сотни их уже оставалось на конях. Баян-батыр огляделся и увидел, что близок конец. И еще увидел он, что все предгорья вокруг потемнели от трупов завоевателей. «Нет, не зря мы погибаем… — подумал батыр. — Останется это черное поле в памяти шуршутов на века. Может быть, привидится оно им, когда снова придут за нашей землей!»

Громадный широколицый маньчжур устремился на него с длинной железной пикой. Баян-батыр одной рукой вырвал у него из рук эту пику и в мгновенье ока завязал узлом, потом схватил свой дедовский алдаспан и до седла разрубил ошалевшего захватчика-шуршута. В ту же минуту он почувствовал, как холодная сталь вошла в бок, пробила огромное батырское сердце.

— Арруах!.. На шуршутов!..

В предгорьях отозвался эхом страшный крик Баян-батыра и, многократно повторяясь, укатился через горы в родную степь…

* * *

Они сидели друг против друга — хан страны казахов Абильмамбет и один из султанов Среднего жуза Аблай. Да, так оно и было, несмотря на многие победы Аблая над джунгарами и шуршутами, несмотря на всю его славу. В глазах престарелых биев, чтущих незыблемые законы предков, в глазах всех казахских родов, в глазах толпы он все равно лишь простой султан. И хоть в степи и за ее пределами знают имя Аблая куда лучше, чем имя этого болезненного человека, большая ханская подушка все равно под задницей у Абильмамбета. И крепкий, полный сил и жажды власти Аблай вынужден смотреть снизу вверх на своего дядю…

Если бы он был наедине с самим собой, Аблай бы усмехнулся. Он хорошо понимал, почему этот болезненный хан, презрев свои горести и страдания, прибыл вдруг за полторы тысячи верст в его ставку на берег Голубого моря. Хан Абильмамбет прибыл праздновать великую победу над шуршутами, которую одержал один из его многочисленных султанов — Аблай!

Нет, не получилось так, как рассчитывали его враги. Султан Аблай был и остается первым человеком в стране казахов, и ему решать, чему быть — миру или войне. Увязни-ка он со своим войском в шуршутской мясорубке, все бы пропало. Предположим, что он пришел бы на помощь восставшим родам Большого жуза, и ему при их поддержке удалось бы разбить обе китайские армии. Все самые верные его батыры лежали бы сейчас там, в черной юрте на краю ставки, где лежит вывезенное с поля боя и завернутое в белую кошму тело Баян-батыра. Аблай остался бы без войска, которое будет так необходимо, когда он станет ханом Большой Орды — трех жузов. Правда, для этого нужно, чтобы вовремя ушел в иной мир хорошо относящийся к нему родной дядя — этот вот болезненный хан Абильмамбет.

О, он хорошо знает их, окружающих хана Абильмамбета родовых вождей: биев, аксакалов и наследственных батыров. У каждого свои интересы, свои страсти — большие и малые, свои привязанности. И каждый если не сам лелеет мечту сделаться ханом трех жузов, то уж, во всяком случае, имеет на примете своего человека, который был бы хорош для него на белой ханской кошме. Таковы они, тюре-чингизиды, и кому, как не ему, знать своих родичей!

За каждым шагом следят они, ожидая, как волки, когда же он споткнется. Каких только обвинений не предъявляли ему, когда он принял российское подданство. Некоторых жырау настроили против него, возбуждали толпу — импрам. И разве вон тот старец, что трет сейчас рукой руку, не рассказал тогда сказку о хитром соседе. «Дай мне в знак дружбы кусок земли величиной с воловью шкуру», — предложил хитрец. А когда простодушный сосед согласился, тот разрезал шкуру тонкими ленточками, и оказалось у него земли до горизонта. Так, мол, и орысские генералы: просили землю лишь под крепости, а возле крепостей насадили огороды, потом все вокруг засеяли пшеницей, привели сюда своих мужиков-туленгутов…

Так говорили все они. Теперь, когда шуршуты ухватили степь за горло, то уже не считают, что Аблай продался гяурам и самого хана толкнул на это. Этот дракон посерьезней джунгарского ящера, и, имея за спиной орысские крепости, куда легче разговаривать с ним.

Нет, не тюре-чингизиды пока что главная опора. Вот они, неродовитые батыры, а то и просто люди неизвестного происхождения, утвердившие свое имя саблей и пикой в эти смутные годы. За ними стоит та безликая масса простонародья, которую называют импрам. Это ее испокон веков используют умные властители для завоевания трона. Все можно пообещать этим людям, а делать по-своему. Уж они-то не спросят отчета о его действиях, а слепо пойдут за ним. Он, султан Аблай, не первый и не последний. Так всегда поступали степные властители, так делал его рыжебородый предок, потрясавший некогда вселенную…

Вот они сидят по правую и левую руку от него, их повелителя и будущего хана Аблая… Пожилой, но еще полный могучей силы Богембай, а за ним Жабай-батыр из рода еменалы-керей, кипчакские батыры Дербисал и Мандай, дулатовец Бокей, Сары-батыр из уаков и другие, чьи имена повторяют в степи люди всех родов и жузов. Хмуры их лица, потому что мечтали они о победе над захватчиками-шуршутами, а пришлось отступить. Да еще завернутое в кошму тело их батыра Баяна привезли из Алтын-Эмеля. Однако никто не возразил против приказа, никто не потребовал объяснений.